делать верные выводы. Я не пытаюсь ее выгородить. Я всего лишь уточняю, в чем она невиновна.
– Вы знаете, кто убил Хатак Тулан?
– Н-нет.
Я видела, что она лжет.
– Зачем? – только и спросила я.
Она поняла.
– Мисс Берг, я скажу это на допросе. Пожалуйста. Поверьте мне, это вопрос безопасности. Не моей – вашей. Теперь этот человек охотится за вами. Но уже сегодня вечером он будет обезврежен.
– И почему вы думаете, что этим планам повредит, если я узнаю, кто это?
– Есть вероятность ошибки. – Леони отвела глаза. – Она всегда есть. И федеральная бюрократия – лучшая защита от ошибки. Лучшая на сегодняшний день. Я не выгораживаю этого человека, поверьте. Мне тоже есть что ему предъявить. Должно быть, Лоренс вам говорил, что у меня восемь детей. – Леони сделала паузу. – Было. – Она опустила взгляд. – Когда Лоренс ушел из семьи, он забрал с собой моего сына и двух дочерей. Вот они… они остались живы. А пятерых моих дочерей уже нет в живых. Их убедили, что они должны умереть. Убедили при помощи моих же методик. Можно сказать, их убили моими руками. Тот самый человек, который убил Хатак Тулан. Радха хороша, но она опоздала. Все это случилось после того, как я узнала, кто на самом деле правит Орденом Евы. Женский орден – это лишь орудие в руках слабого и болезненно властолюбивого мужчины. Мне стоило начать изменение мира с верхушки, но верхушка считала, что и так хороша. Все наше дело предали лидеры. Просто женщины решили, что теперь у них есть предмет для торга – громадная секта. И им есть что предложить мужчине в обмен на личный комфорт, на право быть вещью, которая ни за что не отвечает. Они решили, что потрудились достаточно, хотят дивидендов – в виде безделья и бездумья. Они хотят, чтобы о них заботились. Им кажется, что это любовь. Поэтому сейчас они готовят товар на продажу. Уничтожается весь средний командный состав, все ученые, все, кто способен проявить непокорность. Орден, который мог стать фундаментом нового – и прекрасного, поверьте! – мира, превращается в обычную тоталитарную секту. Предельно зависимую от лидера. Предельно покорную лидеру. Потенциальное будущее становится просто безмозглым орудием в руках подлецов. Как оно всегда и случалось раньше.
– Вы сказали, что узнали, кто на самом деле правит Орденом.
Леони медленно покачала головой:
– Я неточно выразилась.
Опять врет. Жаль, что у нас дружеская беседа, а не допрос.
– Официальный матриарх – Фатима Дараян. Должно быть, вы это знаете. Она не скрывается. Она не только руководит Орденом, я говорила уже, она двойной агент. Мне поначалу это претило, но потом я поняла, что в нашем мире любая организация либо подчиняется государству, либо преступникам, либо не развивается, оставаясь на уровне городских гражданских обществ. Фатима отдавала Орден Евы государству. И это, если подумать, неплохо – мы имели бы полноценный статус признанной Церкви, пусть на нас и косились бы все, начиная с мусульман и заканчивая адвентистами седьмого дня. Но Фатиму свергли. Сейчас в Ордене раскол. Небольшая часть консерваторов держится Фатимы. Но большинство легло под нового матриарха. Ее зовут Ясмин Фора. Она всегда была куклой и осталась ею. Она вечно кому-то подражает. Вот тот, кому она подражает, и есть подлинный господин. Тот человек, который отдает приказы Ясмин Форе, уничтожает людей – сохраняя структуру Ордена. Структура нужна ему, чтобы заполнить своими марионетками. Подумайте сами, кто это может быть. Я готова помочь. – Она мягким движением положила перед Хикати карточку с чипом. – Гарантии моей лояльности. Лоренс, это то, что ты безуспешно пытался понять. Вся моя работа. Все методики. Полное описание, пригодное для того, чтобы быстро обучить практикующих специалистов. И – методики разблокирования. То, к чему ты подошел вплотную, но никогда не разгадаешь до конца. Я сделала это. Я победила сама себя. Все здесь. А от вас я хочу одного: я хочу в тюрьму.
Я не удивилась. Хикати пробормотал, мол, можно найти и другое убежище.
– Лоренс, – со спокойной улыбкой сказала Леони, – неделю назад я пришла домой и увидела на полу в гостиной трупы пяти своих дочерей. Обезображенные трупы пяти молодых женщин, так похожих на меня. Вся зала была в их крови. Их заставили убивать друг дружку, убедив, что это откроет им путь в Новый Мир. Я сильная, я не сошла с ума. Но теперь я хочу, чтобы меня судили наравне с теми, кто использовал мои методики для убийства. Я не собираюсь убегать от ответственности. Я готова компенсировать все зло, которое было причинено моими руками. Я не смогу вернуть мертвецов к жизни. Но я могу спасти живых. И сделаю я это, Лоренс, ради того самого прекрасного Нового Мира, в который я все еще верю.
Хикати убито молчал.
– Я знаю, что ты меня любишь. И поверь: в своей жизни я любила по-настоящему только двоих мужчин. Любила спокойно, восхищаясь, а не похищая. Без ревности и подлости. Моего сына и тебя. Поэтому я не позволила тебе приблизиться ко мне. И поэтому я позволила Нюру уйти с тобой. Потому что любила вас обоих. И никому из вас не смогла бы подарить счастье.
