— Странно, что его отменили. Учет в полицейских странах ведется "по определению".
— В странах, где разрешено все, неэффективна пропаганда. Информационное бутлегерство…
— Стоп! Умные слова употребляешь! Молчи и послушай. Будет два сценария: сценарий сохранения глобализации — падает роль пропаганды. Разрушается глобализация — растет пропаганда. При этом структура ее изменится. Станет работать с "кодонами" — драконами информационными — и архетипами, драконами ручными.
— А как ты конкретно предлагаешь влиять на архетипы?
— Книжки с нестандартными Сценариями. Апеллирую к тому же Лазарчуку. Ну, и игры в Божий промысел на территории отдельно взятой страны.
— Это повлияет на идентичность?
— Смотря, что такое архетип в твоей редакции?
— Это метафора коллективного бессознательного, воплощенная в личности и записанная на соматику…
— Это можно менять. Музыка — один из лучших примеров. Видеоряд "Звонка"… Молодцы япошки. Закодировали весь мир. Блюз, кстати, — это стратегия поражения. Джаз — это американская модель успеха.
— Джаз — это музыка шизофрении…
— Это музыка негров…
— Это делается давно. Мы пока не создали музыку… Или не услышали, что звучит с небес. Архетип — получается такой смесью культурно-родовых программ, помноженных на эффекты территории. Причем тебя могут перевезти в младенчестве или родить в небоскребе. Еще зимние и летние роды имеют значение, а также звезды и определяемые ими пласты культурные, которые всколыхнулись, вдруг, при твоем рождении…Ну, в общем, какие Феи рядом стояли — играет роль. Архетип — это самый крупный сценарий… Или даже коридор…
— Тут я в самолете из Киева летел, читал некоего Само- хвалова "Психический мир будущего". Там воспоминание об истинном сценарии есть возвращение истинной программы, но не выход за ее пределы.
— Человека можно менять и по Лири, индивидуально, посадить в мешок и менять, но в рамках общества этого пока сделать нельзя.
— А ложный аттрактор? Если кто-то хочет проковырять ложный аттрактор, развилку и слиться в нее, и общество поманить?
— Можно — для узкой прослойки… У меня есть ощущение, что японцы давно работают в этой области. Меня это даже пугает… У нас пока нет возможности создать и социолизировать такое…
— Они играют в построение новых сюжетов или — как родиться в одном, а умереть в другом… без точки смерти. Но они существующий Сюжет пока не меняют.
— Проще показать определенному количеству людей, как из него выйти.
— В Европе Гроф близко подошел у этому. Ялом это озвучил… Красиво пишет, жулик. Гроф всю жизнь посвятил переходу в другой Сюжет: все гештальты-де нужно завершить, а жизнь оставить… Только мало кто справился с "бессмысленностью существования"…
— Ну, это т"-загнул…Они жить-то не перестают, осознав бессмысленность.
— Неправда, сударь, бесцелевой стратегией никто еще не овладел… То есть, я бы об этом знал.
— Это ты сказанул. Выходит, на наш уровень сознания "бессмысленность существования" проектируется как создание "бесцелевой стратегии"?
— Нуда… Японцы, кстати, решили еще проблемы смерти и одиночества. Ни мы со своим коллективизмом, ни американцы со своей уникальностью не держим "рамку": "человек по жизни идет один". И важно то, что он при этом живет, ест, любит, творит, решает проблемы и отступает, если ему не по зубам: Левиафан насел, "кодон" или что-то еще…
— А я вообще не считаю это проблемой… еще там у Ялома твоего значилась свобода… Никто не знает, что с ней делаешь… А что касается одиночества, то будущее человеческое мышление, на мой взгляд, коллективно, иначе, что мы с тобой делаем уже шестой час? Меня, знаешь ли, занимает, как проблему композитной психики узкоглазые решают. Они уже определились про бессмысленность, свободу. И смерть!!!
— И мы подбираемся…
— Пока у нас получается экстрасенс с неприятностями на работе… Был рад побеседовать с тобой о вечном.
Наутро Гурия проснулась в мурашках. Всю ночь она бредила японскими мультиками, в которых ей не удавалось отыскать двух одинаковых персонажей, а это было почему-то необходимо. Иначе — смерть. Она гуляла, поговорила с Игорем, встретилась с Белкой и даже пошла с ней на концерт. Чтобы уже не возвращаться в этот дом с остатками глобальных войн и полуразрушенных, но не побежденных ТНК.
Гурия любила музыку в наушниках, она хотела быть с ней одна. Видение оркестра пугало и раздражало ее с детства, когда бабушка в пять лет сказала, что она, Ася, вырастет и будет играть в оркестре. Ужас. Она видела себя только дирижером.
Она попала на этот концерт в дурацком Ленинграде. Который недолюбливала с той самой поездки… Впрочем, сейчас ее жизнь изменилась к лучшему.
Молоденькая японка, похожая на зеленую стрекозу, раскачивалась в такт виртуозному Темирканову и играла так, что у Гурии два раза наворачивались слезы, а у Владлена был отрешенный вид, словно он сам сочинил эту хачатуряновскую игрушку 40-х годов и теперь недоумевает, что сделала с ней в XXI веке маленькая японская ведьма в зеленом при полном зале…
— Я слушала японское соло с русским оркестром, — сказала Гурия вечером Игорю, — это нечто, мне показалось, что Вавилонская башня собирается под чьей-то палочкой. И это не русская дубина…
— Не фантазируй! — ответил Игорь, — Приезжай. Бубушка привезла мне Мишку, а у него какие-то пузыри на щеках. Что-то мы не то съели.
