именно в 1326 г., когда ярлык был у Твери, митрополит переезжает в Москву. Одним словом, Москва самоорганизуется. А тут и 1345 год приходит. Генуэзцы-латиняне аннексировали крымские порты. И князья Владимиро-Суздальские, а теперь уже Московские, снова становятся партнёрами. А их вассалитет – снова мягким и слабым. Но это – потом. А сейчас мы видим, что не зря Иван Грозный учил своих посланников в Крымское ханство начисто забывать именно времена Калиты и Узбека. Восстание в Твери было событием из ряда вон выходящим [273]. По своему ожесточению оно превосходило столкновения между русскими и ордынцами, которые случались во второй половине XIII – первой четверти XIV века. Изгнание «бесерменов» из городов Северо-Восточной Руси в 1262 году происходило, судя по летописям, не так кроваво. Эту акцию организовал сам Александр Невский [274]. Тверской мятеж не шел в сравнение и с частыми конфликтами между жителями Ростова и татарами. Так, во время веча 1289, 1308 и 1320 годов «злых татар» и «гостей» хоть и изгоняли из города, да ещё и с реквизицией их имущества, но отнюдь не сжигали поголовно и заживо, как в Твери. Убийство посла татары считали тяжелейшим преступлением. И методом массового сожжения заживо – в том числе. Распоряжение хана относительно Великого княжения Владимирского поразило всех. Таким образом, мы видим, что Иван Данилович Калита пришёл к власти в самый тяжёлый момент. Никогда ещё Суздальская земля не была в такой сильной зависимости от Золотой Орды, как сразу после подавления тверского восстания: ХАН ПОКРОМСАЛ внутренние границы между Москвой и Суздалем, чего никогда не было раньше. Хан мог перетасовать карты ещё больше и дать больше прав Александру Суздальскому. Опасаясь такого исхода, становившегося опасным для великорусской государственности вообще, новгородцы послали в Орду свое посольство во главе с боярином Федором Колесницей. Они твёрдо хотели видеть в Новгороде Великого князя достаточно сильного, но при этом и благоразумного, чтобы не посягать на их уклад жизни. Иван казался им именно таким правителем [275]. А вот с Новгородом хан не мог не считаться. Тот был в зените могущества и богатства, особенно после 1316 года, когда ханское войско вкупе с Михаилом Тверским упёрлось в Торжок. И – хан зависел от новгородской торговли. Волжский путь «из Ганзы в Каспий» становился всё мощнее и денежнее. Золото, меха, серебро, янтарь. Лучше, однако, с ними не ссориться. К тому же, продолжая топтать пятки Ивану, Узбек рисковал нарваться на очень грубый ответ: призвание литовского князя. И как это ударило бы по ханскому карману? Воевать же с Новгородом было. Узбек уже знал – как. А при поддержке Литвы? Одним словом, надо признать, что твёрдость сначала Петра Волынца, а потом суровых северян спасла Ивана Калиту и княжество Московское. Намёк Узбек понял. Для бесперебойной и большой торговли нужен именно Великий князь, а не попка говорящий. Да и, судя по всему, хан тоже оценил способности князя Ивана и признал его как бы старшим великим князем. Всем – и Новгороду, и Орде, и Русской церкви – надоел бардак буйных, своевольных и безответственных князей. Предпринятый Узбеком раздел существовал всего лишь три года. После кончины суздальского князя в 1331 году Иван вернул его долю великого княжения [276]. Вероятно, тогда же, летом 1328 года, Калита одержал в Орде и еще одну бескровную победу. Летопись сообщает, что Узбек «и иныя княжениа даде ему к Москве» [277]. Это были три огромные территории, центрами которых служили города Галич, Белоозеро и Углич. Внук Ивана князь Дмитрий Донской, передавая эти земли своим сыновьям, назвал их в своем завещании «куплями деда своего». Измельчавшие местные князья наделали долгов перед ордынскими купцами и благодаря своей лежебокости, обломовщине русской уже стали неплатёжеспособны и смирились с этим. Московский князь взял на себя их долги и платежные обязательства, а за это получил право верховной власти над огромными лесными территориями [278]. Также Калита осознанно сосредоточился на строительстве новых каменных храмов. Как выглядел Успенский собор 1327 года снаружи и внутри – можно только догадываться. Он был разобран по указу Ивана III, и на его месте Аристотель Фиораванти в 1475–1479 годах построил тот храм, который и поныне украшает Кремлевский холм. По мнению Н. Н. Воронина, собор Калиты был небольшим, но стройным и нарядным одноглавым храмом. Он повторял архитектурные формы Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (1231–1234). Но последующие археологические работы в Московском Кремле дали основание для совершенно иной реконструкции. По мнению новейших исследователей, «Успенский собор Ивана Калиты (1326) вовсе не был своего рода копией Георгиевского собора в Юрьеве-Польском, а представлял весьма внушительное сооружение [279]. Его подкупольные столбы имели в сечении примерно 240x240 см. Эта величина может показаться невероятной, но почти такими же мощными (233x233 см) были столбы другого собора Ивана Калиты – Архангельского. Иначе говоря, оба собора мало чем уступали по размерам современному Архангельскому собору, построенному Алевизом в 1508 году». Возводя Успенский собор, князь