Формально Крис и Джимми не могли претендовать на звание принцев: ну, елки-палки, четвертый радиус. Но родство с шанхайским императором и обладание космодромом Чужих решили дело: ребятам присвоили баронские титулы. Между прочим, с правом составления герба. Джимми не выделывался особо: на красном поле серебряный лучник – старинный символ эльфийского охотника. А Крис думал. Меня его идея не особо вдохновляла: на синем поле – красная машина. Ну да, кто знает, тот понимает. Только, на мой взгляд, герб смотрелся некрасиво. Впрочем, я с Нюром поговорю, вот уж у кого вкус безупречный. В конце концов, пусть слона нарисует. Опять же, кто знает, тот понимает.
Наша родовая земная недвижимость представляла собой крохотный деревенский домик с двумя спальнями и микроскопическим садиком. Даже любопытно, как прапрадед ухитрялся помещаться в ней вместе со всей семьей – своей вдовой мамой, женой, тремя детьми и неприкаянным двоюродным братом, у которого женщины менялись каждую неделю. Да-да, такой кузен есть в каждой семье, и в моей тоже. В домике не было горячей воды. Мы с Крисом поглядели на фамильное достояние, состроили положенные к случаю восторженные мордочки и сказали, что поживем в городе. И поехали в Новую Прагу. Берги традиционно снимали этаж в отеле, но я приехала с очень скромной свитой, поэтому на нашем этаже мы замечательно поместились вместе с Крисом, который тоже не особо стремился пустить пыль в глаза. А в домике остались мама с папой – наконец-то явившиеся на съезд под предлогом, что нельзя же нас бросить без группы поддержки.
Собственно говоря, всей свиты у меня было пять человек. Точней, пять персон. Валери, Тит Долорин – поверенный еще Макса, ну и я с ним поладила, – Кер, Шон Ти и Санта. Крис приехал с женой, уже двумя детьми – младший, Уильям, родился на два месяца позже моего сына, – няней, кормилицей, горничной и еще тестем с тещей. Словом, у нас половина этажа пустовала, и когда Валери спросила, не пригласить ли Гамильтонов и Расселов, я только обрадовалась. Мы заехали в четверг рано утром, через час выяснили, что на первом этаже живут Рублевы и Шумовы, на третьем – Маккинби, а кто на четвертом, я даже спрашивать не стала, потому что незачем.
Рабочие мероприятия во Дворце Князей в пяти минутах пешком от нашего отеля на меня нагоняли скуку. Все эти разговоры были бесконечно далеки от моих насущных интересов. Валери и Долорин, как я поглядела, тоже словно бы отбывали повинность.
Приняли нас с Крисом и Джимми Расселом не сказать, чтоб хорошо. Ну да мы и не рассчитывали на то, что истинные принцы распахнут объятия. Мне в первый же вечер нахамили. Валери представила меня Эндрю Кларку, председателю Совета на текущий год, а он спросил:
– Ты променяла сына на невестку?
– На внука, – отрезала Валери. Ей тоже были неприятны его слова. – И если б у тебя в семье хоть одна женщина была вполовину так умна, как Офелия…
– Если бы в моей семье появилась женщина вроде нее, я бы выгнал ее.
Повернулся и пошел, страшно довольный собой. Рядом с нами стояла Эмма Гамильтон, и она-то очень громко, четко произнесла:
– Потому что на фоне женских мозгов твоя безмозглость была бы особенно заметной.
– Вы, кажется, все разведены? – сладким голосом уточнил Эндрю Кларк. – Не зря.
Я не выдержала:
– Зато все – с титулом. А вот наши мужья – увы.
Он смерил меня взглядом через плечо и свалил.
– Не обращайте внимания, Делла, – ровным голосом произнесла Эмма. – Это Эндрю Кларк. У нас будет тяжелый год.
Так произошло мое вхождение в высшее общество.
Каждый день я жила по четко определенному распорядку. Регламентировалось все – режим дня, форма одежды. Я не могла провести в ванне ни на минуту больше отведенного на это времени, не говоря уж о том, чтобы после завтрака перекинуться с кем-нибудь словом. Валери объяснила, что все контакты завязываются либо до съезда, либо на прощальном балу. В другие дни все присутствующие занимаются лишь демонстрацией союзов и связей: глядите и делайте выводы.
Если верить этому правилу, положение Августа было, мягко говоря, не ахти.
Он не приехал, и его кресло номер три вызывающе пустовало. Таков обычай: подозреваемого в рейдерстве против своих на съезд не приглашают. Решение принимали в его отсутствие. Тем не менее, если кто-то из титулованных отправит приглашение, – Совет не имел права отказать подозреваемому в личном выступлении. Приглашение Августу послала Эмма Гамильтон – она не состояла с ним в родстве или деловых союзах. Мы ждали его в воскресенье. И я ловила себя на мысли, что куда лучше чувствовала бы себя в качестве его ассистентки, чем в роли княгини.
Честно говоря, я безумно скучала по нему. Доходило до того, что я с куда большим удовольствием сидела в компании, если в болтовне упоминали Августа. Но старалась не подавать виду.
Вечерами все представительное собрание расползалось по кабачкам, тавернам и ресторанам Нового Города, а кое-кто не ленился мотаться в Старую Прагу. А я торчала в отеле, со свекровью и Эммой Гамильтон. Леди Гамильтон, разумеется, не стала мне старшей подругой, но дала для понимания жизни в высшем обществе куда больше, чем Валери.
