Эти строки хроники не были для Гиммлера древним преданием — они были руководством к действию. Завоевание Востока, истребление и изгнание русских, украинцев, белорусов, поляков не лежало за пределами его воображения. Ведь подобное однажды уже произошло, и многие успели позабыть, что восемьсот лет назад Мекленбург назывался Велиградом, Ольденбург — Старгородом, а Бранденбург — Бранибором.
Интересно, что за этой откровенной исторической политикой, за нацистским культом «натиска на Восток» внимательно следили в СССР и не питали никаких иллюзий по этому поводу. В этом смысле особый интерес представляет статья известного советского историка, академика Евгения Викторовича Тарле «Восточное пространство и фашистская “геополитика”», опубликованная в журнале «Историк-марксист» в 1938 году.
Полиглот Тарле скрупулёзно проштудировал всю нацистскую историографию и ярко показал её подчинённость целям военной экспансии на Восток. Маститый советский исследователь, чьей сильной стороной был также образный стиль изложения, вспоминал излюбленную максиму Фридриха II о том, что если кому-то по нраву чужая провинция, надо немедленно её занять, а после найдутся сотни юристов, которые докажут, что это произошло в полном соответствии с законом. Тарле иронизировал, что «историки и “геополитики” в гитлеровской Германии с большим успехом заменяют, а во многом и превосходят юристов Фридриха». При этом «масштабы и аппетиты в XX столетии — не чета фридриховским, и любой из юристов, который в своё время мгновенно доказывал “исторические права” прусского короля на Силезию, всё-таки несколько затруднился бы доказать прусские “исторические права” на Украину и Урал»[472].
Особое внимание Тарле привлёк как раз Франц Людтке с его «предвидениями германской будущности на Востоке». Согласно этому автору, в третьем тысячелетии грядет становление Великой Германии. Если первое тысячелетие дало немцам «представление о политической общности», второе — «политическое единство и высшую степень культуры», то в третье они войдут, «разбив свои цепи и создав пространство на Востоке» (естественно, благодаря Адольфу Гитлеру). Комментируя этот пассаж, Тарле написал, что приводит в пример именно Людтке оттого, что тот очень типичен, когда выпячивает идею захвата восточных земель, под которыми явно подразумеваются территории Советского Союза[473].
«Всё это стоит в теснейшей связи с основным мотивом: и в прошлом, и в настоящем, и в будущем Германии дороги и нужны люди, которые вели её на Восток, на завоевание “восточного пространства”. И “душевная субстанция” германского народа самоутверждалась, как вещают нам фашистские “геополитики”, и в будущем должна самоутверждаться именно в процессе “весёлой, свежей, благочестивой войны против Востока”»[474].
Не укрылся от учёного и характер этой будущей войны: «Они полагают, что истинный “геополитик” должен стремиться к овладению именно только землёй, а вовсе не населением, которое на этой земле живёт. Это население должно быть без потери времени выведено в расход, ибо оно может в дальнейшем лишь испортить чистоту расы северных… светлокудрых германских победителей»[475].
Пример Тарле важен: как известно, он занимал особое место среди советских историков. Специалист-интеллектуал, который приобрёл имя в европейских научных кругах ещё до революции, в конце тридцатых пользовался расположением Сталина. Нет сомнений, что его аналитику внимательно читали на самом верху, а подобные исследования всячески поощрялись. Летом 1939 года АН СССР выпустила целый сборник «Против фашистской фальсификации истории», куда, помимо цитированной статьи, вошли и другие обзоры немецкой литературы на тему «приобретения Востока».
Так, крупный советский учёный Николай Грацианский отмечал расистскую «заточенность» нацистской медиевистики, которая возводила в постулат глупость и бесхозяйственность славян. «Именно немцы, как будто бы научили заэльбского славянина, не умевшего даже как следует пахать землю, правильным приёмам земледелия, торговле, основам государственной жизни и вообще всему высокому немецкому благонравию. Один из основоположников теории исконного германства заэльбских областей, Коссина[476], договаривается до невероятного вздора: по его мнению, славяне, при своей полной некультурности, характеризуемой “жалким отсутствием потребностей”, уже во времена Римской империи “исповедовали большевизм”, который у германцев, требовавших везде, даже на войне, законности и права, вызывал ужас и отвращение»[477].
Грацианский, вслед за Тарле, делал довольно очевидный вывод: нарратив о «героической и справедливой» немецкой колонизации обслуживает агрессивные приготовления нацистов. Он нужен, в частности, чтобы «превознести деятельность таких заведомых грабителей, как тевтонские братья и Генрих Лев, изображая их разбои в виде заслуживающих всякого подражания примеров…». Цель такой исторической политики и пропаганды — подготовка «новой германской агрессии на Востоке, для новых кровопролитных войн с целью отторжения ряда территорий от Советского Союза, порабощения Чехословакии и т.д.»[478].
