— А постмодерн? Кого вы возьмете сейчас своими кораблями? Молодежь? Но вам же не круизные лайнеры нужны?
— Мне нужны палубные авианосцы в количестве 12-ти штук.
— Это нерентабельно,
— Зато убедительно для тех, кто эту рентабельность раньше нас посчитал.
— Ну, это мы понимаем…
— Нет, культура возникнет после следующей войны, а пока побудет поствашмодерн, прости Господи, — рассердился Первый. — Вот Игорь Валентинович считает, что будет война с собственностью, а я думаю — за ответственность. Ничто так быстро не уничтожается войной, как ваша культурная гламурность.
— Да, Сергей Николаевич! Вы, по-моему, не в курсе, что питерские особисты потеряли свой рейтинг, вам нужно искать доходы, они в культуре. Это даже не предложение, это разведка, так сказать…
— Вы что, господа, вербуете меня? Так хотя бы сумму назовите, — Первый смеялся. "Что делал Редактор в этой сомнительной компании? Правильно. Они позволили ему умереть…"
— Нет, Сергей Николаевич! Мы вас не вербуем, мы приглашаем вас принести некоторую пользу государству Российскому и разработать для него онтологические принципы навстречу, так сказать, небезызвестному японскому документу. Нас не пугает постмодерн элит, нас пугает культура низов, ее тупость, нерефлективность и феодальная природа. Мы с вами очень даже рядом стоим, вам некем будет воевать, если "немыслящее большинство" останется немыслящим, пережевывающим свою жвачку, так называемую "культуру-штрих".
— А пророки среди вас есть? — усмехнулся Первый. — Онтология без носителя — это как-то стремно, как говорит молодежь.
— Пророков придется воспитать в своем кругу, — ответил хозяин. Первый вдруг вспомнил, что за Тайваньские интересы стоят за хозяином, и зачесалось написать Голубу в Тайбень…
— Я бы вернулся к прежней службе, — отозвался Первый, — мне привычнее упаковывать пророчества в доклады родному Управлению.
— Ну, это не в нашей компетенции, — улыбнулся Шурин. Нехорошо улыбнулся и Первый вдруг понял, что "штрих- культура" — это жестокие дети, облеченные властью.
И эти тоже боялись… Они просто не знали, что такое подростковая культура, которая маячила за барьером из войн и ядерных "грибов". Это — сущий ад. Они были либералами и, слава Богу, за ними стоял немецкий генеральный штаб, а не японский.
В комнату стремительно вошел высокий мужчина, поздоровался по-русски с легким акцентом и направился прямо к Первому:
— Приветствую, полковник, я опоздал, виноват, исправлюсь, ехал, на переправе не меняют, вы меня, конечно, не помните. Меня зовут Альфред.
"Хорошее имя для немца! — подумал Первый. — И хороший русский. Если это второй фронт, то мы пропали". Первый вспомнил Зальцбургский семинар, библиотеку с электронными корешками и портрет Шлиффена, ненавязчивый из темноты. Шлиффена звали Альфредом. Но он давно умер.
Вся "культура" куда-то рассосалась, словно эти господа, обремененные речами о ней, были для отвлечения внимания. "Совсем, он, Первый, мышей не ловит". Они остались с Альфредом и Игорем. Вполне удачный кворум для "измены Родине". Первый только недавно, три месяца назад встряхнулся от шелестевших над головой статей за превышение полномочий, использование служебного положения и прочих менее таинственных нарушений. Надо ж, японцы успокоились, так немчура проснулась. "Обезврежен он, и даже он пострижен и посажен, а в гостинице советской поселился мирный грек", — произнес Первый.
— Я знаю другую песню на русском, — ответил Альфред и почти без акцента заговорческим голосом пропел: "Весна, а меня не пускают в отпуск, за то, что я съел сверхсекретный пакет".
"Вот, блин, у немцев подготовка. Я им, пожалуй, современный берлинский шлягер и под расстрелом не пропою. А тут субкультура малой группы или по Интернету все на тему скачали и залили в мозги. Тоже, кстати, дешево и помогает. Игра в русскую ментальность. Что, где, когда и о чем поют?"
— Я приехал как частное лицо, — начал Альфред.
— Ну да, как частное лицо к опальному полковнику СВР..
— Я приехал с некими беспокойствами…
— Вот это здорово, — засмеялся Первый, он уже расслабился от курьеза беседы.
— Да, о судьбах мира и о честной конкуренции между его частями, — упорно продолжал Альфред. "Хороший мужик, наверное, только немец никакой, австрияк, пожалуй".
— Я читал работы вашей группы, — продолжал гость. — Есть два варианта — напасть на Россию во время вашей битвы за восток или не напасть.
— О да, вы, я вижу, всерьез рассчитываете на японцев?
— Я — да. Правительство пока нет. Но ведь и у вас трудности с восприятием ваших действий наверху. Мы с вами, Сергей Николаевич, давно служим кому-то другому…
— Мировому правительству, что ли? — Первый развеселился. — Бросьте Альфред, я давал присягу вполне национальному правительству и территориально тоже зафиксированному. На том и стою.
— Я бы хотел участвовать в следующей игре по Русско-японской войне и прошу вашего содействия.
Разведчик не должен балдеть. Но Первый обалдел, по-настоящему и уставился на Игоря.
Игорь нейтрально так, смотря в сторону, ответил:
— Ну, мы планируем вторую игру на сентябрь 2010 года: как раз первую изучим, и технологии подтянутся, а ваше участие, Альфред, зависит от денег. Зальцбургский семинар мне пока не по карману. Ну, как бы это сказать, — возможен обмен студентами.
