Кейвор запнулся.
– Что?
– Вообще, я полагаю, что на всякой планете, где есть разумные существа, они имеют вертикальную грудную клетку, руки и ходят выпрямившись…
Нить его мыслей оборвалась.
– Мы находимся внизу, на глубине нескольких тысяч футов или даже больше.
– Почему?
– Здесь холоднее. И наши голоса громче. Ощущение усталости исчезло, а также шум в ушах и спазмы в горле.
Я этого сначала не замечал, но потом убедился, что он прав.
– Воздух сделался гуще. Мы находимся, вероятно, на большой глубине, пожалуй, на расстоянии мили от поверхности Луны.
– А мы и не воображали, что существует целый мир внутри Луны.
– Нет.
– Да и как мы могли?
– Мы бы могли, но наш ум чересчур консервативен. – Кейвор задумался. – Теперь, конечно, это неоспоримо. Внутри Луны, очевидно, много гигантских пещер, заполненных воздухом, в центре же расположено море. Известно также, что Луна имеет меньший удельный вес, чем Земля, что на ней мало воздуха и воды. Предполагают, что эта планета родственна Земле и имеет тот же состав. Отсюда легко было сделать вывод, что она полая внутри. Однако же никто не признавал этого факта. Кеплер, впрочем…
Кейвор с удовольствием разглагольствовал на любимую тему.
– Да, – продолжал он, – предположение Кеплера о подпочвенных пустотах в конце концов оказалось правильным.
– Хорошо было бы, если бы вы подумали об этом раньше, – сказал я.
Он ничего не ответил и зажужжал, отдавшись, по-видимому, течению своих мыслей. Мое терпение истощилось.
– Что же, по-вашему, произошло с шаром? – спросил я.
– Потерян, – равнодушно ответил он, как будто это его совсем не интересовало.
– Среди зарослей?
– Если только они не нашли его.
– Что тогда?
– Почем я знаю.
– Кейвор, – истерически заговорил я, – дела моей компании идут блестяще…
Он ничего не ответил.
– Черт возьми! – воскликнул я. – Сколько лишений перенесли мы для того, чтобы попасть в эту яму! Что же теперь будет с нами? Куда нам деваться? Что нам Луна, что мы для Луны? Мы захотели слишком многого, слишком рискнули. Нам следовало бы начать с меньшего. Это вы предложили лететь на Луну! Эти кейворитные заслонки! Я уверен, что мы могли бы применить их для земного употребления. Несомненно! Вы плохо поняли, чего я хотел… Стальной цилиндр…
– Ерунда! – возразил Кейвор.
Мы прекратили разговор.
Скоро Кейвор возобновил прерванный монолог без всякого поощрения с моей стороны.
– Если они найдут шар, – начал он, – если найдут… что они с ним сделают? Вот в чем вопрос! Они, во всяком случае, не поймут, что это такое. Если бы они знали толк в таких вещах, то уже давно бы прилетели к нам на Землю. Полетели бы они? А почему бы и нет? Или послали бы что-нибудь к нам? Они не удержались бы. Они станут разглядывать шар. Несомненно, это разумные существа: они начнут рассматривать его, войдут внутрь, дернут заслонки. И шар улетит… To есть мы останемся на Луне до конца наших дней. Странные существа, странные знания…
– Что касается странных знаний… – начал я, и язык отказал мне.
– Послушайте, Бедфорд, – сказал Кейвор, – вы ведь отправились в эту экспедицию по собственной доброй воле.
– Вы убеждали меня и называли это исследованием.
– Всякое научное исследование сопряжено с серьезным риском.
– В особенности когда их предпринимают, ничем не вооружившись и не думая о последствиях.
– Я всецело был занят мыслью о шаре, события вынудили нас…
– Вынудили меня, хотите вы сказать?
– И меня точно так же. Разве я знал, принимаясь за исследования по молекулярной физике, что судьба забросит меня в такую даль?
– Во всем виновата проклятая наука! – разозлился я. – Средневековые проповедники были правы, а современные искатели ошибаются. Вы суетесь в дела науки, и она преподносит вам подарочек, который разрывает вас на куски или уносит к черту на кулички. Древняя страсть и новейшее оружие – вот ваша религия, ваши социальные идеи. И все это ведет к опустошению и нищете!
– Бесполезно ссориться. Эти существа, селениты, называйте их как хотите, поймали нас и сковали по рукам и ногам. Какой бы способ спасения мы ни избрали, чтобы освободиться, с этим нельзя не считаться… Нам предстоят еще серьезные испытания. Будьте хладнокровны.
Кейвор остановился, как бы ожидая от меня поддержки, но я сидел насупившись.
– Проклятая наука! – прошептал я.
– Надо разрешить проблему сношений. Жесты их, я опасаюсь, совсем не похожи на наши. Например, показывание пальцем. Ни одно существо, кроме человека и обезьяны, не показывает пальцем.
По-моему, это было не совсем верно.
– Почти каждое животное указывает глазами или носом, – возразил я.
Кейвор задумался.
– Да, – согласился он наконец, – но мы так не делаем. Тут столько различий, столько различий… Следовало бы… но как я стану разговаривать? У них свой язык, они издают звуки вроде писка или визга. И как мы можем обучиться? Да и язык ли это? Но у них могут быть другие чувства, другие средства общения. Несомненно, у селенитов есть разум, и у нас должно найтись что-нибудь общее. Но сможем ли мы понять друг друга?
