[789]. На оккупированных территориях евреям иногда противопоставляли популярных советских русских; говорилось, что Молотов и Ворошилов уже 10 лет работают с немцами против жидобольшевиков.
Посетителям выставки «Советский рай» внушали: «Один взгляд на статистику евреизации высших государственных ведомств Советского Союза всё объясняет. Едва ли не все министерства, называющиеся, согласно большевистской терминологии, “народные комиссариаты”, управляются почти исключительно евреями»[790]. Так пропагандисты рейха шли на прямой подлог: на самом деле среди советских наркомов в 1941 году было всего два еврея (упомянутый Каганович и глава наркомата боеприпасов Борис Львович Ванников). Ещё четверо государственных деятелей еврейской национальности занимали посты заместителей наркомов: это замы Молотова в наркомате иностранных дел — Максим Максимович Литвинов и Соломон Абрамович Лозовский, замнаркома обороны Лев Захарович Мехлис и замнаркома чёрной металлургии Давид Яковлевич Райзер.
Характерно, что нацистская пропаганда стремилась максимально демонизировать не только политическую систему и вооружённые силы противника, но и гражданское население. В этом смысле красноречивы указания, которые ведомство Геббельса раздавало германским СМИ относительно того, как следует показывать обычных советских людей. Так, например, в сентябре 1941 года министерство пропаганды поставило на вид политической фотоцензуре следующее: «Берлинская газета (DAZ) опубликовала фотографию “наши полевые кухни кормят гражданское население горячей едой”. Это крайне неловкий ход, так как наша газетная политика стремится представить большевиков преступниками и унтерменшами. Таких людей не кормят горячей едой. Кроме того, на фотографии изображены очень милые пареньки, которых вполне можно представить в форме “пимпфов”[791]»[792]. Из этого отрывка понятно, что под большевиками нацисты понимали и самых простых жителей СССР, а не только членов ВКП(б). Откровенно по этому поводу высказался в своих мемуарах Леон Дегрелль: «В 1941 году немцы считали всех русских большевиками»[793]. Умолчал он лишь о том, что переменить отношение к местному населению немцев заставили поражения под Москвой и Сталинградом, но было уже поздно. Впрочем, вернёмся к пропаганде. Другое замечание в том же русле было сделано по поводу фото «милой девушки из Харькова». Цензоры отмечали, что «такую можно было бы встретить и в Вене, Мюнхене или Берлине», и внушали подопечным: «Будет неправильным фальсифицировать представление о России, создавшееся у немецкого народа и подтверждённое немецкими солдатами, с помощью таких ненатуральных фотографий, ни в коем случае не отражающих того, как на самом деле выглядят горожане»[794].
Наиболее же распространённым в немецкой пропаганде образом гражданского русского стал так называемый «рабочий робот», тупое бескультурное эксплуатируемое существо. Оно обладало самыми примитивными инстинктами, было грубым и нечистоплотным. Пожилая немка Мария Маут уже в наше время рассказала журналисту BBC Лоуренсу Рису, что в 1941 году она была уверена в расовом превосходстве немцев над русскими. «Русская история всегда была варварской, и мы тогда тоже решили, что ведь и правда — есть в этих людях что-то от дикарей, это ведь сразу видно! Все тогда говорили: “Господи, посмотрите на них! Лучше смерть, чем такая жизнь!” Да-да, именно так мы и говорили, слово в слово. В нашем представлении образ русских и так оставлял желать лучшего, а тут добавилась ещё одна черта этого народа — трусость, потому что наши войска так быстро обратили их в бегство». По словам Риса, «пропагандистские ролики лишь укрепляли веру собеседницы в то, что русские — “недоразвитые уроды”». Иногда в них показывали людей, больше походивших на обезьян, — носатых, лысых, немытых, одетых в какие-то лохмотья. «Именно такой образ формировали в нашем сознании. Видя это, мы действительно говорили себе — почему бы и нет? Как же можно так жить?»[795]
Другая черта советского русского в нацистском изображении — полное бескультурье. Пропагандистское издание «Письма с фронта», в котором содержались фальшивые послания немецких солдат, устами выдуманного лейтенанта Отто Диссенрота сообщало: «Они учились в советских школах. Это объясняет, почему они не видят никакого смысла в культуре, не знают никакой в ней потребности. Их дома пусты и холодны, намного беднее, чем в Польше. Никаких картин, никаких цветов, чтобы прикрыть пустоту»[796]. Мемуаристка Вера Фролова, угнанная на принудительные работы в рейх, описала недоверчивую реакцию подростков из гитлерюгенда на рассказ остарбайтеров о школах в СССР: «Это всё пропаганда! В России только комиссары и дети комиссаров хорошо живут. Остальные обитают в трущобах, спят все вместе под одним одеялом, жрут что попало… И