А потом настало долгожданное воскресенье, и я нахально делегировала вместо себя Долорина на утреннее заседание, а сама отправилась с Кером в аэропорт. Я не предупреждала Августа, что поеду встречать его. И не вышла в здание, ждала на парковке, сидя в салоне машины.
Я смотрела на моросящий дождь и улыбалась.
Когда в дверях показалась высоченная фигура в квадратном пальто и с непокрытой головой, у меня сильнее забилось сердце. Я уже перестала пугаться этого ощущения – когда что-то внутри сладко-сладко замирает, а потом внезапно начинает колотиться, как сумасшедшее. Ну и пусть. Пусть даже я влюбилась. Строго говоря, в кого еще-то мне влюбляться? Лучше него никого нет. А меня это чувство нисколько не мучает. Наоборот, с того дня, как я себе призналась, мне стало легче жить. Словно бы я выплатила некий долг, тяготивший меня много лет. В определенном смысле так оно и было.
Кер подал машину на посадочный пандус. Я сжалась в комочек в углу сиденья, радуясь, что Август целиком поглощен погодой и своими мыслями. Интересно, обрадуется мне? В этот момент я увидела, как сквозь толпу скользнула прекрасно одетая, очень красивая девушка с длинными темными волосами, приникла к Августу, а он что-то сказал ей с ласковой улыбкой. У меня внутри все оборвалось. Она приподнялась на цыпочки, он полуобнял ее за талию, она коснулась губами его щеки – и тут я чуть не засмеялась от облегчения. Когда их лица сблизились, стало заметно, насколько они похожи. Девушка обернулась к дверям, кому-то махнула рукой, и на ее жест отозвался симпатичный молодой человек, за которым торопились двое носильщиков с багажом.
Надо же, как она изменилась за три года. Была хорошеньким кучерявым бесенком, а стала такой стильной молодой леди. Замужество пошло ей на пользу. Судя по несколько глуповатой улыбке ее спутника, нет-нет да и пробегавшей по ухоженному, безмятежному лицу, брак оказался счастливым не только для нее, но и для мужа.
Кер распахнул перед Августом дверцу машины. Тот заглянул в салон, увидел меня, нисколько не удивился и сел рядом.
– Привет, – сказал он совершенно спокойно и удобно уложил на коленях почтовую коробку в красочных штемпелях.
Я поздоровалась. Кер погрузил багаж Августа и вывел машину на трассу, соединявшую аэропорт и Новый Город. Август все оглаживал коробку.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
– Нет, с чего ты взял?
– Я подумал, ты приехала встретить меня, чтобы в пути обсудить какой-то вопрос. – Он перевернул коробку. – Это Ира была.
– Спасибо, я узнала.
– Я на всякий случай. Я сам не узнал ее, когда встретил в Нью-Йорке. Она хочет повидаться с родителями. И с тобой познакомиться. Ты по-прежнему ее кумир.
– Она прекрасно выглядит.
– Спасибо. Я передам ей твои слова, если ты не против.
– Конечно.
Август еще помолчал. Покосился на меня, потер румяные щеки:
– Я правда такой краснорожий?
Как и все блондины, Август не умел загорать. Попав под злое солнце, он становился оранжево-багровым, а не смуглым. Пока мы жили в Израиле, честно выполняя все назначенные врачом процедуры, Август не задумывался о том, что видит в зеркале. Ну подумаешь, пару раз мы сходили погулять за город. У меня после этого облупился нос, а Август сделался кирпично-красным. Почему-то он заметил мой нос, но не увидел свои щеки.
– Тебе опять на это намекнули?
– Ну, не совсем…
– Август, все в порядке. Ну подумаешь, ты обзавелся шикарным естественным загаром. И не три лицо, оно от этого не побледнеет, наоборот.
– Да, конечно, – поспешно согласился Август и тут же потер лицо.
– В Нью-Йорке тоже дождь? – спросила я, чтобы перевести тему.
– Да, везде. Очень мокрая осень. Я, – Август показал на коробку, – задержался. Мог вчера прилететь, но хотелось купить… Представляешь, двадцатый век. У меня всего три экземпляра такой древности. А что самое поразительное – к этим моделям прилагается оригинал.
– Машина двадцатого века?
– Ну да. Не на ходу, конечно. Наверное. – Помолчал, снова бросил на меня косой взгляд: – Чего ты улыбаешься?
– Ничего, – ответила я с улыбкой и прикусила язык, чтоб не ляпнуть какую-нибудь остроту. – Думала, у тебя страсть к коллекционированию пропадет, когда поднимут «тэ-пятую».
– Тебя раздражает мое хобби?
– Ну что ты. Конечно, нет. Это очень мило.
– Если честно, я сам думал, что интерес закончился, – признался Август. – Ведь столько всего было завязано на ту машину… А тут увидел и решил: хочу этот экземпляр себе. Вот только что делать с оригиналом, пока не придумал.
Я отлично понимала его разочарование и даже обиду, связанную с красной машиной Кузнецова. Собственно, Крис чувствовал то же самое. «Тэ-пятая» оказалась полностью исправной, ребята из шкуры вывернулись, но сумели зарядить ее топливные ячейки. И тут выяснилось, что покататься на ней нельзя. Совсем. Никак. Потому что разрешительные органы не сумели понять, к какому классу транспортных средств можно отнести этот экземляр, потому что она не проходила техобслуживание, потому что результаты испытательных тестов устарели и были недействительны, потому что… Словом, ребята очень огорчились.