де не представишь. Ну и полковник за свой счет устроил ребятам отпуск на Земле. Экзотично, конечно, но кто в здравом уме откажется пожить в настоящем земном городе? Тем более когда за тебя платят? А полковник, по слухам, родственник местных аристократов, Маккинби… Услыхав эту фамилию, местные тут же отставали. Ну да, Маккинби известные чудаки. Эти и не такое могли выдумать. Главное, что от их чудачеств городу и людям сплошная прибыль.
Из всего услышанного местные сделали парадоксальный вывод: никакого шестого радиуса нет, а Маккинби пригнали в город батальон личной гвардии. Потому что в городе бардак, детей воровать пытаются, по домам странные люди ходят, а полиции ни до чего нет дела. Маккинби о городе заботились всегда, вот и прислали своих. Чтобы те гуляли по улицам и предотвращали все, что можно предотвратить. Именно поэтому ребята отказываются даже попробовать местный виски – едва ли не лучший в Лоуленде, между прочим. Правильно, они же на работе.
Леди Памела сходила в город и вернулась с вопросом: а нельзя этих ребят оставить тут на годик? Потому что в городе стало очень тихо, уютно и благожелательно. Скотт ответил: идея хорошая, но совершенно незачем кого-то просить, он действительно привезет батальон своей гвардии, когда у этих закончится миссия.
А я исправно передавала сведения от индейцев Фатиме, она правильно их использовала, после чего я пересылала наши результаты Йоханссону. Йен восхищенно ругался и просил еще.
Иногда я выбиралась в Эдинбург и встречалась с Марией. Она обошла все местные достопримечательности, все храмы, побывала на службе в доминиканском монастыре, присмотрела для детей школу. Я посоветовала ей отдать мальчишек в Эдинбуржскую классическую, потому что там учится не элита, а аристократия. Август ее заканчивал. Мария удивилась – разве у нас элита и аристократия не одно и то же? Пришлось объяснить, что есть сословие крупных землевладельцев – люди, владеющие поместьями от острова до нескольких планетных систем, – и есть сословие банкиров, сенаторов, воротил. Первое – аристократия. Принцами считаются сорок две семьи, владеющие минимум одной планетной системой не далее третьего радиуса. Вторые – элита или, как у нас говорили, элитка. Мы к ним относимся снисходительно, потому что наш менталитет определила Катастрофа. В случае чего именно на аристократию ляжет ответственность за человечество, потому что у нее есть земля, где можно поселить людей, и есть транспорт, чтобы их вывезти с гибнущей родины. А элитка в этом смысле не может ничего… Я рассказала и про Золотой Фонд – шестнадцать планет с условиями, чрезвычайно близкими к земным, экологически абсолютно чистых, на которые можно будет перевезти население Земли целиком. И лучшая из этих планет – Кларион. Те, кто там бывал, – и я в том числе, – говорят, что это Земля, совершеннейшая Земля, только выглядит она как Эдемский сад.
За всеми этими хлопотами я и не заметила, как пролетело время. А когда моя команда выложила на стол готовые изделия, я внезапно опомнилась.
Дело сделано.
Бомбы бывают пороховые, тротиловые, ядерные. А бывают – информационные.
Передо мной на столе лежала информационная бомба. Снабженная такой аппетитной оберткой, что не схватиться за нее было просто невозможно.
До часа «икс» оставалось менее двух недель.
Время внезапно остановилось. Не происходило ровным счетом ничего. Никто не спешил арестовать или похитить меня, и даже угроз не поступало. Обо мне словно забыли. Словно заговорщики решили: их совсем не интересует наживка, которую я так старательно прилепила к своей бомбе. У меня было ощущение, будто я бежала, задыхаясь, бежала из последних сил, стараясь пролететь этот марафон со скоростью спринтера, чтобы опередить врага, – а на последнем километре внезапно вместо финишной прямой оказалась в комнате, обитой толстыми мягкими матами. И я валяюсь на полу, сучу ногами, словно все еще бегу, а звуки тонут в матах, и я бьюсь в припадке, как эпилептик, но вся эта деятельность – она происходит только в моей голове. В моей фантазии. А мир продолжает жить, как ему хочется, размеренно и неспешно, не подозревая, какую судьбу и какие катастрофы я для него выдумала.
Так прошло трое суток, мучительных настолько, что я начала подумывать: не пора ли к психотерапевту? Допустим, к тому же Лоренсу Хикати. Он квалифицированный и надежный, у него подписка о неразглашении, он работает на федеральную безопасность. Конечно, он занят… Впрочем, можно обратиться и к врачу леди Памелы Торн-Маккинби. Да неважно к кому, внезапно поняла я, потому что устала от эмоционального напряжения и хочу выговориться. Не о том, чем занимаюсь, нет. О том, что мне надоело жить в подвешенном состоянии, я хочу какой-нибудь определенности со своим будущим…
В тот самый момент, когда я почти докопалась до причин своего депрессивного состояния, позвонил Лоренс Хикати. И, отчаянно смущаясь и изо всех сил недоговаривая важных подробностей, спросил, могу ли я приехать в Эдинбург. Срочно. Ну то есть прямо сию секунду приехать.