то, что в ваших школах ученики помимо обязательной программы могут по желанию бесплатно обучаться техническим профессиям и даже, как артисты, выступать на сцене, — тоже неправда. Все русские — безграмотные дикари». Неудивительно, что эта тирада показалась школьникам из Стрельны неадекватной. «Дурак ты, ту, май-то, да ещё и набитый, — сказал Миша, выслушав мой перевод и повертев пальцем около виска. — Да я сам, к твоему сведению, занимался в фотокружке и в автолюбительском тоже. Захотел бы — после окончания школы пошёл бы работать шофером. В наших школах — он кивнул мне: переведи ему — в наших школах не только наукам обучают, но обязательно ещё какому-то иностранному языку. Откуда, например, вот она — он показал на меня — знает немецкий? В школе её научили — вот откуда!»[797]
Ещё одним сквозным — и бесконечно далёким от действительности — мотивом немецкой пропаганды стал животный разврат, якобы царящий в Советском Союзе. Каталог выставки «Советский рай» просвещал посетителей: «Но ещё более ужасным, чем вся эта нищета, было полное разрушение семейной жизни, то есть начатое уничтожение семьи вообще. На выставке показан один из тех загсов, где без предъявления необходимых документов заключаются браки и за плату в 50 рублей регистрируются разводы. При этом характерно, что насчитываются бесчисленные случаи, когда мужчины и женщины бывают по многу раз женаты, не разводясь при этом с прежними супругами. Причину этого следует искать в том, что в целом отсутствует контроль документов»[798]. Все эти тезисы были фикцией чистой воды. Хотя в первые годы после революции левая городская интеллигенция и правда развлекалась атакой на «буржуазный институт семьи» — на слуху была «теория стакана воды», гласившая, что утолить половую потребность так же легко, как выпить воды из стакана, — рабочей и крестьянской массе такие веяния были глубоко чужды. С другой стороны, эти тенденции были жёстко раскритикованы и в большевистской среде — наркомом просвещения Луначарским и самим Лениным[799]. С середины 1930-х советское государство вело уверенный курс на укрепление традиционной семьи.
Конечно, нацистская пропаганда работала и с реальным материалом. Сильное впечатление на немцев производила правдивая информация о разрушении церквей, насильственной коллективизации, репрессиях НКВД, который в Германии по старинке продолжали называть ГПУ. Однако русский человек в разоблачительных материалах Геббельса всегда представал не самостоятельным субъектом, а исключительно пассивным объектом еврейско-большевистского господства. Он либо тихо страдал в скотских условиях существования, не выражая никакого протеста, либо — примитивный и забитый — слепо исполнял волю комиссаров. Всё это представляло резкий контраст с идеальным нацистским образом немца — человека чести, уверенного вершителя собственной судьбы — и не могло вызвать особенных симпатий.
В свете этого необходимо разобрать текст известной нацистской брошюры «Унтерменш» («Недочеловек»), которая была издана весной 1942 года ведомством Генриха Гиммлера[800]. Несмотря на то что издание предназначалось в первую очередь для пропаганды в СС, уже летом того же года брошюру свободно можно было купить в книжных магазинах и газетных киосках Германии. Тираж памфлета в конечном итоге превысил три с половиной миллиона экземпляров.
Предметный научный анализ «Недочеловека» предприняли исследователи Д. Жуков и И. Ковтун в шестой главе книги «Русские эсэсовцы». Их вывод гласит, что «пропагандисты СС не связывали понятие “унтерменш” со славянами и русскими. “Недочеловеком” мог быть “большевик”, “комиссар” и т.д. Итак, памфлет “Недочеловек” не являлся руководством по истреблению славян»[801].
Вывод этот, однако, на наш взгляд, принять нельзя. Во-первых, историки по непонятным причинам совершенно игнорируют пассаж брошюры, посвящённый примечательному экскурсу в историю России. Согласно принятым в нацистской пропаганде правилам, Россия по большей части именуется здесь эвфемизмом «Восточная Европа», однако из контекста совершенно понятно, о чём идёт речь. Еще раз процитируем красноречивый пассаж из этого произведения.
«Бесконечно тянется степь русской территории — это Восточная Европа. Внезапный и резкий контраст, культурная пропасть в сравнении между Центральной Европой и этим огромным пространством. По обе стороны границы одна и та же земля — однако не один и тот же человек…
Для самого человека есть возможность наложить свой отпечаток на территориальный ландшафт. В то время как на немецкой стороне упорядоченное изобилие, спланированная гармония полей, хорошо продуманное размещение сёл, по другую сторону зоны непроходимые леса, степные просторы, бесконечные первозданные лесные массивы, через которые пробивают себе путь реки с песчаными отмелями.