– Вы давно в столице, сеньорита Кастро?
– О нет! Приехала поступать в колледж.
– И сеньор Диегос…
– Он друг моего родственника и не отказывается помогать мне добрыми советами. Деревенской девушке вроде меня трудно в большом городе, поначалу можно наделать много ошибок.
Арриньо хохотнул и доверительным тоном сообщил:
– Вы, сеньорита Кастро, выглядите именно так, как себе представляют деревенскую простушку все эти хлыщи. Если б они видели настоящую деревенщину, то не смогли бы и пары минут провести в ее обществе. Но они знают о простом народе лишь по книжкам.
– Что поделать, – я ослепительно улыбнулась. – Я выросла без родителей, с бабушкой и дедушкой. А они уж постарались привить мне именно книжные манеры.
– Хорошо постарались. Беднягу Энрике вы сведете с ума. Это входит в ваши планы?
– Конечно же, нет.
Арриньо поглядел на меня с искренним удивлением – и одобрением.
– Глядя на вас, ничего другого в голову не приходит. Простите за откровенность. Вы же его идеал.
– Энрике всегда мечтал связать жизнь с простой девчонкой?
– Он большой романтик. Но вот его дражайшая матушка… Берегитесь ее.
– Почему же?
– Потому что она не станет задавать вопросы о ваших планах насчет ее сына. А проблемы решает лишь самую чуточку медленнее, чем создает.
– Благодарю вас, доктор Арриньо. Я стараюсь не провоцировать ненужные мысли… что у сеньоры, что у ее сына.
– С сыном получается откровенно плохо. – Он засмеялся. – Впрочем, это не ваша вина. Сказывается его происхождение…
Он подвесил фразу в воздухе. Я промолчала.
– Весь в матушку. Она в молодости тоже была особой увлекающейся, но это не беда. Беда, что она никогда не знала меры и порой бывала утомительно навязчивой. Я с большим уважением отношусь к ее мужу. Этот брак для него – истинный подвиг. Да, поговаривали, что он предпочитает сложных женщин. Сложной была его первая жена. Он любил ее страстно. Недоброжелатели, конечно, сплетничали, будто у нее скверный нрав, но поверьте очевидцу – это была одна из самых умных женщин нашего времени. Пилар, к сожалению, в подметки ей не годится. Даром что молода и здорова… А вы отлично держитесь верхом. Сами искали тренера или положились на советы Пилар?
– Сеньора Вальдес привезла меня к тренеру и была так добра, что убедила его исправлять ошибки деревенской девушки, которая умела держаться на лошади, но совершенно не умела ездить красиво.
– Ого! Значит, она привезла вас к своему тренеру?
Я оценила подтекст. Похоже, Арриньо лучше прочих был осведомлен о личной жизни сеньоры.
– Да у вас настоящий талант, сеньорита Кастро. Вы умеете входить в доверие даже к таким подозрительным самкам, как Пилар. Ценное качество… Да будет вам известно, она скрывает эту сторону своей жизни. И если она посвятила вас…
– И что же тайного может быть в увлечении верховой ездой?
– Хотя бы то, что Пилар сидела на лошади единственный раз в жизни. Это случилось при мне. Она всегда боялась лошадей. Ее убедили сесть в седло, лошадь мотнула головой, Пилар с перепугу завизжала, поджала ноги и рухнула наземь, сломав руку. Лошадь, не сделавшая даже шагу, смотрела на нее так удивленно, что я с трудом удержался от хохота. Впрочем, – он бросил быстрый взгляд вперед, где Энрике разворачивал коня в нашу сторону, – поговорим лучше о вашем образовании. Итак, вы хотите поступать в колледж. Какую же специальность вы выбрали?
– Я бы хотела стать архитектором.
Энрике уже приближался.
– М-м… – Арриньо поджал губы и покачал головой. – Позвольте сказать: не лучший выбор. Это мужская профессия. Инженерная. Не сомневаюсь, что у вас хватит сообразительности освоить ее, но чего вы добьетесь в жизни? Ваши коллеги-мужчины не будут считаться с вами. Вам придется проявить недюжинную силу воли, чтобы убедить всех: главное в вашем черепе – не хорошенькое личико, а качественные мозги. Это трудно. Не лучше ли потратить силы на что-нибудь близкое, но не столь мужественное?
Энрике поравнялся с нами и навострил уши. Пусть слушает, мне не жалко.
– Но, доктор Арриньо, у меня есть мечта… Мне так нравится красота зданий, мостов…
– Верю. Скажите, вы умеете рисовать?
– Немного.
– Никогда не думали, может быть, вам подойдет не архитектура, а дизайн? Это менее жесткая дисциплина, и там вы сможете проявить свои женские черты – утонченность и строгость, чувство меры и легкость стиля.
– Я никогда о том не думала, доктор Арриньо. Мне казалось, это часть профессии архитектора.
– Не совсем, не совсем. Я не спорю, колледж вам потребуется. Но, возможно, не инженерный, а колледж искусств. Да, поступить в него будет сложнее, но вы умная девушка, вы справитесь, к тому же есть время для подготовки.
