[450]. По сути, это пересказ соответствующего места из документа 23 мая; только откровенную фразу о вымирании миллионов Розенберг заменил туманными эвфемизмами «эвакуация» и «тяжёлые времена».
Итак, Гитлер, военные, экономисты и колониальные управленцы согласовали предложения Бакке. Однако наиболее интересным является вопрос об отношении к плану голода руководителей СС и полиции. На наш взгляд, эта связь носит самый важный и принципиальный характер.
Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению связи плана голода и действий СС на Востоке, следует отметить, что выделение социальной категории «лишних ртов» не было новым ни для фюрера, ни для структур Гиммлера. С 1939 года рейхсфюрер по указанию Гитлера активно подключился в реализации похожей по смыслу программы в самом рейхе. Её жертвами стали сумасшедшие, смертельно и неизлечимо больные немцы. В мотивации их истребления евгенические химеры органично сплелись с экономическими соображениями. Эта программа предвосхитила массовое уничтожение на Востоке той же логикой, когда жертв выбирали исходя из совокупности расовых и экономических предпосылок. C одной стороны — расовая гигиена, очистка немецкого общества от «больной крови», которая не должна передаваться по наследству; с другой — всё то же предельно прагматичное устранение тех, кого государство обязано кормить, не получая ничего взамен.
Последняя причина важнее. Передача наследственных заболеваний в принципе была уже исключена специальным немецким законом, который предписывал стерилизовать носителей таких недугов. Однако кое-что изменилось с его принятия: приближалась война. Истребительная программа Т-4, которая получила название по адресу её штаб-квартиры в Берлине (Тиргартенштрассе, 4), была задумана летом 1939 года, подготовлена осенью и запущена в январе 1940-го[451]. Затевая новую бойню, чреватую экономическими потрясениями, нацисты стремились загодя сбросить человеческий балласт.
Путь к массовому убийству пролегал через педантичную бюрократическую процедуру. Сначала канцелярия фюрера затребовала у государственных и частных больниц отчёт о том, содержатся ли в них неизлечимо больные и нетрудоспособные пациенты; если да, то в каком количестве и кто именно. Затем доклады клиник изучила медицинская комиссия — 42 авторитетных врача-специалиста: напротив фамилии каждого, кто попал в список, член комиссии ставил красный плюс или синий минус. Первое означало ликвидацию, второе — сохранение жизни. Будет ли человек убит или нет, определяла простая математическая сумма плюсов и минусов.
Пройдя через сито экспертизы, список попадал к руководителям программы Т-4 нацистским функционерам Карлу Брандту и Филипу Булеру, которые финально просматривали и визировали его. После этого в каждую клинику направлялось уведомление с требованием подготовить отобранных пациентов к «транспортировке». В назначенный день и час специальный автобус перевозил несчастных к месту гибели: расправа происходила в одном из шести центров эвтаназии — Графенеке, Бернбурге, Бранденбурге, Гартхайме, Зонненштейне и Гадамаре, где под видом душевых комнат были оборудованы газовые камеры. Таким образом, то, что ныне вызывает стойкие ассоциации с Майданеком и Освенцимом, начиналось в респектабельных медицинских учреждениях на территории самого рейха. Первая акция уничтожения газом прошла 18 января 1940 года не в мрачных декорациях лагеря смерти, а в милом барочном замке Графенек, который раньше принадлежал герцогу Вюртембергскому[452].
Именно эта программа выявила и опробовала многие из тех кадров, которые впоследствии осуществляли политику уничтожения на Востоке. Целый ряд крупных нацистских преступников начинал с «принудительных эвтаназий». Например, группенфюрер СС Артур Небе, который стоял у истоков одного из самых чудовищных злодеяний в истории человечества, занимая посты начальника германской уголовной полиции и директора Интерпола[453]. Именно этот — формально главный в мире — «борец с преступностью» предложил задействовать газ для ликвидации приговорённых на Тиргартенштрассе. Подобная деловитость пришлась по вкусу Гиммлеру: в 1941 году шеф СС назначил Небе начальником айнзацгруппы B, работавшей в сфере действия группы армий «Центр». Здесь энергичный группенфюрер применил свой богатый опыт: по его приказу казни евреев и коммунистов начали проводиться в машинах-душегубках с использованием выхлопных газов, то есть не на глазах у личного состава, чью психику прагматично решили поберечь.
