Люди, несомые лентой тротуара выше и выше, проплывали вдоль сменявших друг друга портретов представителей всех рас и эпох, заключённых в этих резных рамах, выплавленных в имитации камня, отполированного до ледяной гладкости.
Четверо незнакомцев, непримиримые эстеты, напыщенно обсуждали рельефы, объявив метод гладкой полировки недостатком современной скульптуры. Это не мешало им неутомимо фотографироваться на фоне монументальных «Ступеней эволюции», как делали многие в толпе, предпочтя неторопливую прогулочную ленту тротуара скоростному лифту.
Ещё через десяток уровней фасад здания сделался белоснежным. Теперь его украшали надписи на языках Надмирья в окружении фрагментов чертежей и формул; и примитивные схемы древних учёных начинали эту манифестацию Разума. Освещённая ярким галогеновым солнцем Союза, антарктически-снежная белизна фасада слепила глаза, одновременно заполняя всё существо светом до краёв, до кончиков пальцев. Белоснежность сияющих стен доставляла эйфорию, какую у подводников вызывает встреча с открытым пространством на поверхности моря в солнечный день.
К приятелям придвинулись двое мальчишек и присели, заглядывая в корзинку с кити.
– Ух ты, котёнок! Хорошенький! – сказал младший.
– Смотри: инсуб! – поторопил его старший, легко вскакивая с корточек и показывая за плечо Марка на верхнюю пешеходную ленту. – Давай его догоним! Если он назовёт мне своё имя, я всем скажу, что знаком с инженером СУББОТ. Посмотришь, я тоже буду в белом костюме стоять у шлюзов! – донёсся до Валевского и Эйджи звонкий голос мальчишки.
Марк буркнул в спину убегающим детям:
– Поздравь, я – человек-невидимка. Видят моего кота, видят коллегу на соседнем ярусе, меня – не видят!
– Не снимай белый китель, – посоветовал Артемий. – Под такой гривой волос, как у тебя, и я бы не догадался высматривать инсуба.
Эйджи шутя подтолкнул Валевского, и они шагнули с зелёной ленты на пешеходную, серую, и галерея с колоннадой и арками приняла их в мягкую полутень.
В приподнятом настроении от яркого света, созерцая раскинувшийся под ними мегаполис, они смешались с гуляющими на высотной галерее. Они прошли место, где меж сдвоенных колонн молодые люди, оттолкнувшись подошвами от края площадки, картинно раскинув руки, бросались с галереи вниз, в слегка размытую расстоянием акварельную панораму огромного города. Их летящие фигуры уменьшались в размерах, но Валевскому показалось, слишком быстро исчезали из виду.
Он удивлённо наблюдал эти прыжки.
От одного вида падающих людей начинала кружиться голова и подкатывало к горлу. Отогнав неприятные ощущения, он предположил:
– Новый о-батт?
– Новейший! – гордо подтвердил Эйджи, с удовольствием щурясь на солнце.
Облокотившись о балюстраду, он спокойно провожал глазами экстремальных прыгунов:
– Свойства у этого о-батта – супер! Кто пробовал, довольны: входишь как в облака, скорость гасится постепенно, чувствуешь себя ангелом парящим, и никакого приземления. Зависаешь, ничего не касаясь, и просто болтаешься, пока за тобой не пришлют дронов. Один приятель подсел на эту забаву, и теперь большая часть его жалованья уходит на прыжки в облаках.
– Понятно! – хмыкнул Арт.
Сегодня аналитику пришлось пожертвовать вечерней тренировкой ради нового знакомого, и он слегка подвигал плечами, обтянутыми спортивной майкой, от которой стал отвыкать с той поры, как удостоился чести носить форму Главного Управления.
Развлечения, обходившиеся неоправданно дорого, его никогда не интересовали.
Риф Союз мог предложить и не такие штуки.
Хотя, если быть честным, Валевскому не доводилось видеть ничего подобного. Прыжки винсьютеров на о-баттах первого поколения стали доступны многим, но настоящей имитации парения они не доставляли. За этим удовольствием пожалте на Сушу. Вот где между землёй и небом места достаточно.
Он был слегка озадачен: до сих пор не знал о существовании грандиозного сооружения, которое показал ему Марк. Помнил, что в западном секторе рифа ввысь возносились фрагменты белых стен с изящным рисунком арок на фасаде, но странным было то, что он никогда не видел всего здания целиком и даже не подозревал о его истинных размерах.
Эйджи ответил на недоумение аналитика широкой белозубой улыбкой, мальчишеской, лёгкой, даже беспечной, если не забывать о том, что перед тобой – ИНСУБ.
– Сколько лет ты в столице? – поинтересовался он.
– Шесть с половиной. С тех пор как поступил в Академию.
– Ну, значит, ты ничего ещё не видел. Небось, заучка, обошёл лишь седьмой уровень, на котором находится твоя альма-матер, да пару-тройку вниз-вверх?
– Этого недостаточно?
– В любом другом рифе – достаточно. Но не в Союзе. Здесь свои секреты. Даже мы, местные, не знаем всех особенностей здешнего пространства. Дело в том, что солнце Союза должно светить всем – это девиз столичного рифа. А создавать мегаполис с одним-единственным жилым уровнем слишком расточительно.
