Вернулась медсестра и бодро сообщила, что я могу идти, хотя сегодня у меня могут возникнуть симптомы вроде легкой тошноты и надо «быть поосторожнее». Пока в долгое путешествие отправляться было нельзя.
В остальном мне предоставили свободу. Проведя столько дней в преимущественно мужском и исключительно военном обществе, я не смогла придумать ничего лучше, как сбежать: стоял приятный майский день, даром что был понедельник, и мне страсть как хотелось прогуляться. Марина согласилась составить компанию. Но, чтобы обеспечить себе свободный вечер, пришлось переговорить по телефону с лейтенантом Греем: у меня до сих пор не было нужных документов. Мы с ним пришли к своего рода соглашению.
Вскоре после этого рядом с больницей остановилось такси с единственным пассажиром – Тедом Лейном. Грей дал ему задание ненавязчиво присматривать за нами этим вечером. «Все что угодно, лишь бы не платить за выпивку», – ворчал Лейн. Но его компания была достаточно приятной, а в его надежности я не сомневалась.
Такси было уже оплачено, и мы прокатились на нем по городу – в том числе заехали в доки и в гавань. В прошлый раз, когда я смотрела на нее вместе с Филипом Паррисом, в ней сновали военные суда. Теперь они стояли на якоре вдали от берега, там, куда не смогли бы дотянуться марсиане.
Мы вышли на Коммершиал-роуд и прошлись по ней; Лейн следовал за нами на приличном расстоянии. Ему не составило труда затеряться в толпе: вокруг было полно людей в хаки, как и в синих флотских мундирах. Третьим преобладающим цветом был черный. Марина рассказала мне, что черный цвет в последнее время вошел в моду. «Словно мы вернулись во времена Виктории», – угрюмо добавила она.
Помимо нарядов, бросалось в глаза и другое отличие Портсмута от Парижа или Берлина: на улицах почти не было автомобилей. Несколько омнибусов и карет скорой помощи, полицейские и военные машины, несколько такси и частных авто – вот и все. При этом вокруг было полно гужевых повозок – а с ними на улицы вернулись солома, навоз и затхлый запах, от которых Британия избавилась еще до Первой марсианской войны. Как объяснила Марина, все упиралось в нехватку топлива и во всеобщие опасения, что машины привлекают марсиан.
В самом городе я увидела немного оборонительных сооружений. Я заметила прожекторы и орудийные площадки, узнала, что в пяти и в десяти милях от центра кольцом выставлены пушки, а другие стоят вокруг доков – наряду с системами противовоздушной обороны. Увидела я и следы присутствия марсиан: груду кирпичей, стекла и бетона там, где прошел тепловой луч.
Были и менее заметные признаки войны. Самая оживленная торговая улица Портсмута казалась пустырем по сравнению с самым жалким берлинским закоулком. Возле каждого продуктового магазина стояла толпа: мужчины, женщины и несколько детей, выстроившись в ряд, смиренно ждали своей очереди. Их одежда выцвела и износилась, и все они сжимали в руках корзины и розовые квиточки – талоны на еду. В очередях стояли и солдаты – их можно было отличить по изношенным шинелям или потрепанным фуражкам. Война наложила на них свой отпечаток – причем у некоторых, как у бедняги Уолтера, шрамы остались не на теле, а на душе. Я отличала таких людей от прочих по их постоянной тревожности, по тому, как они вздрагивали, как отводили взгляд.
В поисках более приятных впечатлений я попыталась найти книжные магазины, но бумага была дефицитным товаром, как и другие предметы первой необходимости, и мне на глаза попадались только букинистические лавки или развалы со второсортными американскими триллерами. Сага Берроуза о том, как сыны Земли задают марсианам жару на их родной планете, судя по всему, неплохо продавалась. Забавно, но так же хорошо расходилось и новое дешевое издание Летописи Уолтера. Единственной широко доступной газетой был «Национальный бюллетень», бесполезный правительственный листок, который начали выпускать незадолго до гибели Марвина.
Мы зашли в небольшой ресторанчик, и я заказала омлет с грибами и свежеиспеченным хлебом, а также сладкий чай. Это была простая, но сытная пища. Но даже она, как мне показалось, стоила непомерно дорого.
Потом мы отправились на поиски развлечений – и это оказалось весьма непросто. Большинство плакатов, вместо того чтобы рекламировать новые фильмы или спектакли, служили другим целям – они были духоподъемные, менторские или угрожающие:
ЗАПИСЫВАЙСЯ ВОЛОНТЕРОМ
или:
ДЕНЬ БЕЗ МЯСА – ХОРОШИЙ ДЕНЬ
или:
ПРИХВАТИ ВРАГА НА ТОТ СВЕТ!
С последнего плаката сурово взирал Черчилль.
В театрах ставили душещипательные спектакли – например, новые версии «Томми Аткинса» [7] и «Во время войны». Зрители, которые толпились у входа, выглядели довольно заинтересованными, но нам показалось, что от всего этого веет безысходностью, и мы рука об руку пошли дальше.