Иван еще не знал, что это только начало. Москву надо было сделать духовной, церковной столицей не только де-факто и де-юре, но и архитектурно, чтобы всем было видно, что это – на века. После смерти митрополита Петра (1326) византийцы решили восстановить единство митрополии под началом своего ставленника грека Феогноста. Долгое отсутствие митрополита не помешало князю Ивану Даниловичу продолжать каменное строительство в московском кремле. И вполне закономерно, что построенные им в 1327–1333 годах в московском кремле белокаменные храмы были посвящены центральным образам тогдашнего христианского «пантеона» – Успению Божией Матери, Спасу, Архангелу Михаилу, а также патрону Москвы святому Петру (как апостолу, так и митрополиту) и покровителю иноков Иоанну Лествичнику. Московский кремль становился впечатляющим зримым символом политических притязаний этого города. Отсутствие в летописях дня освящения собора Спасского монастыря, возможно, указывает на то, что работы по его отделке затянулись на несколько лет. Этому не приходится удивляться. Ведь и сам великий Всеволод строил свой владимирский Рождественский монастырь целых четыре года. В 1331 году случились два события, которые заставили князя Ивана собрать средства для поездки в Орду. 28 марта, на Страстной неделе, умер, не оставив наследников, ростовский князь Федор Васильевич, правивший в Сретенской половине Ростовского княжества. Калита решил добиться в Орде права на управление этими землями. Вскоре подоспела и другая новость: умер «соправитель» Калиты по Великому княжению Владимирскому князь Александр Васильевич Суздальский. Этот правитель прославился тем, что, получив от хана в 1328 году стольный Владимир, велел в знак своей «победы» снять с соборной колокольни «вечный» (то есть вечевой, созывавший горожан на площадь) колокол и отвезти его к себе в Суздаль. Но, словно в насмешку над таким честолюбцем, колокол в Суздале не стал звонить так громко и чисто, как во Владимире. Перепуганный князь решил, что сама Богородица разгневалась на него за проделку с колоколом – «и помысли в себе князь Александр, яко съгруби святей Богородици» [280]. Опасаясь небесной кары, он велел срочно вернуть колокол на место. Там он зазвучал с прежней силой. Князь Александр ушел «в путь невозвратимый», а Иван Данилович стал собираться в свой новый земной путь – в Орду. Зимой 1331/32 годов князь Иван, тверской князь Константин Михайлович и другие князья побывали в Орде. Домой Калита вернулся обладателем всей территории великого княжества Владимирского. Раздел великого княжения закончился. Мало того, Москва полностью присоединила к себе богатейшее, но совершенно политически раздробленное Ростовское княжество.
А самое главное, что с 1331 года, как замечают и иностранные историки, такие, как Дж. Феннел [281], и наши, ордынская администрация до времён Донского перестала делать попытки столкнуть лбами русских князей, к чему она пристрастилась при Узбеке. После разгрома Михаила Тверского под Новгородом в 1316 году, жестокого истребления склочного посла вместе со всеми его людьми и купцами в 1228 году в Твери и, что наиболее проявилось в том же 1328 году, когда появились сразу 2 великих князя. Очевидно, в Орде поняли: к власти в Москве пришли серьёзные люди, которых серьёзно поддержала Православная церковь. И теперь Москва становится неизбежным центром ядра Русского царства. И мешать этому больше не стоит. И всё вроде было правильно. Народ и князья с боярами в Центральной России, Новгороде, правители и беки в Орде, митрополия – все успокоились. Торговля цвела. Города строились. Во время съезда князей в Орде по случаю кончины Александра Васильевича Суздальского и вызванного ею нового перераспределения власти хан объявил им о своем решении увеличить размеры дани, выплачиваемой русскими землями. Свое решение хан весьма серьёзно объяснил тем, что со времен татарской переписи 1257–1259 годов территория Руси увеличилась, а количество дворов в городах и селах возросло. Великому князю Владимирскому совместно с другими правителями предоставлялось самим произвести новую раскладку ордынского «выхода» по городам и волостям [282]. Вот с этого момента Северная Русь и стала платить по 7000 руб в год (Каштанов, Янин.). Увеличение не было большим. Посоветовавшись с князьями и послами северян, Калита решил, что новые платежи следует возложить на Новгородскую землю. Ее территория и податное население действительно заметно возросли после 1259 года за счет освоения обширных областей по рекам Вычегде и Печоре, а также в верховьях Камы. Кроме того, перевалив через Урал, новгородцы утвердились в Югре, богатой соболями. Богатой даже в большей степени, чем Печора и Пермь. По извилистым речным системам уральского Севера. С помощью ушкуйников. Т. е. они расширялись прямо на ордынском пограничье. И поэтому с них как с людей боевых и расчётливых можно было попросить сатисфакции, или, говоря словами Остапа Ибрагимовича, ЧАСТЬ – как условие для сохранения ими ЦЕЛОГО. Отношения Новгорода с Ордой слабо освещены источниками. Ибо его правители общались с ханами через послов. Ясно лишь, что «черный бор» – новгородская дань в Орду размером