Альфред поклонился и вышел.
Игорь подошел к Первому и сказал:
— Три Магомета могут обойти гору с трех сторон. Их зовут Владлен, Кирилл и я. Мы также можем срыть гору и подтянуть ее к себе. Победить Голем — невозможно, но превратить его в сторожевого пса — вполне. Вы будете приглашенным Гуру. Защищайте докторскую. У вас есть почти два года. А немцы, ну, они немцы и есть. Как поет наш Гном: "А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою". История сюжетна, как сволочь… Мы всегда сначала обмениваемся с немцами своими разработками, а потом воюем друг с другом. Лояльность прошлому.
— Ты забыл Гнома среди Магометов, он, кстати, уже рассчитал всю войну.
— Нет, он такой же "пятый элемент", как и вы, Сергей Николаевич. А дом этот — просто площадка. Людям хочется чему-то содействовать и быть причастными, играть в шпионов и творить заговоры. Господин Невзоров давно понял, что если ему не пропишут позиции и не заставят их вызубрить, то Министром ему не бывать. Так что, мы готовимся к войне, а он к власти. Раньше в Америке все прикрывались званиями "писатель-фантаст", а у нас сегодня модно говорить о постмодерне.
Раздел Китая, который уже три месяца обсуждала вся мировая общественность, принес отделу массу неприятностей.
Во-первых, Первый улетел в Шанхай на две недели, во-вторых, все Управление вопило, что Китаем нужно заниматься, а не цивилизованной Японией, которая вооружается только затем, что денег некуда девать, а настоящий дракон вырос в Китае. И что там будет? И граница у нас не такая как с Китаем. Разве море — это граница? Вы браконьеров с Итурупа спросите, какая это граница? То-то же. Эткина забрали из отдела волевым порядком. Второй юный лейтенант вообще не оправдал надежд группы и приглянулся в гараже. Китайские дела сильно расстроили карьеру Игоря, он приходил жаловаться, что кресло заместителя министра отрыдалось о нем и повернулось к другому лесу передом. Что Сибирь ему вотчина теперь, а не московские кабинеты. Да и в АТР все изменится. Валюты замерли. Но и впрямь надоел их бег по кругу. От доллара к евро, от евро к акю, проблеск динара и похороны оного. Да мало ли чего случилось за эти годы: в России это сформировало чрезвычайно легкое отношение к деньгам.
— А в Японии — к смерти, — мрачно шутил Кирилл. Он занимался экономикой, а не игрой на понижение — повышение. Ему бы хотелось производить, а приходилось стабилизировать рынки. Когда Первый увлек его обратно дипломатией, Кирилл вздохнул с облегчением. Новая Маньчжурия требовала к себе внимания. А Корею он уважал за технологический рывок, впрочем, безрезультатный. Нет резона накладывать макияж перед чисткой авгиевых конюшен. Под конюшнями Кирилл понимал АТР, а под чисткой — войну, спроектированную Гномом. Но южные корейцы хотя бы "создают впечатление гармонии", и инновации дня них имеют большее значение, чем накопительство, собирательство и охота, как шутил отец, отзываясь об экономике российской.
Сам Кирилл делил экономику на производящую, ресурсную и транзактную. Он бы с удовольствием производил хайтек и на нем собирал бы экспертные группы высокой аналитики для службы в свободное время экономикам транзактным. Но все время делать иллюзию не хотелось, а приходилось. Игорь был куда более спокойным менеджером, и жаль, что китайская эпопея подвинула его управленческую карьеру.
Китайцы, конечно, подгадили своим развалом не только нашим менеджерам, но и "Соединенным Штанам" тоже. Гном с улыбкой принес похожую на передовую статью из консервативного и озабоченного своей репутацией американского журнала и зачитал: "США с самым крупным внешним долгом и самыми серьезными задолжностями населения по кредитам — единственная страна мира, которая пока удерживается в роли гегемона мира, и прогноз ее развития печален, либо для нее самой, либо для этого самого мира".
Мы уходим (3)
Восток тяжело болел остаточными явлениями Советского Союза в жутковатой китайско-сербской редакции. Они сначала не верили в войну, потом боялись ее, потом зарылись в песок и ждали в сумерках своих душ чего-то неотвратимого. Ждали уже семь лет назад: уезжали, почти бежали и продолжали ждать в своих Великих Луках и на Псковщине, не успокаивались, исходили желчью по брошенным территориям, ставя в тупик местных монахов и психологов. Казалось бы, уже все, кто хотел, уехали, забыли, унесли какие-то средства и наладили какие-то бизнесы. Оставшиеся на Сахалине, словно латвийские граждане России, принудительно умытые Европой, продолжали ловить рыбу, глядеть на запад в тоске, а на юг в страхе. Однако жили. Учили детей. Ставили в театре все, что угодно, и неплохо, но — какое-то традиционно ностальгическое по Чехову и никогда — Мисиму. Японских ресторанчиков с 2005-го не прибавилось, поездки в Японию проходили организованно и бессмысленно. Молодежь экологично изучала айнскую культуру и каталась на зимних трассах, построенных "в расчете и на японцев тоже. Но они что-то не очень ехали кататься. Пик увлечения сахалинским туризмом прошел, и каталась Южная Корея с европейскими мальчиками и девочками, искательницами новых трасс. Вертолет для Сахалина так и не был построен, несмотря на объявленный Центром Сахалинский проект и включение оного в федеральные расходы. Первому регион напоминал древнюю книжку С. Льюиса "У нас это невозможно". Не хотелось