Часов в девять на улицу повалила новая волна людей, и я пришла к выводу, что кончилась очередная рабочая смена. В толпе было много работниц с новых оружейных заводов; кожа и волосы этих женщин отливали желтым и блекло-оранжевым из-за токсичных материалов, с которыми им каждый день приходилось иметь дело. Целью этих «канареек», судя по всему, было как можно сильнее напиться за короткое время: несмотря на суровую мораль новой Англии, этим вечером в городе было полно дешевого алкоголя.
Марина глядела на них с любопытством.
– Смешно вспомнить, как Марвин в свое время боролся с суфражистками. Теперь его последователи призывают женщин сражаться на войне. Права голоса нам, правда, до сих пор не дали. Впрочем, сейчас это особой роли не играет – с 1911 года не было никаких выборов…
– А что насчет прав человека?
– Обязанности сейчас важнее прав. Так говорят, – она пожала плечами. – Кто я такая, чтобы спорить? В конце концов, здесь марсиане.
«Канарейки» упивались заслуженным отдыхом, но нам уже хватило. Мы подозвали Лейна, который все это время терпеливо следовал за нами тенью, и втроем отправились в гостиницу в карете, запряженной лошадьми.
Как ни странно, я была рада вернуться в Англию, пусть даже мрачную и истерзанную войной. Берлин, увязший в политических дрязгах, и Париж, зацикленный на собственных унижениях, теперь казались далекими и незначительными. Как верно заметила Марина, марсиане были именно здесь, в Англии. Здесь все было по-настоящему, творилась история человечества. И я тоже творила историю. Нехарактерный для меня всплеск идеализма – который, конечно, никак не был вознагражден.
В ту ночь я плохо спала. Места уколов чесались и болели, а мои мысли крутились вокруг предстоящей миссии – туманной и неясной.
Как выяснилось, я зря ломала голову. Потому что, когда утром за мной приехала военная машина и увезла нас с Мариной Оджилви, Беном Греем и Тедом Лейном в тесную каморку на портсмутской военно-морской базе, Эрик Иден быстро развеял мои иллюзии насчет того, что моя миссия хоть как-то связана с налаживанием контакта.
9. Секретное задание
– В конце концов, – бодро сказал Эрик Иден, разливая довольно мерзкий кофе, – вдумайтесь, разве в этом был какой-то смысл? Разве мы перестали бы истреблять тасманийцев, если бы они донесли до нас свои представления об устройстве Вселенной?
Грей, Лейн, Марина и я сидели на неудобных стульях с высокой спинкой за столом, с другой стороны которого непринужденно восседал Эрик Иден. Это тесное помещение служило Королевскому флоту комнатой для совещаний, и на стенах висели карты морей и океанов, а также обязательный портрет лорда Нельсона. Где-то сбоку прикрепили карту Южной Англии, на которой ярко-красными чернилами отметили марсианские позиции вокруг Амершема. Стол был пуст, не считая сваленных в кучу канцелярских принадлежностей и моей папки.
На лице Эрика появились новые шрамы. Как я узнала впоследствии, это было напоминание о его героическом поступке в Уормвуд-Скрабсе.
– В школе у нас были дебаты на эту тему, – сказал Грей. – Об империи и морали.
Тед Лейн скорчил рожу:
– Ну еще бы.
Но Грей относился к тому благословенному типу людей, которые не замечали, когда над ними подтрунивают.
– Возвращаясь к теме, – сказала я с раздражением, – если речь идет не о налаживании контакта – то о чем? – я постучала по кожаной папке на столе, где лежали рисунки Уолтера. – Я везла это издалека, Эрик.
Он сложил руки домиком.
– Уолтер искренне верил во все, что вам сказал. И изначальная идея – про контакт – действительно принадлежала ему. Мы ее просто… доработали, – Эрик усмехнулся.
Я начала закипать.
– И в чем тогда правда?
– С 1907 года мы не сидели без дела. Говоря «мы», я подразумеваю военную разведку, к которой отчасти имею отношение, учитывая мой уникальный опыт. Мне всегда казалось, что марсиане совершили стратегическую ошибку, когда прилетели сюда в первый раз и потерпели поражение. Первый удар, как правило, оказывается самым успешным. Возможно, они прилетели изучить нас; что ж, мы не остались в долгу. Всем известно, что нам удалось вооружиться некоторыми их изобретениями – например, технологией выплавки алюминия. Но мы изучали и другие аспекты.
Мои руки до сих пор зудели от уколов, и я начала догадываться о правде – или, вернее, о лжи.
– Например, биологические? – предположила я.
Эрик внимательно посмотрел на меня.
– Именно так. Все знают, что марсиан убили бактерии, – первым об этом догадался Карвер. Я отлично помню эти прелестные строчки из книги Дженкинса: «Пришельцы были истреблены ничтожнейшими тварями, которыми премудрый Господь населил Землю». Но какими именно ничтожнейшими тварями? Ведь слова Дженкинса о «болезнях» и «разложении», вырванные из статей Карвера, – это всего лишь домыслы.
– Вот оно как, – сказал Лейн с хитрой солдатской ухмылкой. – И вы, умники, решили выяснить, о каких бактериях речь? Снимаю шляпу, сэр.
Эрик кивнул.
– Этим, конечно, занимался не лично я… Мисс Эльфинстон, вы что-нибудь слышали о месте под названием Портон-Даун? Это сверхсекретная военная лаборатория в Уилтшире.