– Это невозможно, – проговорил я. – Они отличаются от нас больше, чем земные животные. Они из другой глины. Мы не сговоримся.
Кейвор задумался.
– Я этого не нахожу. Раз у них есть разум, то, наверное, найдется что-нибудь общее с нами, хоть они и живут на другой планете. Конечно, если бы мы или они были только животными и обладали одними инстинктами…
– А разве они не животные? Они гораздо более походят на муравьев на задних лапах, чем на человеческие существа. А разве можно сговориться с муравьями?
– А машины и одежды? Нет, я не согласен с вами, Бедфорд. Разница, конечно, велика…
– Непреодолима.
– Но сходство должно найтись. Я припоминаю, что читал когда-то статью покойного профессора Гальтона о возможности межпланетных сношений. К сожалению, в то время это мне не казалось вероятным, и я не вынес из чтения пользы и не отнесся к статье с должным вниманием… Постойте, я припомню.
По теории Гальтона, следовало начать с общеизвестных истин, которые доступны всякому разумному существу и составляют основу мышления. Например, можно начать с геометрии. Он предлагал взять какую-нибудь основную теорему Евклида и показать построением, что она нам известна. Доказать, например, что углы равнобедренного треугольника равны; что если начертить равные стороны, то углы будут одинаковы; или что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов катетов. Обнаруживая знание подобных вещей, мы покажем вместе с тем, что обладаем логическим разумом. Теперь предположите, что я… начертил бы геометрическую фигуру мокрым пальцем или обозначил бы ее в воздухе.
Кейвор замолчал. Я сидел, обдумывая его слова. На несколько мгновений его безумная надежда на общение, на взаимное понимание с этими сказочными существами увлекла меня, но затем отчаяние, следствие усталости и физических недомоганий, взяло верх. Я снова стал раскаиваться в нашем сумасбродном предприятии.
– Осел! – ворчал я. – Осел, неисправимый осел! Ты создан для того, чтобы жить задним умом… Зачем мы вылезли из шара? В надежде на патенты и концессии в лунных кратерах? Хотя бы догадались прицепить платок на шест у того места, где мы оставили шар…
И я в гневе замолчал.
– Несомненно, – рассуждал Кейвор, – это разумные существа. Поэтому можно установить заранее известные положения. Раз они не убили нас сразу, то у них должно быть понятие о милосердии. Милосердие! Или, по крайней мере, о сдержанности, быть может, об обмене мыслями. Они могут к нам снова явиться. А эти пещеры и часовой?! Эти кандалы?! Несомненно, они обладают развитым умом…
– Полно молоть чепуху! – оборвал я. – Довольно сумасбродств. Сначала одно сумасбродное путешествие, а затем другое. Но я доверился вам. Зачем я не корпел над своей пьесой? Вот мое предназначение, моя сфера! Я бы мог окончить пьесу, я в этом уверен, это была бы отличная пьеса. Сценарий у меня был уже почти готов, а тут… Подумать только, полететь на Луну! Так глупо, непрактично погубить свою жизнь! У той старухи в трактире в Кентербери было гораздо больше здравого смысла.
Я взглянул вверх и остановился. Мрак снова сменился голубоватым светом. Дверь раскрылась, и несколько селенитов бесшумно скользнули в помещение. Я молча смотрел на их уродливые лица.
Вдруг настроение мое резко изменилось. Я заметил, что первый и второй селенит несут чаши. Они поняли, что нам необходима еда. Это были чаши из какого-то металла, казавшиеся, как и наши кандалы, темными в этом голубоватом освещении. В каждой лежали белые куски. Мои мрачные мысли вдруг исчезли, уступив место голоду. Я волчьим взглядом впился в эти чаши (потом я часто видел это во сне). В то время я не обратил внимания, что на конце рук, протягивавших чаши, находились не целые кисти, а лишь ладонь с большим пальцем, похожая на кончик слонового хобота.
Чаша была наполнена студенистой массой светло-бурого цвета, напоминавшей холодный воздушный пирог с легким грибным запахом. Очевидно, это было мясо лунных коров.
Мои руки были так крепко скованы, что я едва мог дотронуться до чаши. Селениты заметили мои усилия, и двое из них ловко ослабили мои наручники. Их щупальца-руки, касавшиеся меня, были мягки и холодны. Я взял один кусок. Пища была такая же студенистая, как все органические вещества на Луне, и напоминала вафлю или пирожное, но на вкус довольно приятная… Я взял еще два куска.
– Я хочу есть! – сказал я.
Некоторое время мы ели, ни о чем не думая, как голодные бродяги на кухне. Никогда в жизни – ни раньше, ни после – я не был так голоден, и кроме того, я убедился на опыте, чему бы никогда прежде не поверил: за четверть миллиона миль от нашего земного шара, находясь в подавленном настроении, под стражей, чувствуя прикосновения кошмарных, уродливых существ, я ел с аппетитом, забыв обо всем. Селениты стояли вокруг, следя за нами и издавая иногда легкое чириканье, заменявшее им, очевидно, речь. Я уже не вздрагивал при их прикосновении. Когда я несколько утолил свой голод, то убедился, что Кейвор ест с таким же аппетитом и беззастенчивостью.