Я сел за английский завтрак и ел с аппетитом, хроническим многонедельным аппетитом. Затем я решил отвечать на вопросы четырех молодых людей и рассказать им все, что со мной случилось.
– Хорошо, – сказал я, – так как вы настаиваете, то я скажу вам, что добыл это золото на Луне.
– На Луне?
– Да, на Луне, там, в небесах.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что говорю, черт побери!
– Что вы сейчас вернулись с Луны?
– Вот именно! Через пространство в этом шаре.
И при этих словах я откусил яйцо.
Я решил при втором полете на Луну захватить с собой ящик яиц.
Я ясно видел, что они не верили ни одному моему слову. Они, очевидно, считали меня самым наглым лжецом, какого они только встречали. Они переглянулись, а потом уставились на меня. Они смотрели, как я солил яйца, с интересом наблюдали, как я посыпал перец. Золотые слитки, под тяжестью которых у них подгибались колени, гипнотизировали их. Предо мною лежали слитки весом в несколько тысяч фунтов. Их так же невозможно было украсть, как дом или участок земли. Когда я взглянул на их полные ожидания лица, склонившиеся над моей чашкой кофе, я понял, сколько подробных объяснений я должен им дать, чтобы меня поняли.
– Вы, конечно, не думаете… – начал было самый молодой таким тоном, точно он обращался к упрямому ребенку.
– Будьте любезны, подайте мне гренки, – перебил я и высыпал все на тарелку.
– Но послушайте! – начал другой. – Мы не можем поверить вам.
– Ну так что же! – сказал я, пожав плечами.
– Он не хочет рассказывать нам, – сказал младший в сторону и затем хладнокровно заметил: – Вы ничего не имеете против того, чтобы я закурил?
Я кивнул и продолжал завтракать. Двое из них отошли от стола и стали у дальнего окна тихо переговариваться. Вдруг я вспомнил.
– Прилив кончается? – спросил я.
Наступила пауза. Они колебались, кому из них ответить на мой вопрос.
– Скоро отлив, – сказал толстяк.
– Ну, во всяком случае, – сказал я, – он не уплывет далеко.
Я разбил третье яйцо и обратился к ним с маленькой речью.
– Послушайте! – сказал я. – Прошу вас, не воображайте, что я сумасшедший и рассказываю вам небылицы. Я принужден был быть очень кратким и сдержанным. Я отлично понимаю, что это может показаться очень странным и невероятным. Могу вас уверить, что вы живете в замечательное время. Но я не могу вам теперь объяснить все – это невозможно. Даю вам честное слово, что я явился с Луны. Это все, что я могу открыть вам. И все же я чрезвычайно обязан вам, чрезвычайно обязан. Надеюсь, что мое обхождение не показалось вам оскорбительным.
– Нисколько! – сказал приветливо самый молодой из них. – Мы отлично понимаем…
И, глядя на меня в упор, он откинул назад свое кресло с такой силой, что оно чуть не опрокинулось.
– Совсем нет, – подтвердил толстый молодой человек. – Не воображайте этого!
Они все встали и стали прогуливаться взад и вперед, закурили папиросы, стараясь показать, что они нисколько не интересуются мной и моим шаром.
– Я пойду все-таки посмотрю на судно, – сказал вполголоса один из них.
Если бы не любопытство, то они все ушли бы и оставили меня одного. Я продолжал спокойно есть третье яйцо.
– Погода замечательная, не правда ли? – заметил толстяк. – Не помню такого лета.
Вдруг раздался треск, как от зажженной ракеты, начиненной крепким порохом.
И где-то зазвенело разбитое стекло.
– Что такое? – спросил я.
– Неужели?.. – вскрикнул маленький человечек и подбежал к угловому окну.
Все кинулись к окнам. Я продолжал сидеть.
Потом вскочил, отшвырнул третье яйцо и тоже подбежал к окну.
Я начал догадываться.
– Ничего не видно! – воскликнул маленький человечек, бросаясь к двери.
– Это тот мальчишка! – крикнул я хриплым от бешенства голосом. – Проклятый мальчишка!
Повернувшись, я оттолкнул официанта (он в этот момент нес мне какое-то новое блюдо), стремительно бросился из комнаты вниз и побежал по эспланаде перед отелем.
Спокойное море покрылось зыбью, и на том месте, где раньше лежал шар, вода клокотала, как в кильватере судна. Вверху клубилось что-то вроде облачка, и трое или четверо зевак на набережной с недоумением на лицах глядели вверх по направлению неожиданного взрыва. И больше ничего! Чистильщики сапог, швейцар и четверо молодых людей в своих фланелевых жакетах бежали вслед за мной. Из окон и дверей раздавались крики, и отовсюду стали сбегаться любопытные.
Я был слишком взволнован этим новым событием, чтобы обращать внимание на публику.
Сначала я был так ошеломлен, что не понял, что случилось непоправимое несчастье, – ошеломлен, как человек, оглушенный сильным ударом. Потом наконец я понял…
Какое несчастье!
У меня было такое ощущение, точно кто-то выливает из посуды искры на мой затылок. Мои колени подкосились. Я понял, что случилось. Этот проклятый мальчишка улетел в небеса. Я остался здесь. Золото в столовой – единственное мое богатство на Земле. Что же будет потом? Огромное, непоправимое несчастье.
