И все же, поразмыслив, Уолтер согласился, что выбора у нас не было. Юпитериане могли нас пощадить; в планы марсиан это определенно не входило.
Как бы то ни было, в то судьбоносное воскресенье и в последующие дни и месяцы нас мучило еще немало загадок.
Марсиане отступили. Китерийцев они оставили на Земле, как и выживших людей, но гуманоидов с родной планеты забрали с собой. И, как и в 1907 году в Англии, начался медленный, довольно безрадостный процесс восстановления.
Постепенно группы военных, ученых и всевозможных официальных лиц отважились приблизиться к марсианским сооружениям и увидели, что те пусты. Марсиане исчезли, на этот раз прихватив с собой все машины, все цилиндры, все произведенные на Земле устройства.
Но поскольку мы знали, что Землю покинула только небольшая часть захватчиков (об этом я расскажу в свой черед), оставалось загадкой, куда делись марсиане?
И что насчет других наших соседей? Да, они спасли нас, пусть и косвенно, – но как? Было ясно, что юпитериане при виде наших корявых меток отправили марсианам какой-то приказ. Но каким образом? Что это был за сигнал?
Ответ на этот вопрос рано или поздно стал очевиден всем, кто удосужился выглянуть в окно. В то время, в конце мая 1922 года, Луна шла на убыль – 26 мая, в следующую пятницу после пришествия марсиан, было новолуние. Но даже тогда невооруженным глазом было заметно, что она изменилась. На затемненной части диска виднелась тонкая линия – арка, начертанная на поверхности. А когда показалась растущая Луна, все человечество ясно увидело то, что нежеланные гости с Марса, судя по всему, заметили куда быстрее. На Луне красовался исполинский круг – серебристый, идеально ровный, диаметром в тысячи миль, ярко сияющий даже на ее затененном боку. Юпитериане оставили свою метку на поверхности нашего спутника.
Кому был предназначен этот символ, сомнений не было. В последующие месяцы, когда Луна росла и убывала, знак оставался на месте. Минул один год, и другой уже подходит к концу, когда метка вдруг исчезла – так же внезапно, как и появилась. Это случилось 7 апреля 1924 года.
Именно Уолтер первым вычислил смысл этой даты.
– Марсиане рассчитывали свои атаки с учетом нашего цикла смены дня и ночи и приземлялись в полночь по нашему времени, – сказал он мне. – Тут то же самое. Лунная метка оставалась на месте почти два года, без сорока трех дней. Поскольку один год был високосный, получается, что она просуществовала шестьсот восемьдесят семь дней…
То есть ровно один марсианский год.
Книга IV. Марсиане на Земле
1. Телефонный звонок
Кэролайн Эммерсон позвонила мне осенью 1936 года, через четырнадцать лет после Второй марсианской войны, совершенно неожиданно.
Я тогда более-менее мирно жила в Париже, неподалеку от своей невестки Элис. Прошедшие годы я провела, восстанавливая свою карьеру журналиста и работая, хоть и довольно медленно, над черновиками того труда, который вы читаете сейчас. Из-за наложенных военными ограничений – даже в эпоху Федерации федераций мы по привычке храним тайну, когда дело касается марсиан! – мне приходилось умалчивать о собственной роли в отражении марсианского нашествия. (К тому моменту, как мой бесстрашный американский издатель опубликует эту книгу, мне будет уже все равно.)
Мне было сорок восемь лет. Смертоносная инфекция была изгнана из моего тела при помощи полного переливания крови, и я верила, что на этом моя связь с марсианами оборвана. Историю, которую вы сейчас читаете, можно считать последней дозой этой инфекции.
И, хоть мне и стыдно в этом признаваться, сперва я даже не поняла, кто звонит: Кэролайн и Дженкинс развелись еще до начала Второй марсианской войны, но замуж она больше не выходила и вернула девичью фамилию. Тем не менее именно об Уолтере она хотела со мной поговорить.
– Я за него беспокоюсь, – шепотом сказала она по телефону. – Вы же знаете, он никогда не переставал всем этим заниматься. Сразу после войны он ринулся участвовать в конференциях в Басре, где несколько раз публично выставил себя ослом. А теперь он выхлопотал себе доступ к оставшимся от марсиан воронкам в Амершеме и проводит там все время, когда не спит. Совершенно не думает о своем здоровье, как и прежде.
– Я заметила, что в газетах снова печатают его статьи.
– Чтобы шокировать публику, я полагаю. Вы же знаете, как сейчас меняются настроения в обществе с приближением противостояния…
Она имела в виду ближайшее противостояние планет, которое ожидалось в 1939 году. Марс и Земля снова должны были оказаться на одной линии, и предполагаемому космическому флоту было бы проще пересечь межпланетное пространство – довольно пугающая перспектива для тех, кто верил в страшилки, активно распространяемые старыми вояками вроде Черчилля. И если бы марсиане последовали привычной схеме, они наверняка воспользовались бы ближайшей возможностью – в 1937 году, всего через несколько месяцев. Но один потенциальный шанс они уже упустили, а в 1920-м нашествие случилось за два противостояния до оптимального. Меня возмущало, что, судя по всему, при прекрасном новом порядке широкой публике было доступно настолько же немного информации об астрономических событиях, как и при старом.
