равителем и властителем Луны, назначило двух селенитов «с широкими головами» для того, чтобы охранять и изучать Кейвора и попытаться заговорить с ним. Невероятно, но эти два фантастических насекомых, эти существа другого мира вскоре стали сообщаться с Кейвором при помощи человеческой речи.
Кейвор называет их именами Фи-у и Тзи-пафф. Фи-у был около пяти футов ростом, с маленькими, тонкими ножками в восемнадцать дюймов и небольшими ступнями, как у всех селенитов. На этих ножках покоилось маленькое тело, трепетавшее при каждом ударе пульса. У него были длинные, мягкие, многосуставные руки, со щупальцами на конце, шея, состоявшая, как обыкновенно у селенитов, из нескольких суставов, но очень короткая и толстая.
«Его голова, – говорит Кейвор, очевидно намекая на какое-то предыдущее, не дошедшее до нас, описание, – обычного лунного типа, но странно видоизмененная. Зияющий рот необыкновенно мал и свисает вниз, лицевая маска состоит почти из одного широкого плоского носа. На каждой стороне по маленькому глазу.
Голова представляет огромный шар вместо шероховатого кожистого покрова, как у пастухов лунных стад, на голове его тонкая мембрана, через которую можно наблюдать все движения пульсирующего мозга. Это существо с уродливо гипертрофированным мозгом на теле карлика».
В другом месте Кейвор находит, что сзади он похож на Атланта, поддерживающего мир.
Тзи-пафф, кажется, тоже походил на Фи-у, но у него было очень длинное «лицо» и при ясно выраженной гипертрофии мозга его голова была не круглая, а грушеобразная, узким концом вниз. К услугам Кейвора были предоставлены носильщики – кривобокие существа с огромными плечами, паукообразные привратники и скрюченный прислужник.
Метод, с каким Фи-у и Тзи-пафф приступили к разрешению проблемы языка, был очень остроумен. Они вошли в «шестиугольную клетку» к Кейвору и начали подражать каждому его звуку, даже кашлю. Он, по-видимому, очень быстро понял, что они хотят, и начал повторять им слова и называть предметы. Вероятно, процедура была одна и та же. Фи-у слушал, а потом, в свою очередь, указывал на предмет и повторял слышанное слово. Первое слово, которым он овладел, и было слово «мэн» – человек, второе «муни» – лунянин, которое Кейвор употребил вместо слова «селенит» для обозначения лунной расы. Уловив нужное слово, Фи-у повторял его Тзи-паффу, который запоминал без ошибки. Они заучили в первый урок сотню английских имен существительных.
Затем они, по-видимому, привели с собой художника, и тот помогал им рисунками и диаграммами, в сравнении с которыми рисунки Кейвора казались весьма несовершенными. «Это было, – говорит Кейвор, – существо с очень подвижной рукой и строгим взглядом, и рисовал он с невероятной быстротой».
Из одиннадцатого сообщения, без сомнения, мы уловили только отрывок. Высказав несколько отрывочных мыслей, Кейвор продолжает:
«Подробное изложение наших бесед интересно только для лингвистов и отвлекло бы меня в сторону. Кроме того, я сомневаюсь, чтобы мне удалось описать все те способы, к которым мы прибегали, чтобы понять друг друга. Потом перешли и глаголам, по крайней мере тем, которые я мог выразить рисунками; некоторые прилагательные оказались легкими для понимания, но зато когда мы дошли до отвлеченных имен существительных, до предлогов, до тех обычных оборотов речи, при помощи которых столь многое выражается на Земле, я почувствовал себя так, точно нырял в пробковом костюме. И действительно, эти трудности казались непреодолимыми, пока наконец на четвертый урок не явился четвертый помощник – существо с огромной, похожей на футбольный мяч головой, мозг которого был приспособлен распутывать сложные аналогии. Он вошел с видом рассеянного человека и споткнулся о стул. В случае затруднения Фи-у и Тзи-пафф прибегали к самым странным приемам, чтобы обратить внимание этого эксперта: они кричали, били его, кололи, пока наконец вопрос не доходил до его сознания. Но зато потом он соображал удивительно быстро. Когда являлась необходимость в мышлении, превосходящем недюжинный разум Фи-у, то прибегали к помощи этого длинноголового селенита, который неизменно передавал свое заключение Тзи-паффу, с тем чтобы последний сохранил его в своей памяти. Таким образом мы подвигались вперед.
Прошло как будто много времени, – на самом же деле всего несколько дней, – и я начал объясняться с этими лунными насекомыми. Конечно, вначале это было очень скучное, приводившее в отчаяние собеседование, но незаметно установилось взаимное понимание. Я научился быть терпеливым. Беседу всегда вел Фи-у. Он часто издавал звук вроде „гм-гм“. Повторял одни и те же фразы вроде „так сказать“, „разумеется“.
Вот вам образчик его беседы. Представьте, что он характеризует своего товарища-художника:
– Гм-гм! Он, так сказать, рисовать. Пить мало, есть мало – рисовать. Любить рисовать. Больше ничего. Ненавидеть всех, кто не рисовать. Ненавидеть всех, кто рисовать лучше. Ненавидеть всех, кто не хотеть весь мир рисовать. Гневный! Гм! Все ничего не значит… только рисовать… И, разумеется, понял он, рисовать. Странно. Не правда ли?