— Дураки! — сказала Гурия и повесила трубку. Владлен сидел рядом и смеялся. Белка умильно строила ему глазки. Белка работала редактором, она не вышла замуж и бросила своего мальчика из военмеха, а в остальном — не изменилась.
— Японцы скоро окучат нас всех, сударыня, вы были нашей последней крепостью…, — Владлен поклонился Гурии. Белка вытаращилась.
— Белка! Ты баддеешь! Может быть, я вас оставлю обсуждать наши японские сказки, а сама посплю и поеду с утра в Москву лечить аллергию у Мишки? Не верь ему только, Белка! Он влюблен в жену своего шефа…
гильбертова пустыня
— Это ради карьеры, — отозвался Владлен, — ничего личного.
— Паяц, — заключила Гурия, — впрочем, мне все равно, я только хочу сказать вам, Белла Арнольдовна, что манерам всю эту гвардию научила я. До этого они с женщинами не знались, собирались "голубым клубом" и говорили о трупа- ках. В общем — некрофилы…
— То-то за одного из них ты вышла замуж, — фыркнула Белка.
— Ну, это из-за карьеры, — рассмеялась Гурия. "Она, пожалуй, подойдет Гному. Владлен для нее слишком шикарно. Жаль, но — так", — подумала она.
— Дурочка! Не ходи с ним, — заявила Гурия. — Вместо личного счастия ты будешь открывать новые проблемы пресловутого Гильберта и искать критические когнитивные технологии, которые спасут нашу цивилизацию от вымирания. Этот Гильберт — не маг и чернокнижник, как ты подумала, а ученый математик, который задает людям задачки с того света.
— Вы преувеличиваете, Анастасия, — отозвался Владлен. Внутри у него все смеялось, — и роль Гильберта в истории, и нашу мужскую упертость.
Фотография на стене (4)
Еще совсем недавно, между событиями на Украине, Польшей и Нижним, в случайный счастливый выходной, Первый сидел в кресле на веранде, там пахло дымком… Непревзойденная редкость бытия. Тихо и комары. Он читал текст, подсунутый Машкой. Сама она ушла в комнаты второго этажа и затихла где-то с Маринкой в делах и детях. Ее муж, огромный немой мужик, вызывал у Первого чувство судьбы. Он возился с огнем и шашлыками во дворике. Похоже, в мужской работе всех видов он не знал себе равных. Он выбрал себе самую крошечную женщину-майора из всех знакомых Первому майоров и, похоже, совершенно доволен этим. Начальство более чем приветствовало этот союз бывшей таможенницы с известным разведчиком. Разведчик был на пенсии с 37-ми лет, и не было видно, что тяготился этим. Он был похож на тургеневского Герасима, идеальный вариант для уникальных операций, которых на его счету было три, и все успешные. Первый не знал даже того, в какой стране Герасим проявил свой немой талант.
Текст, лежащий перед ним, был странным, как, впрочем, и то начало, которое Маша показывала ему полгода назад. У Первого было такое впечатление, что он читает и в это время уже — все кончено — он не успел предвосхитить, а остальные еще что-то празднуют. Дурацкое чувство непризнанного Мага.
"Роджер был в восхищении. Он был готов возложить лавры, но не видел здесь никакого оным аналога. Он еще не забыл своего Доннерджека, потому что не знал, что по правилам здешнего миропорядка должен был забыть земную жизнь через сорок дней после того, как покинул тело. Честное слово, если бы здесь был какой-то "управляющий орган", все новички выполняли бы правила. Но управляющих он не встретил, монстров и незнакомых структур было сколько угодно. Своих — никого. Способы передвижения он плоховато, но освоил. И тут такое? Музыка сфер, завернутая в адекватную упаковку и посылаемая на землю, словно DVD какое, или какой и у них там сейчас новый стандарт? А он-то, дурак, на земле решил воплотиться в текст. Вот лох-то бездумный! И как он этими текстами с небес разговаривать будет, ждать, пока Мухаммед отыщется? Так это эпох пять прохлаждаться в стратосфере нужно. И не докричаться можно. А этот япошка, надо же. Залег в музыку и созывает своих фавнов прямо на Земле. Те пляшут, вот тебе и роль личности в истории, не чета нашим.
Процедуру знакомства и встречи Роджер еще не отработал, то есть были попытки задружить с монстрами, но искрило, жгло и отпущенная ему вечность, что-то вроде земной жизни, стремительно растрачивалась. Хотелось, прежде чем распасться, поиметь какой-то иной контакт, ну хоть взаимообмен произвести, что-ли.
Сквозь ядро потек в него джаз, бодрый, как Америка 60-х. Это был добрый знак коммуникации, если бы Роджер мог, он бы прослезился. Желязны подобрался поближе и ответил парой блюзовых композиций, решив, что такой способ общения ему приятен, и уже можно спросить музыканта "кто ты?" не таясь, потому что едва ли будет делать из этого тайну существо, не чуждое земной музыки, но уже покинувшее землю и, возможно, давно. Предчувствуя легкую беседу со смехом и искорками воспоминаний, он подлетел совсем близко к объекту: прозрачному, плотному, перевитому кольцу с хвостом, словно завязанной на манер скрипичного ключа нотной записи. "Что ж! Эстетично", — подумал Желязны и вспомнил, что о своем образе за этот земной год он так и не позаботился и торчал во все стороны сгустками волокон вокруг слабо прикрытого от воздействий ядра.