На этот раз слухи подогревались еще и возобновившимися попытками угадать, где же прячутся марсиане, прилетевшие на Землю в двадцатые. После войны их никто не видел, но все были убеждены: они все еще где-то скрывались. В общем, ясности все эти разговоры не добавляли.
– Настроения угнетающие, – шепотом сообщила Кэролайн. – Все эти слухи о том, что немцы, русские и американцы снова вооружаются несмотря на соглашения. И конечно, Уолтер во всех газетах призывает к миру и критикует политику роста вооружений, прямо-таки ручная зверушка сторонников ненасилия. Некоторые даже называют его предателем человечества!
– Вы опасаетесь за его душевное здоровье.
Она грустно рассмеялась:
– Я всегда опасалась за его душевное здоровье. Но сейчас дело не в этом, Джули. Я боюсь за его жизнь. После убийства Хорен Микаелян…
Это случилось два дня назад, и я тоже была глубоко шокирована убийством этой тихой радетельницы за мир и единство, которая столько сделала; убийством, вдохновленным теми, кто страшился новой войны с марсианами – или, возможно, о ней мечтал.
– Уолтер уже выступал на Би-би-си с резким осуждением этого акта. И конечно, я полностью его поддерживаю, конечно, он должен говорить то, что думает, но…
Я вздохнула:
– Но, как мы видели в девятьсот седьмом, он, не моргнув глазом, может нырнуть в гущу событий, даже не задумавшись о собственной безопасности.
– Пожалуйста, поезжайте к нему, Джули. Убедитесь, что он в порядке.
– Но Кэролайн…
Отношения Дженкинсов представляли собой очень долгую и запутанную историю, и бедняжка Кэролайн выносила все это с большим терпением и достоинством. Однако я знала, что Дженкинс никогда не переставал испытывать нежные чувства к покинутой жене. Как однажды проронила сама Кэролайн, об этом можно было прочесть в его книгах.
– Кэролайн, это вы нужны ему, а не я.
– Я не могу, – прошептала она. – Не могу.
Такие уж они, семейные узы.
Конечно, я не могла отказать в помощи – более того, я готова была согласиться, что Дженкинс, вполне вероятно, в опасности после случившегося с Микаелян. Само собой, я согласилась к нему отправиться. Даже если это означало, что моему издателю придется еще дольше ждать завершения книги.
Я попыталась установить контакт.
И долго ждать не пришлось – я получила приглашение лично от Уолтера, за подписью нашего старого приятеля Эрика Идена. Наш старый добрый ненадежный рассказчик предлагал встречу в воронках марсиан неподалеку от Амершема.
2. Последствия
Я признаю: когда позвонила Кэролайн, я была довольно-таки оторвана от реальности. Мне нравилось наблюдать за восстановлением израненного мира, сидя в относительно спокойном Париже, как бы со стороны – позиция вполне в духе Дженкинса.
После Второй войны мир сильно переменился.
Хотя марсианская угроза была отражена за несколько дней, последствия были столь же болезненными, как и всегда: поиск выживших, захоронение тел, начало восстановления того, что было разрушено, – а также неблаговидные схватки за осколки марсианских технологий. А потом дали о себе знать другие, более долгосрочные проблемы. Марсиане улетели, но банки по-прежнему не выдавали ссуды, биржи не работали, и в США, как и в Лондоне и в Берлине, не был в безопасности даже золотой запас. Глобальная торговля была нарушена, так что через пару недель нас настигли перебои с электричеством, нехватка продуктов, недостаток питьевой воды – даже в тех городах, жители которых и краем глаза не видели ни единого марсианина. Потом начались болезни.
А потом – восстания. А следом – революции: в Дели, в турецких провинциях и даже во Франции – против немецкой оккупации. Некоторые опасались, что весь мировой порядок стоит на грани катастрофы.
Эти первые послевоенные дни на самом деле и были причиной, побудившей Микаелян созвать свой «парламент отчаявшихся» в Басре.
Хорен Микаелян была армянской монахиней, которая во время Второй марсианской войны находилась в Париже, спасаясь от преследований османов. После войны ее появление в качестве ключевой политической фигуры стало знаменательным событием – и не менее знаменательной была ее способность к убеждению, благодаря которой были предприняты первые робкие попытки установить новый мировой порядок после нашествия марсиан. Одним из первых ее серьезных достижений было заключение перемирия между Германской и Российской империями. Совместное выступление двух армий против марсиан под Санкт-Петербургом и в других местах этому поспособствовало.
А затем, уже имея за плечами это достижение, Хорен созвала президентов, императоров, монархов и дипломатов, а также ученых, историков и философов собраться в Басре, древнем городе, в сердце одной из первых мировых цивилизаций (откуда перед этим спешно вывели британские войска). На той первой конференции были заключены соглашения об объемах гуманитарной помощи, банки быстро договорились о том, как облегчить давление на мировую экономику, и были запущены более долгосрочные проекты – эти институты позже стали опорными столбами нового порядка. Поначалу придуманная Микаелян «Федерация федераций» была не более чем гарантией взаимной поддержки и разрозненными мерами по восстановлению торговли и разграничению сфер интересов. Но тем не менее «Басрский междусобойчик», как это со злой иронией называл Черчилль, способствовал тому, что человечество научилось управлять собой несколько более разумно, чем это происходило до сих пор.