— Не гони волну, Гном, — уговаривал его Первый, — скоро в штабе не останется ни одной должности, кроме адмирала Флота, которая по вовлеченности в процесс будет тебе как раз по шапке. Но мы пока не отвечаем за "шапки", мы пока судьбой виртуального королевства манипулируем под девизом: "Они сражались за Родину!".
Первый вышел на улицу. В сентябре в Хабаровске лето. Юг. Ощущение отпуска, как только выйдешь за тяжелые кованые двери.
"Все дело в том, что мы давно не воевали — как люди и как страна — и не хотим, главное". Первый поймал себя на мысли, что он больше всего хочет сейчас воткнуть палаточку в песок, и с высокого берега сбежать в крымское море, где уже плещется Маринка, и Дениска строит на песке свои города — самолеты. "Кто такие японцы? Где Дальний Восток?" Они сами, особисты аналитики, накликали эту войну, вот она и приближается. "Сконструировали Будущее на свою голову. И в принципе, есть вероятность быть убитым, что совсем уж нецивилизованно как-то звучит".
Две недели назад он беседовал в Питере с японским консулом. Она была по-русски грустна и сетовала на судьбы своей узкоглазой родины. Японцы решали свой "поколенческий синдром" в масштабах всей страны. В то время как Европа пристраивала к себе разные религиозные идентичности, "восходящие" грызли проблему отцов и детей. Что им останется, если они ее решат? Или развития через отрицание не будет вовсе, или полетим мы все кубарем в неуправляемый хаос? Первый не был сторонником аналитики как меры всего сущего, но неаналитические способы он уже дважды использовал: вот друга лишился — раз, вот на пороге войны стоит — два. "А на третий раз — не пропустим вас", — говорилось в детской считалке. По-американски это звучало, что "Фредди придет за тобой". Первый не хотел никакого Фредди, но еще меньше он хотел какого-нибудь Мисимото.
Он ВСПОМНИЛ, как впервые докладывал в Управлении возможную компоновку вражеских эскадр, которую ему услужливо подсунул Гном. Его слушали высокомерно. Флотские считали, что разведчики мышей не ловят, зря хлеб едят, и прочая шелуха межведомственных противоречий обильно сыпалась на голову Первому в начале выступления. Заинтересовались они, когда услышали трактовку Учебного флота. Эта позиция давала японцам возможность скрывать свои истинные силы, строить информационную завесу, играть в потешные бои в международных и даже наших водах с соблюдением всех правил. Да еще на Учебном флоте служила одна молодь. На всех должностях — от матросов до командиров кораблей. И все это укладывалось в японскую проблему, о которой сейчас вздыхал весь мир — проблема отцов и детей. Японцы словно роман писали. Для всего мира. Мол, "мифы мы, мифы…" Били на жалось и на интерес. Самое четкое попадание. Но военным этого нельзя было рассказать, и Первый не слишком уверенно, но все же нарисовал им возможные маневры этого самого Учебного флота, и морское командование выслушало полковника разведки и задало ему много вопросов. Конверсия от этого выступления потом была немалая. Зашевелились Курильские программы развития и активизировалось строительство чего-то, с позволения сказать, нового и маневренного на суше и на море.
В давнем 2006-м Тихоокеанский Флот под командованием адмирала Федорова вышел на учения; не то за день до этого, не то синхронно с началом учений наши пограничники подстрелили японского браконьера предупредительными выстрелами в голову, а российский МИД, спокойно переживший японские вопли, выразил соболезнования. Японские рыбаки — те, которые остались в живых — дружно признали себя виноватыми.
А спустя полгода дипломаты навязали миру мнение о том, что 2007 год следует считать годом начала новой милитаризации России. Обыватель от бизнеса кипел и пенял на Союз Советских и тоталитаризм "в натуре". Военные вздохнули кастрированными на 15 лет легкими и задружили с атомщиками — новой кастой и первой статьей расхода страны. Все это вдохновляло, но не успевало к сроку. Гнома, как исполнителя возможных маневров и составителя Атласа будущих сражений, взяли в Штаб Округа; за восемь месяцев до войны он переехал в Хабаровск и купил себе машину с правым рулем. Семью Гном оставил в Питере, писал им в неделю раз, без сожаления удалившись в область, о которой мечтал. Семьянином он оказался с изрядным чувством долга, но до ведения общего хозяйства на одном месте не дорос. При Штабе флота во Владике он бывал в неделю раз, носил форму и нарушал субординацию только в случаях до-утреннего восседания на рабочем месте. Здесь никто не признал его новым Лоуренсом. Но адмирал флота обращался к нему лично. Адмирал, сменивший Федорова, был старый человек и верил в службу. Гном служил. Коррупция в штабе была, но какая-то детская. Противоречия управленческих изысков нового времени сюда не дошли. Здесь люди привыкли доверять территории и морю и оперировать тем, какие ракеты стоят, что можно еще добавить, и что на чем плавает. Здесь был простой мир.