Арриньо с каждой минутой нравился мне все больше. Спокойный, уверенный, мудрый. Хосе упомянул, что он завербован очень давно, и похоже на то, что согласился с нами сотрудничать по идейным соображениям. Разумеется, с ним надо соблюдать предельную осторожность, в первую очередь потому, что сам он не считал себя завербованным, а полагал, что в нашем лице отыскал партнеров для достижения общей цели. А во вторую – потому, что никакого серьезного компромата у нас на него нет и припугнуть в случае чего нечем. Хосе подозревал, что на Арриньо нет компромата ни у кого, зато у него есть на всех. Потому-то ему никто не доверял и никто не смел заступить ему дорогу.
Опасный союзник. Но именно с такими получается добиться ошеломительных результатов.
– Оставьте мне ваш контакт, – попросил он почти отеческим тоном. – Я думаю, что смогу кое-чем помочь вам.
У Энрике даже глаза расширились, когда он увидел, что я коснулась левым запястьем браслета на руке Арриньо.
– Энрике, – строго сказал Арриньо, – возьми себя в руки. Умерь пыл, если не желаешь, чтобы твоя матушка запретила тебе встречаться с сеньоритой Кастро.
– Алехандро, я взрослый мужчина…
– Это не отменяет того факта, что ты обязан считаться с мнением матери. А каким оно будет, я могу предположить. Ты знаешь, что Паола обо всем рассказывает своей тетке? А знаешь, что та любит приукрасить события и делится своими выдумками с твоей матерью? – Он веско помолчал. – Будь любезен и галантен. Со всеми дамами. Особенно с Паолой.
Энрике опешил – и от отповеди, и от того, что ему прочли нотацию в моем присутствии. А я мысленно посмеивалась: как ненавязчиво Арриньо приподнял мой статус в его глазах! Энрике теперь сам вряд ли сможет объяснить, почему будет относиться ко мне, как к равной.
Дальше прогулка пошла по накатанной. Приличные реплики, искристые девичьи улыбки, редкие шепотки, сдержанный мужской смех… Я держалась так, что даже женская половина компании оттаяла и осторожно проявила интерес. Пришлось проявить максимум изобретательности, чтобы мой акцент звучал мило и забавно, а не вульгарно. Понятно, что меня рассматривали, как потешного зверька – и я старалась показаться самым дружелюбным в мире зверьком. Мало ли как повернутся события, может, придется еще не раз встречаться с аристократами. Так пусть я буду модной экзотической зверушкой, которую не стыдно позвать в гостиную.
И каждую минуту я чувствовала незримую поддержку Арриньо. Там он обмолвился, что большинство крестьян, конечно, быдло, но и среди них попадаются жемчужины. Тут обронил, что наслышан о моей семье, обеспеченной во времена колонизации, но затем обедневшей. Сям сказал, что мой прадед служил в роте его деда и показал себя так хорошо, что дедушка обещал составить протекцию сыну своего сержанта, чтобы тот поступил в офицерское училище. С сыном не срослось, так теперь Арриньо-внук выплачивает семейные долги правнучке сержанта, помогая поступить в колледж. В какой? Судя по всему, колледж искусств, да, девушка отлично рисует, талант пропадает, надо развивать… Врал – как дышал. И еще получал удовольствие от этого вранья.
Через два часа стало непонятно, кто же пригласил меня на тусовку – Энрике или Арриньо. Общество тем временем накаталось и захотело кофе. За столиком под навесом я оказалась между двумя девушками – той самой Паолой и строгой, сдержанной Амелией (согласно данным Хосе, она была ревностной католичкой, но свой фанатизм скрывала по требованию родителей, считавших, что он помешает ей выгодно выйти замуж – ведь не все мужчины так озабочены спасением души, как она).
– Ну и как вам прогулка, Долорес? – спросила Паола. – Наверное, вы никогда так не веселились, правда же?
Амелия наградила ее косым взглядом.
– Сказать по правде, мне неловко и немного скучно, – ответила я.
Паола опешила, но быстро нашлась с ответом:
– О, конечно. Как я не подумала. Вы ведь привыкли к другим развлечениям. Я слыхала, вы ходите в парк кататься на каруселях?
Я рассмеялась и доверительно сказала:
– Это была безобидная шутка. Я впервые оказалась в парке в тот день. Мы ведь об одном и том же парке говорим?
Паола приподняла тонкие брови:
– О-о. И как же вы обычно развлекаетесь?
– Я хожу в Музей Литературы и читаю книги. Мне нужно очень много знать, чтобы поступить в колледж. Дома я выглядела ужасно неуместной среди сверстников, ведь я все свободное время проводила за книгами, но когда приехала в столицу, поняла, что этого мало и я совершеннейшая невежда.
Паола скуксилась, зато оживилась Амелия:
– Арриньо сказал, вы рисуете. И что, вправду так хорошо?
– Мне сложно судить. Мои наставники были довольны, но я сама никогда не придавала значения живописи. Наш школьный капеллан, который и преподал мне основы академического рисунка, всегда говорил: Господь дал нам искусство живописи, чтобы мы познавали красоту созданного Им мира, а вовсе не чтобы потешить гордыню.
Паолу аж перекосило. Зато Амелия торжествовала.
– Странно, что вы с такими взглядами предпочитаете читать и рисовать, а не молиться часы напролет, – съязвила Паола.
Я пожала плечами:
– С утра я иду в церковь, а потом – в музей или домой, рисовать. Что в этом удивительного? Да, я знаю, в городе немодно быть набожной, но мне кажется, во всем следует соблюдать меру, а в следовании моде – особенно.