– И нереально, – кивнул Валевский, соединив фаланги сжатых кулаков: привычный жест, напоминание о том, что снаружи многокилометровая толща воды давит на внешние стены этого мира с колоссальной силой.
– И-иха, нереально, – отзеркалил Марк. – Вот и ухитрились вместить двадцать миллионов населения и никого не стеснить.
– И я должен поверить, что ты не разобрался в архитектонике Союза? – дружески поддел инсуба Валевский. – Учебные фильмы показывают голографическое изображение любого рифа. Информация не для всех, но уж никак не закрытая для выпускника Службы управления и безопасности беспроводных омега-транспортов.
– Если фильмов достаточно, что тебя так удивляет? – парировал Марк. – Куда девается этот домище, когда ты спускаешься вниз?
– Задача, – примирительно буркнул Арт. – Ты и правда этого не знаешь?
– Не знаю. Знаю только, что верх небоскрёба, начиная с этажа, по которому мы гуляем, имеет своё название: «Тридесятое царство». Очень, кстати, ваше название – русское.
– Есть такое.
Арт вспомнил неизменную спутницу детства, радионяню, нашёптывающую малышам на ночь волшебные истории, из патриотических соображений в каждом рифе – свои.
– «Тридесятое царство» – сказочное место. Непонятно, где находится, но очень далеко. А ты откуда знаешь? – спросил он Эйджи. – В Новой Канаде должны быть в ходу другие байки для мелких.
– Они и есть другие. Но я говорил, у меня тоже капелька русской крови. Отец в особых случаях, – Марк Эйджи хмыкнул, – вспоминал кузькину мать: «Кусскинаматть!», и сказку о тридесятом царстве я знал с его слов. Это было давно…
Инсуб внезапно умолк. На неуловимое мгновение померкли дифракционные искры в подвижных глазах, сделавшихся печальными. Валевскому словно перелилась толика чужой печали. Арт непритворно вздохнул. Эйджи изучающим взглядом зыркнул в лицо аналитика и поспешил вернуться к началу разговора. Но глаза в уголках сделались острее. Выразительные цепкие глаза, живущие отдельной жизнью на лице весёлого и свойского парня.
Эйджи продолжал:
– Я давно убедился, что, когда зона имеет имя собственное кроме кода, координат и официального адреса, значит, кому-то это нужно. Ещё мальчишкой натыкался на такие места. По виду – обычный открытый во все концы квартал, а на самом деле – вход-выход один. Или два, но на одну и ту же сторону. Девяносто девять процентов здешних перспектив – миракль. Голограмма.
– Известное дело, но, знаешь, я до сих пор не задумывался, что миракль – практически все здешние виды.
– Ну-ну, ты думал, миракль лишь тот, что в центре, – «Необъятный купол»? Или на вашем факультете не вдавались в вопросы архитектуры? Никто не представляет, насколько много здесь «видимостей». Привыкли. Со времён Первого Погружения застройка сильно уплотнилась. Благо что строят у нас как следует, есть на что посмотреть. Оглянись.
«Да!» – мысленно согласился Арт.
Запрокинув головы, они любовались просторным холлом, в который вошли.
Вверху летали электронные ласточки; вода – настоящая, от неё тянуло влагой – низвергалась маленькими водопадами в нишах стен; подсвеченные замысловатые витражи золотились и сияли, придавая невесомость и изящество купольному своду, раздвигая стены и делая интерьер просторным.
Марк выбрал столик рядом с небольшим вольером для животных.
Сделав заказ, запустил драгоценное приобретение – полосатого нанокити в рощицу деревьев бонсай, растущих из жёлтого песка.
В вольере уже резвились другие котята.
Взгляды посетителей, сидящих за столиками, были обращены на зелёную кучерявую рощу, вернее, на то, как её использовали для своих забав маленькие баловни. Таких вольеров в зале под купольным сводом Валевский насчитал шесть. Место облюбовали хозяева дорогих кити и страстные любители животных, наблюдавшие за игривыми зверушками.
– Я не успел дать ему имя! – запоздало всполошился Марк, увидев, как кити, принюхавшись, смело бросился навстречу белоснежному созданию, весело выпрыгнувшему из-за ближайшего дерева. И вдвоём – боком, боком, не спуская друг с друга озорных круглых глаз, – котята умчались в заросли.
– Я не приручил моего малыша, а его сманила местная красотка! Как я позову его? – Тревога инсуба была такая неподдельная, что Арт от души расхохотался:
– Почему ты решил, что белый ушан – девочка? Может, парень рванул завоёвывать новую территорию?
– Мой кот должен быть весь в меня! – картинно ответил этот пижон, не преминув использовать благоприятный момент: девушек за соседними столиками расположил смех аналитика, им надоело шутливо комментировать игры в вольере, и теперь их взоры были обращены на приятелей. Инсубовы линзы с дифракционным обводом рассыпали стрелы, метя в чувствительное женское сердце.
Между столиками ходили музыканты.
Принесли вино.
Приятели наполнили поющие бокалы. Кивнули друг другу, свели цветные полоски на хрустальных боках бокалов – бокалы отозвались, наиграв мелодию. В компании слева мелодии уже не звучали: там собеседники натренькались так, что были не в состоянии соединить метки.