"Нормалек! — написал Гном Агнцу после недельного пребывания на новом месте, — это чисто штаб Первой мировой войны. Знакомые реалии. Чувствую себя монстром из Будущего". Вокруг Гнома в двух Штабах — сухопутном Хабаровском и морском Владивостокском — скоро уже крутились группы молодых горячих "адъютантов по мышлению". Остальные начальники объясняли это уникальным и причастным знанием истории у этого штатского майора и не особенно ревновали к чудаковатому стратегу, вокруг которого, вопреки разноподчиненности, болталась молодежь.
А до Петропавловска руки не дошли…
Гном оказался недюжинным дизайнером: вокруг своего стола поставил две огромные ширмы, на них пристроил карты и перед всеми желающими разворачивал всевозможные японские маневры. Когда новомодный москвич из верхнего Штаба, увидев кораблики с картинками, заявил, что это деревенщина и нужно иметь электронную карту, Гном, не говоря лишнего, посадил его за монитор и выдал все это на экране с всплывающими ссылками характеристик и плавающими по морю кораблями. А также предложил противопоставить что-то японскому Учебному флоту, если тот, паче чаяния, высадится вдруг у нас где-нибудь в Анивском заливе или в бухте Владимира. Москвич не знал калибров и "плавал" в ракетных характеристиках, он как-то быстро уехал.
Отношения с Москвой были отношениями бюджетов. Это было удобно. И тем, и другим. Укрепление границ явилось для государства делом дорогостоящим, но необходимым, а вот в перспективы войны в "рыбных и нефтяных районах" экономические аналитики не верили. Зачем воевать, если можно купить или забрать? Когда в Москве уже перестали сажать за "рейдерство", на Востоке еще только обдумывали, как бы организовать оное с законопослушными иностранцами.
Вокруг Гномовых карт с кораблями и линиями атак всегда толпился народ.
— Вот коробейник, — в сердцах сказал как-то адмирал Веретенников. Но Гном воспринял это за комплимент и стал таскать свои складные ширмы на заседания в штабной зал. Как ни странно, штабное руководство, в котором всем было за пятьдесят, куда как успешнее ориентировалось, вручную переставляя кораблики, чем рисуя на экране электронные траектории. Они, наверное, смотрели старинные фильмы о том, как адмирал Ямамото вместе со стратегом Гендой на огромной карте двигают эскадры, планируя Перл-Харбор в 1941-м году и Мидуэй годом позже.
— Учебный флот Японии, — задушевно начинал Гном каждому новому коллеге, — состоит из "Эскортных сил", "Подводных сил", "Тральных сил" и так называемых сил "Вспомогательных". Об этом "вспоможении" я скажу отдельно. Мы их видели двадцать раз прямо у себя под носом. Это океанографические суда, четыре штуки, ледокол — один и кабелеукладчик один. Если бы у меня была такая разведка, я бы устроил вам Перл-Харбор первого сентября текущего года, и даже ледокол мне не был бы помехой.
— И в школу ходить не надо! — перебил его подошедший адмирал. — У нас воскресная школа — для всех желающих, функционирует круглосуточно. Интересно, когда вы умудряетесь исполнять приказы своего непосредственного начальства?
— А по ночам мы и не воюем совсем, товарищ адмирал, — весело отозвался Гном и продолжал, — если вы считаете, господа, что в качестве прогулочного корабля лучше всего использовать ударный крейсер, то должен вам сказать, что в "Учебном флоте" такой есть, и выйдет он в полном вооружении, и отличать его от боевого будет только слою "учебный". Зовут его "Касима". Познакомьтесь заодно с "игрушечными" эсминцами 1-й "Эскортной группы". Это — господа "Асагири", "Юмагири", "Югири", "Амагири", ну или госпожи, если угодно. А 2-я "Эскортная группа" имеется в составе "Намагири", "Сетогири", "Савагири", "Амигири". Есть и 3-я группа: в нее входят три единицы ракетных катеров класса "Хатсуики". В 4-ю группу входят четыре таких катера и две единицы класса "Юбари". Вот они все здесь изображены по отдельности и в боевом строю. Я хочу подчеркнуть, что эти "потешные войска" несут ракеты и вертолеты, и против наших фрегатов и крейсеров они, конечно, не сила, но выкинуть их из рассмотрения нельзя. Еще в Учебном флоте имеются подводные силы, состоящие из шести дивизий субмарин по четыре лодки в каждой, и, кстати, по изученным нами документам в случае войны дивизии с 3-й по 6-ю сразу же передаются в боеюй флот, так что "учебные" они — для составителей военно-морских справочников. Тральщиков у японцев девятнадцать плюс база. Так что прошу любить и жаловать так называемый "детский флот", который в последнем "Джейне" представлен одной "звездочкой" — примечанием.
Вокруг Гнома постепенно формировалась его личная академия. Через месяц его периодического функционирования в Штабе флота рядом с ним безвылазно сидело два переводчика, один картограф и два капитана 2 ранга, намертво привязанные к расчетам возможных комбинаций противника. Сейчас все они остались во Владике — курить, говорить и ждать. То, ради чего они все болтались восемь месяцев в Штабе почти без выходных, не случилось. Их Генда оказался игровиком, писателем, фантазером, а не военным. Каждый из них сто раз знал, что делать в момент удара и теперь за каждым из них цепочками отпадали звенья: "Петрович выстрелит без приказа по моему звонку…