– Лоренс, – произнесла я с нажимом, мигом позабыв о том, что собиралась обратиться к нему за помощью, – вы понимаете, что ваша просьба звучит странно? Вы не хуже меня знаете, с кем мы работаем. Ваша просьба без объяснения причин может скрывать все, что угодно. От того, что вы устали и вам не с кем сходить в музей, до того, что вашу матушку взяли в заложники и пообещали отдать только в обмен на меня…
– Нет-нет, – он даже испугался, – что вы! Делла, не беспокойтесь. Я знаю, что выгляжу беспомощным и слабым, но поверьте, это впечатление весьма далеко от истины… Честно говоря, да, были попытки подчинить меня через мою маму, но все они завершились плачевно для хитрецов. Весьма плачевно, я бы сказал. В прямом смысле. Я не хвастаюсь и не преувеличиваю, но эти люди действительно рыдали, когда сдуру решили пойти со мной на переговоры. Впрочем, это я их вынудил на этот шаг… – Он подавился словами, помолчал несколько мгновений и признался: – Вы правы. Я должен, конечно же, должен объяснить. Просто я очень взволнован. Я не люблю, когда люди видят, что я не совсем хорошо владею собой и своими эмоциями. Моя мама никогда не видела меня взволнованным. Наверное, это такая психозащита… не хочу об этом думать. Делла, видите ли, приехала Леони. Сюда, в Эдинбург. Она просит о встрече с вами.
– О, – только и сказала я. – И зачем?
– Делла, вы… – Он запнулся. – Я знаю, какого вы о ней мнения. Я сам в этом виноват, представил ситуацию в выгодном для меня свете. Ей очень плохо. Она приехала сдаваться.
– Ничего себе новости!
– Но она уже никому не верит. Только мне. И вам. Так получилось, что она наслышана о вас. И хотела бы поговорить. Перед тем как ехать к федералам.
– Она отдает себе отчет в том, что пойдет под суд? Что ее признания не спасут от тюремного срока?
– Да, конечно. Я говорил как-то, она умная женщина. Она не питает иллюзий. И я бы сказал, она хочет получить адекватное наказание за свои ошибки.
– Ошибки?
– Делла, да. Это были ошибки.
– Лоренс, а она готова посмотреть в глаза жертвам, которые пострадали от ее ошибок?
Он помолчал.
– Разумеется, Делла. Она готова. И все, чего она хочет, – чтобы у нее была возможность покаяться. Перед жертвами, перед миром, перед человечеством – перед всеми. Поэтому она приехала ко мне. Чтобы ее не убили до того, как она успеет покаяться. И, кто знает, что-нибудь исправить.
– Хорошо, – сдалась я. – Где вы?
– Делла… – У него дрогнул голос, и я поняла, что он ни капельки не надеялся на мое согласие. – Мы не совсем в Эдинбурге. Мы в ресторане «Камелот», что у подножия Трона Артура, это на другой стороне залива…
– Хорошо, ждите, я буду через час.
Она была дьявольски хороша собой. Едва увидев ее, я простила Лоренсу Хикати его многолетние метания и безнадежные попытки добиться успеха. Леони Хоффманн, злая колдунья от психотерапии, великая и ужасная, про которую мне сто раз говорили, что сначала надо стрелять ей в голову, а потом уже здороваться, однозначно стоила этих попыток.
Красно-рыжая, соболиные брови вразлет, твердые черты лица, косо посаженные зеленые глаза вприщур… Осанка богини и плечи королевы. Даже сидя, она возвышалась над Хикати на голову. Он говорил, что она холодна. Сейчас на ее беломраморном челе отражались растерянность, страх и бесконечная усталость. И все, в общем, было понятно: она пришла к человеку, который ее любил. К единственному человеку, который много лет ждал, когда же ей потребуется его помощь.
Невольно я вспомнила, как сурово о ней отзывался Павлов. Понятное дело, я интересовалась его личной жизнью, в нашей ситуации любое обстоятельство могло иметь значение… Леони Хоффманн выглядела так, словно приходилась жене Павлова родной сестрой. Поразительное сходство. И не в этом ли причина его ненависти к Леони? Может, он перенес на нее весь негатив от отношений с женой? Удивительно, конечно, для разведчика его уровня, но Дима все-таки живой человек. И уже очень немолодой.
Она поднялась, когда я подошла, протянула руку:
– Леони Хоффманн.
Рука твердая, уверенная. Интересно, сколько лет Леони? Она выглядела на твердых тридцать. Но у нее давно выросли дети, наверняка есть внуки. А молодец тетка, что ни говори.
– Делла Берг.
– Наслышана о вас.
Мы обе сели за стол. Официант подал чай. Когда Леони брала чашку, я заметила, что у нее чуть-чуть дрожат пальцы. Но голос звучал ровно. Она все для себя решила.
– Я хочу кое-что сказать о себе. Это пригодится для общего понимания ситуации. Мое имя при рождении – Инге Свенсон. Леони Хоффманн – настоящее, но я получила его по программе о защите свидетелей в четырнадцать лет. Я родилась на Земле, когда мне было семь лет, мои родители переехали на Дамбу. Не знаю, сталкивались ли вы с таким типом колоний. Это то, что называется корпоративная планета. Она в федеральной собственности, но корпорация арендует ее для пользования. Мои родители были ценными кадрами и больше всего на свете боялись потерять работу. Мы жили в респектабельном квартале, я дружила с двумя сестрами по соседству. Их мать вышла замуж во второй раз за сына топ-менеджера компании. Однажды ко мне прибежала одна из подруг, в слезах, и сказала, что отчим делает что-то ужасное с ее сестрой. И грозит, что если девочки проболтаются соседям, то он бросит их мать и выгонит ее с работы без рекомендаций. Я спрятала подругу в своей комнате. Вечером пришли родители. Они выслушали меня, посовещались за закрытой дверью – и силой увели мою подругу домой. А мне сказали, что она все выдумала.