Важную роль в реализации Т-4 по линии СС сыграл высокопоставленный офицер криминальной полиции Кристиан Вирт — по оценке историка Генри Фридлендера, «самый жестокий из её организаторов»[454]. Он контролировал уничтожение, а также фабрикацию документов для родственников. Первые расправы с его участием прошли в январе 1940 года в Бранденбурге; в середине года его карьера делает взлёт, и он становится инспектором всех «центров эвтаназии» в рейхе. Неудивительно, что в 1942 году мы находим Вирта на посту коменданта лагеря смерти Белжец, одного из трёх, созданных для проведения операции «Райнхардт» (под этим названием скрывалось истребление евреев и цыган оккупированной Польши). В короткие сроки заслуженный эсэсовец получил должность инспектора всех лагерей генерал-губернаторства и таким образом выступил одним из главных творцов холокоста. В 1943-м его перевели в Триест, в окрестностях которого спустя год Вирта нашла пуля югославского партизана.
Ещё один видный нацист, показавший себя во время «принудительных эвтаназий», — доктор Ирмфрид Эберль. В ходе Т-4 он был начальником центра ликвидации больных в Бранденбурге, где прославился тем, что лично откручивал вентиль, запуская газ в камеру с жертвами. Впоследствии один из его ассистентов, доктор Генрих Бунке, на суде сказал, что его шеф вёл себя так, будто мечтал удушить газом Бога и весь мир. Настоящий звёздный час этого людоеда наступил после начала «фернихтунгскриг». С февраля 1942 года он — комендант спешно сооружаемой Треблинки, где летом под его руководством начинается уничтожение жителей Варшавского гетто. Маниакальный фанатизм Эберля выделял его даже среди нацистских палачей: он взялся истреблять евреев с таким дьявольским усердием, что вызвал серьёзный сбой в нацистской машине уничтожения. Как вспоминал Вилли Ментц, охранник лагеря смерти, Эберль «был очень амбициозен. Он заказал больше транспортов [с евреями], чем можно было “обработать”. Это привело к тому, что поезда должны были ожидать за пределами лагеря, потому что привезённые ранее были ещё не уничтожены. В ту пору было очень жарко, и в результате во время этой жары в эшелонах умерло очень много людей; в это время горы трупов валялись на платформе…»[455]. Кристиан Вирт оперативно отреагировал на эксцесс и восстановил порядок: ретивого коменданта отставили и прислали на его место более хладнокровного и расчётливого убийцу — Франца Штангля из Собибора. Провалившийся Эберль до конца войны прозябал на второстепенных постах. После краха нацистов он пытался избежать ответственности, но всё же был опознан, арестован и покончил с собой в камере 16 февраля 1948 года.
Другой влиятельный нацистский врач, который начинал путь к «войне на уничтожение» в программе Т-4, — доктор Хорст Шуман. Формально именно он открыл активную фазу «принудительных эвтаназий»: первые партии больных уничтожались в Графенеке под его контролем. Потом Шуман продолжал миссию ликвидаций в Зонненштейне. А в ходе «фернихтунгскриг» на его долю выпала важнейшая для «восточной» политики рейха задача: под патронажем Генриха Гиммлера доктор присоединился к поискам метода массовой стерилизации «расово нежелательных» человеческих общностей[456].
Убийства больных происходили тайно: официально каждую смерть объясняли выдуманной причиной вроде сердечного приступа или инсульта. Её указывали в документах и сообщали родственникам жертвы. Однако шило в мешке утаить не удалось: слухи о принудительной эвтаназии просочились наружу и вызвали резкие протесты даже в тех слоях немецкого общества, которые были вполне лояльны режиму. Поэтому 24 августа 1941 года Гитлер отдал распоряжение свернуть программу. Правда, свернулась она только в том смысле, что убийства перестали документироваться даже под грифом «секретно», а в качестве средства уничтожения больше не применялся газ; сами ликвидации происходили в течение всей войны. Просто теперь для решения вопроса использовали морфий, люминал и скополамин, а иногда просто морили несчастных голодом[457].
Нельзя исключить, что запрет был мнимым; просто Гитлер потребовал проводить «чистку» ещё более скрытно. Есть также вероятность, что импульсы на продолжение операции исходили не от Гитлера, а от Гиммлера и его единомышленников из министерства внутренних дел без ведома фюрера. Наконец, ещё одна точка зрения трактует происходившее как самовластие врачей, разделявших идеи нацизма. В медицинском мире Третьего рейха оказалось немало тех, кто считал очищение общества от негодного человеческого материала благом. Один раз вступив на путь «принудительных эвтаназий» с санкции начальства, такие врачи не хотели останавливаться; тем более что привлечь их к ответственности и доказать вину было совсем непросто.
Нацистские планировщики отчитались о результатах программы как о невиданном экономическом триумфе. Убийство 70 тысяч человек сохранило для рейха 885 439 980 рейхсмарок. В отчётах специально подчёркивалось, за счёт каких именно продуктов, не съеденных умершими, была достигнута эта экономия. Так, например, 20 856 026 рейхсмарок удалось сэкономить на хлебе, 13 490 440 на мясе и сосисках, 708 350 на варенье, 1 054 080 на сыре