– Леони, не говори глупостей, – поморщился Хикати. – Ну хорошо, давай откровенно. Я люблю тебя, и мне неважно, что ты можешь получить пожизненное. Мне все равно никто не нужен, кроме тебя. Я останусь с тобой до конца, каким бы он ни был. Дадут тебе пожизненное? Но там же разрешены свидания, буду к тебе ездить. О детях как заботился, так и буду. Появится возможность привлечь тебя к работе? Привлеку. Леони, я, конечно, дьявольски некрасив. Что есть, то есть. Но я никогда не позволю тебе почувствовать себя лишней, ненужной или ущербной, или согласившейся на первое же предложение только ради того, чтобы не быть одной. Ты у нас бессребренница, ну так я скопил немного. Этого хватит, чтобы обеспечить тебе достаточный комфорт в тюрьме. Я же знаю, как ты злишься, если не удается выспаться или если нет рыбы на обед тогда, когда тебе ее хочется… Все будет, Леони. А самое главное, ты будешь в безопасности.
– И любима, – сказала она, пристально глядя ему в глаза.
– Ты всегда была любима. Просто для тебя пришло время заметить это.
Она поставила локти на стол, подалась вперед всем корпусом, снизу вверх заглянула ему в глаза так игриво, что, кажется, весь ресторан почувствовал себя лишним. А Хикати только улыбнулся. Ласково, ободряюще.
А я вдруг поняла, кого он мне напоминает с этой неожиданной мудрой улыбкой. Августа. Ну в точности. Недоверчиво покосилась на Леони – и она была похожа на меня. В эту секунду, не чертами лица, но общим выражением, словно бы я надела маску, но сохранила мимику… Я кашлянула, чтобы избавиться от наваждения. Оба посмотрели на меня, и взор их был туманным, и оба были далеки от этого места…
– Я об одном прошу. Если вы решите пожениться – меня позовите. Хочу постоять в уголке и полюбоваться на вас.
– О, это проще всего, – засмеялась Леони. – Собственно, вы меня опередили, мисс Берг. Я ведь евитка. У нас обряды примитивные. Лоренс?
– Конечно.
– Я, Леони Хоффманн, урожденная Инге Свенсон, беру в мужья тебя, Лоренс Хикати, и обязуюсь быть тебе женой.
– Я, Лоренс Хикати, беру в жены тебя, Леони Хоффманн, урожденная Инге Свенсон, и обязуюсь быть тебе мужем.
Она прянула вперед всем телом. Хикати на четверть мгновения удивился, потом положил ладонь ей на затылок, притянул ее голову к своему лицу. Губы их соединились.
Я не знала, куда провалиться от смущения.
Впервые видела такое чистое соединение.
– Я люблю тебя, – сказала Леони, и голос ее наполнился истинным теплом, – и всегда любила. Просто боялась присваивать тебя. Ты принадлежишь Богу, человечеству, чему угодно великому. Но любая женщина не вправе присвоить тебя только лишь себе. Даже я. Хотя мне хотелось!
Я повернула голову в поисках официанта. Хикати засвистел какую-то мелодию, до крайности знакомую, и Леони ему ответила, тихонько проговаривая слова… на испанском. Но я не успела опознать их, потому что к столику подлетел официант.
– Шампанского, пожалуйста, – сказала я. – Всему ресторану. За мой счет. Только что двое замечательных людей за этим столиком заключили брак по очень древнему обряду. Пусть все выпьют за их счастье.
Официант улетел, а я пояснила Леони:
– Я формально по происхождению чешка. Только у меня ни одной капли чешской крови нет, я русская. Русские в таких случаях угощают всех. Это обычай.
– Берут весь мир в свидетели? – понимающе уточнила Леони. Спохватилась, полезла в сумочку. – Лоренс, я не знаю… не уверена, как оно есть… просто для надежности. – Она раскрыла ладонь: на ней лежали два старых обручальных кольца. – Их носили мой дед и моя бабка. Те, у кого я жила до колледжа, когда уже сменила имя. Они не выдали меня родителям. Мисс Берг, вы ведь христианка?
– Лютеранка.
– Неважно. Говорят, что в минуту опасности любой христианин может исполнить обязанности священника… Я призываю вас в свидетели. – Она повернулась к Хикати: – Я, Леони Хоффманн, беру тебя, Лоренс Хикати, в законные мужья, чтобы всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас…
Она отчеканила эту клятву как военную присягу. Я видела, как Хикати готовился повторить эту клятву – слово за словом, столь же решительным тоном. И их брак, я уверена, точно свершился на небесах. Задолго до того, как они это осознали.
Подали шампанское. На наш столик оглядывались, нам улыбались, мужчины и женщины салютовали бокалами, и в зыбком мареве обычной человеческой доброты и радости я вдруг почти увидела маленького Леона Хикати, русоволосого, зеленоглазого, до чертиков умного, с лишним пальчиком на левой руке, проницательного красавца и обаяшку, которому, может быть, суждено по-настоящему изменить этот мир. А может, это будет девочка. Неважно, совершенно неважно. А важно, что эти двое наконец-то пришли к тому, что им было предназначено от рождения.
– Ладно, – дивно похорошевший Лоренс убрал в карман карточку, которую отдала Леони. – Давайте решать проблемы. Леони, если суд, то ты в лучшем случае получишь пятьдесят лет. В лучшем. Это с учетом твоей готовности сотрудничать. Я думаю, ты это понимаешь.