– Послушайте, – послышался сзади голос маленького человечка. – Вы должны знать…
Я бегал в бешенстве по пляжу. Собралось около двадцати или тридцати человек, которые буквально осадили меня и бомбардировали нелепыми вопросами. Все смотрели на меня подозрительно. Наконец я не выдержал.
– Я не могу! – крикнул я. – Говорю вам, что я не могу. Я не способен на это! Вы сами виноваты, проклятые!
Я нервно жестикулировал. Они отступили на шаг, как будто я угрожал им. Я прошел через толпу, вернулся в столовую отеля и стал звонить. Когда на мой зов явился официант, я набросился на него.
– Вы слышите? – крикнул я. – Достаньте себе помощника и перенесите эти брусья в мою комнату направо.
Он не понял меня. Я стал на него кричать. Явился бедно одетый старичок в зеленом переднике и двое молодых людей в фланелевых жакетах. Я бросился к ним и показал, что надо делать. Как только золото перенесли в мою комнату, я почувствовал себя готовым для борьбы.
– А теперь все вон! – крикнул я. – Вон, если не хотите видеть перед собой человека, сошедшего с ума!
Официант замешкался в дверях, я схватил его за плечи и вытолкал вон. А затем запер дверь, сбросил с себя платье маленького человечка и лег в постель. Долго я лежал в постели, злясь, задыхаясь и дрожа от холода.
Наконец я несколько успокоился, встал с постели и позвонил пучеглазому коридорному. Когда он явился, я потребовал фланелевую ночную рубашку, соду-виски и хороших сигар. Я несколько раз в нетерпении бросался к звонку, прежде чем мне подали то, что я просил. После этого я снова запер дверь на замок и стал обдумывать свое положение.
Итак, наш великий эксперимент окончился неудачей. Это было поражение, и я один остался в живых. Это было полное крушение, непоправимое несчастье. Мне ничего больше не оставалось, как спастись самому, насколько это возможно при нашей неудаче. От одного удара разлетелись все мои планы о возвращении на Луну и отыскании Кейвора. Мое намерение вернуться на Луну, наполнить шар золотом, произвести анализ кейворита и заново открыть великую тайну, наконец, может быть, отыскать тело Кейвора – все это было теперь неосуществимо.
Я один остался в живых, и это было все.
Мне кажется, что этот отдых в постели был лучшим выходом из того положения, в котором я очутился. Если бы не это, я либо потерял бы голову, либо совершил какой-нибудь роковой, необдуманный поступок. Наедине же в комнате я мог обдумать свое положение и принять необходимое решение.
Конечно, мне было совершенно ясно, что случилось с мальчиком. Он влез в шар, стал трогать кнопки, закрыл нечаянно кейворитные заслонки и улетел. Он не мог завинтить крышку люка, но если даже он и сделал это, то только один шанс из тысячи был за его возвращение. Очевидно, он вместе с тюками будет притянут к центру шара и останется там. Таким образом, он перестанет быть предметом земного мира, может быть, им заинтересуются обитатели какой-нибудь части мирового пространства. Меня это мало интересовало. А что касается моей ответственности в этом деле, то чем более я размышлял на эту тему, тем яснее мне становилось, что если я сохраню спокойствие, то мне нечего тревожиться. Если бы ко мне явились его опечаленные родители с требованием возвратить им погибшего сына, я бы потребовал от них обратно мой шар или же спросил их, что они думают о всей этой истории. Сначала мне представлялись плачущие родители, полицейские и другие осложнения, но потом я увидел, что мне надо только держать язык за зубами – и ничего не будет. И действительно, чем больше я лежал, курил и думал, тем более мне становилась очевидной мудрость молчаливой недоступности.
Каждый британский гражданин имеет право, если только он не причиняет никому вреда и не совершает ничего неприличного, являться внезапно куда ему угодно оборванным и грязным и иметь при себе любой запас золота. Никто не имеет права задерживать его. Я формулировал это наконец самому себе и повторял эту формулу как какую-то великую хартию своей свободы.
Придя к такому заключению, я принялся думать о тех обстоятельствах, о которых сначала не вспомнил, а именно о своем прежнем банкротстве. Обдумав все спокойно на досуге, я пришел к выводу, что если только я скроюсь временно под чужим именем и сохраню свою отросшую за два месяца бороду, то вряд ли подвергнусь атаке того назойливого кредитора, о котором я уже упоминал. Затем уже можно было действовать. Все это, без сомнения, не совсем хорошо, но что же мне оставалось делать?
Я решил действовать быстро и энергично.
Я приказал принести письменные принадлежности и написал письмо в Нью-ромнейский банк (по указанию коридорного, самый близкий), в котором сообщал директору, что я хочу открыть себе у него текущий счет, и просил прислать двух доверенных, с соответствующими документами, лиц в карете с хорошей лошадью, чтобы перевезти несколько сот фунтов золота. Я подписал письмо фамилией Блэк, которая показалась мне весьма почтенной. Затем я достал фолькстонскую адресную книгу, выписал оттуда адрес портного и попросил его послать ко мне закройщика снять мерку на суконный костюм, заказал чемодан, мешок для платья, желтые ботинки, рубашки, шляпы и так далее; от часового мастера я выписал себе часы. Отослав письма, я заказал себе самый лучший завтрак, какой только можно было получить в гостинице. После завтрака я закурил сигару, сохраняя полное хладнокровие и спокойствие, и мирно отдыхал, пока согласно моему распоряжению не явились из банка два клерка, которые взвесили и забрали мое золото. После этого я, накрывшись с головой одеялом, улегся спать.