– Он, – в сторону Тзи-паффа, – может запоминать слова. Запоминать удивительно больше, чем другой. Мыслить нет, рисовать нет, только запоминать. Рассказывать… (Тут он обратился к помощи своего талантливого помощника, не находя нужного слова.) Истории, все. Раз слышать – всегда рассказывать.
Это изумительно похоже на сон – слышать, как в ночном мраке эти необычайные существа, – даже к их нечеловеческому образу нельзя привыкнуть, – беспрестанно насвистывают какое-то подобие человеческой речи, дают мне вопросы, отвечают. Я точно попадаю в басню, где муравей и кузнечик разговаривают между собой, а пчела их судит».
По мере успеха этих лингвистических упражнений положение Кейвора улучшилось.
«Первые страхи и недоверие, вызванные нашим столкновением, – рассказывает он, – стали постепенно проходить, они стали считать меня разумным существом… Я теперь могу ходить и приходить, когда мне угодно, меня ограничивают лишь в моих собственных интересах. Таким образом, я смог соорудить этот аппарат, а потом благодаря счастливой находке среди материалов, разбросанных в этом колоссальном складе-погребе, я попытался послать на Землю свои сообщения. До сих пор не было сделано ни малейшей попытки помешать мне в этом, хотя я и сказал Фи-у, что сигнализирую Земле.
– Вы говорите другим? – спросил он меня.
– Да, другим, – подтвердил я.
– Другим, – повторил он. – О да. Людям?
И я продолжал посылать свои сообщения».
Кейвор беспрерывно дополнял свои прежние рассказы о селенитах, как только прибавлялись новые факты, видоизменявшие прежние выводы: ввиду этого нижеследующие цитаты даны с известной осторожностью. Они извлечены из девятого, тринадцатого и шестнадцатого посланий и, несмотря на неопределенность и отрывистость, дают настолько полную картину социальной жизни этой странной расы, что вряд ли человечество может надеяться получить более точные сведения в течение ближайших поколений.
«На Луне, – сообщает Кейвор, – каждый гражданин знает свое место. Он прикреплен к этому месту и благодаря искусной тренировке и воспитанию, а также операции в конце концов так хорошо приспосабливается к нему, что для всего другого у него нет ни мыслей, ни органов. „Для чего ему знать другое?“ – спросил бы Фи-у. Если, например, селенит предназначен стать математиком, то его воспитывают для этой цели. В нем подавляют всякую зарождающуюся склонность к другим наукам и развивают математические способности его мозга, все же остальное культивируется лишь постольку, поскольку это необходимо для главного. В результате что остается у него, если не считать отдыха и еды? Вся его радость в упражнении и развитии своей исключительной способности, он интересуется только практическим приложением этой способности, его единственное общество – товарищи по специальности. Его мозг непрерывно растет, по крайней мере те части, которые нужны для математических способностей; они все больше и больше набухают и как бы высасывают все жизненные соки и силу из остального организма. Его члены съеживаются, его сердце и пищеварительные органы уменьшаются, его насекомообразное лицо скрывается под набухшим мозгом. Его голос выкрикивает одни математические формулы, он глух ко всему, кроме математических задач. Способность смеяться, за исключением случаев внезапного открытия какого-нибудь парадокса, им совершенно утеряна. Новая математическая комбинация способна вызвать в нем глубочайшее волнение. И так он достигает своей цели.
Другой пример: селенит, предназначенный для деятельности пастуха, с самых ранних лет приучается думать о лунных коровах, учится обращаться с ними. Его тренируют таким образом, чтобы сделать его сухим и подвижным; его глаза затвердевают, образуя непроницаемую роговую оболочку и приобретая разрез, свойственный так называемому лунному зрению. Он не принимает почти никакого участия в том, что происходит в глубине Луны; он смотрит на всех других селенитов, не занятых, подобно ему, лунными коровами, с равнодушием, насмешкой или враждебностью. Его мысль сосредоточена на отыскании пастбищ для лунных коров, а весь язык состоит из пастушеских терминов. Но он любит свою работу и с радостью выполняет свое назначение. Так же и во всем остальном у селенитов: каждый из них как бы является совершенной единицей в лунном механизме.
Большеголовые существа, занятые умственной работой, образуют как бы аристократию в этом странном обществе, и выше всех на верху лунной иерархии, как гигантский мозг, стоит Великий Лунарий, которому я должен скоро представиться. Неограниченное развитие ума у селенитов интеллигентного класса, возможно, связано с отсутствием в их строении костного черепа, черепной коробки, которая ограничивает человеческий мозг, не позволяя ему развиваться больше определенного размера. Умственная аристократия распадается на три главных класса, сильно отличающихся друг от друга по влиянию и почету: администраторы, к числу которых принадлежит Фи-у, селениты с большой инициативой и гибкостью ума, каждый из них наблюдает за определенным кубическим участком лунного муравейника; эксперты вроде нашего мыслителя с футбольной головой, приученные к производству некоторых специальных операций, и ученые, которые являются хранителями всяких знаний. К этому последнему классу принадлежит Тзи-пафф, первый лунный профессор земных языков. Что касается последнего класса, то любопытно отметить одну маленькую особенность, а именно, что неограниченный рост лунного мозга сделал лишним изобретение всех тех механических вспомогательных средств для умственной работы, к которым прибегает человек. Нет ни книг, ни отчетов, ни библиотек, ни надписей.