Статьи советских учёных находились в общем потоке публикаций, радиопрограмм и кинокартин, указывающих на нацистские планы завоевания, истребления и порабощения. Эта пропаганда, как и любая, естественно, утрировала и искажала отдельные факты. Однако в целом официальные средства массовой информации сообщали советскому человеку, что гитлеровская Германия собирается напасть с целью завоевания советских территорий; что она будет мучать евреев и третировать славян как людей второго сорта. В результате именно так и произошло. То, что предупреждения Кремля подтвердились, сыграло свою роль в сплочении граждан вокруг верховной власти и массовой мобилизации на отпор врагу. Но весной и в начале лета 1941 года Генрих Гиммлер об этом не думал. Многолетний апостол культа «натиска на Восток», неизбежно сопряжённого с «освобождением» земли для «народов сильных и бесчисленных», рейхсфюрер СС считал себя кем-то вроде нового Генриха Птицелова.
В ходе подготовки агрессии против СССР Гиммлер энергично боролся за широчайшие полномочия при осуществлении полицейских функций на оккупированных территориях. Гитлер удовлетворил эти претензии. Директива Кейтеля от 13 марта 1941 года гласила, что главе «Чёрного ордена» поручены на Востоке «особые задания по подготовке к политическому управлению; задачи, которые возникнут в результате окончательного столкновения двух противоположных политических систем. В рамках этих задач рейхсфюрер СС действует по своему усмотрению и под свою ответственность»[479]. Иными словами, в «войне на уничтожение» Гиммлер имел карт-бланш и был преисполнен решимости совершить то, о чём так долго мечтал.
10 июня 1941 года шеф СС встретился в Берлине с Гербертом Бакке. Стенограммы их беседы не сохранилось. Но, как остроумно заметил историк Алекс Кей, хотя «Гиммлер владел птицефермой в Мюнхене в конце двадцатых, отнюдь не этот аспект был предметом их разговора»[480]. Сразу после этой встречи рейхсфюрер отправился в замок Вевельсбург на совещание с высшими чинами СС. Там, согласно показаниям Бах-Зелевского в Нюрнберге, он заявил, что целью похода на Восток станет сокращение числа славян на тридцать миллионов[481]. Названная рейхсфюрером цифра намекает: в ходе общения с Бакке обсуждался именно план голода и его последствия.
Cпустя двадцать лет Бах-Зелевский категорически подтвердил свои показания на другом процессе, где ему пришлось выступать свидетелем. Речь идёт о суде над руководителем личного штаба Гиммлера Карлом Вольфом, который также присутствовал в Вевельсбурге. В 1964 году бывший наместник СС в Центральной России рассказал даже больше, чем в Нюрнберге. Он вспомнил, как Гиммлер говорил узкому кругу приближённых: «Жребий брошен, мы идём против России… Речь идёт о вопросе выживания, поэтому нам предстоит неумолимо жестокая борьба наций, в ходе которой, в результате военных действий и трудностей с питанием, погибнут от 20 до 30 миллионов славян и евреев»[482].
Здесь Бах-Зелевский приводит две важнейшие детали. Во-первых, он упоминает «трудности с питанием», что ещё более явно привязывает речь Гиммлера к плану Герберта Бакке. Во-вторых, в качестве будущих жертв называет не только славян, но и евреев — и это даёт основания полагать, что директивы экономического штаба стали также одним из катализаторов холокоста. Во всяком случае встреча в Вевельсбурге оказывается хронологически первым событием, о котором есть свидетельство очевидца, говорящее про намерение нацистов погубить еврейское население СССР.
В том, что гитлеровские экономисты писали о гибели «излишних людей», а Гиммлер говорил о сокращении числа славян (и, согласно вторым показаниям Баха, евреев), не стоит видеть противоречие. Для руководителя расовой политики рейха вполне естественно было уточнить, что жертва грядущей войны не совсем полноценный народ. Да и суждения о великороссах самого Бакке, который в своей записке прямо не указывает на этничность как маркер уничтожения, выдают в нём единомышленника главы СС. По справедливым словам Алекса Кея, «акцент [рейхсфюрера] на уничтожении славян показывает, что хотя в основе плана уморить миллионы голодной смертью лежала экономическая мотивация, именно расовые соображения сняли все сомнения о допустимости такого шага. Невозможно представить подобный консенсус между военной и политической элитой по поводу французского или норвежского населения»