Напомним читателям, что в первые дни оккупации одного только Минска в лагере военнопленных без еды и крыши над головой, в ужасающих условиях, оказались 40 000 гражданских мужчин призывного возраста. В дальнейшем истребление мужчин — потенциальных бойцов — происходило в оккупации постоянно. Проиллюстрировать это утверждение может немецкий приказ штаба II армейского корпуса, изданный в конце 1941 года; согласно ему за сопротивление реквизициям в сельской местности следовало немедленно уничтожать всё мужское население в возрасте от 16 до 50 лет[1021]. О том же говорит отчёт генерального комиссара Риги Отто-Генриха Дрекслера, посвящённый действиям нацистских карателей в ходе операции «Зимнее волшебство»: «Кампания разворачивалась следующим образом: входя в село (вначале не было никакого сопротивления), тотчас расстреливали подозреваемых в партизанской деятельности. Таковыми считались почти все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет»[1022]. Доказательства несложно найти и в документах, освещающих нацистские карательные операции с советской стороны. Так, начальник НКВД Витебского района А.П. Максименко летом 1942 года докладывал, что немцы сортировали захваченное население, «всех трудоспособных мужчин и женщин и молодых девушек забирали с собой. Мужчин по дороге в г. Витебск и д. Лужина расстреливали, а женщин и девушек увозили»[1023]. Ещё один доклад гласит: «Ворвавшись в дер[евню] Пристань Минской области, фашистские мерзавцы собрали 230 мужчин и здесь же за деревней всех их расстреляли, а затем окружили деревню и зверски расправились с детьми, женщинами и стариками»[1024].
В ходе отступления, когда нацисты широко применяли тактику выжженной земли, всё мужское население от 16 до 60 лет вермахт пытался угнать за оборонительные линии, чтобы использовать как рабочую силу и одновременно не допустить их призыва в РККА. В случае, когда мужчины пытались бежать или угнать их по каким-то причинам оказывалось невозможно, их убивали. Но и те, кто уходил с немцами, гибли от непосильной работы на строительстве укреплений, от плохого питания, изнурительных пеших маршей, эпидемий. Кроме того, к призывным возрастам принадлежало подавляющее большинство мужчин-коммунистов, подпольщиков, организаторов сопротивления, которые также подлежали немедленному уничтожению. С учётом этих данных расчёты Савченко подводят нас к мысли, что сверхсмертность оккупации вряд ли может составлять менее семи миллионов гражданских лиц.
Обращаем ваше внимание на то, что и Савченко, и Максудов описывают именно демографические потери — потери населения относительно его базового уровня. Число реальных жертв выше, поскольку нацистское уничтожение перекрывало естественную смертность: иными словами, часть тех людей, которые всё равно умерли бы от старости и болезней, были убиты разными формами оккупационной политики, причём смерть многих оказалась очень мучительной. По нашему мнению, на данный момент наиболее реалистичной можно считать оценку общих жертв оккупации в 8 или, как полагал М.В. Филимошин, 8,5 миллионов гражданских лиц[1025], то есть погиб примерно каждый десятый, попавший под нацистское иго. К этим данным нужно приплюсовать недавно уточнённую цифру жертв блокадного Ленинграда, истребление жителей которого было заранее цинично запланировано нацистами. Последние исследования показывают, что от блокады в самом городе и его окрестностях погибло от 800 тысяч до миллиона человек. Но, к сожалению, от последствий голода умирали и те, кто был вывезен из Ленинграда. С. Магаева и В. Симоненко оценивают число умерших в эвакуации ленинградцев в 400 тысяч человек[1026].
Кроме того, следует помнить, что план Бакке в известной степени сработал и на тыловых территориях Советского Союза. Разрушение системы продовольственных цепочек вкупе с мобилизацией мужчин-кормильцев, массовым призывом медиков, сверхнапряжением военного труда женщин и детей, переживаниями о судьбе родственников убивало советских граждан и вдалеке от фронта. В 1942 году голод поразил прифронтовые Вологодскую и Архангельскую области, Якутию, другие регионы Советского Союза. Очевидно, что его жертвы — это не прямые военные потери, и В.Н. Земсков справедливо указал на это, но с другой стороны, умершие в тылу также входили в число тех, о ком в «директивах по экономической политике» говорилось как о «лишних людях»; их гибель перед началом вторжения учёл и запланировал Герберт Бакке, а его стратегию всецело одобрил фюрер. Эти утраты стали следствием конкретного и ясно выраженного намерения агрессоров. Как отметил С. Максудов, «исключение из оценки таких косвенных потерь, возможно, оправдано в других странах, но неприемлемо для СССР, поскольку целью немецкой политики было сокращение советского населения любыми способами»[1027].
О сверхсмертности на неоккупированных территориях мы располагаем лишь приблизительными данными. Н.Н. Савченко рассчитал сверхсмертность только среди женщин, детей до 1939 года рождения и стариков — 3 340 000 человек[1028]. Однако списывать эти жертвы на ухудшение жизненных условий в тылу абсолютно некорректно, так как к тыловым территориям автор курьёзно причислил… всю прифронтовую местность, включая блокадный Ленинград, а также Сталинград, Мурманск, Воронеж и другие города, которые были осаждены и подвергались ожесточённым бомбардировкам, а в некоторых развернулись уличные бои. Таким образом, как минимум треть этой сверхсмертности приходится на города, через которые проходили фронты; повышенная смертность на по-настоящему тыловых территориях значительно ниже.
Другое дело, что там сверх нормы умирали и гражданские мужчины призывного возраста, занятые в промышленности и сельском хозяйстве, демобилизованные фронтовики, а также имевшие бронь по работе, болезни или иной причине. Так, недавнее исследование О.Ю. Бушуевой установило, что в тыловой Куйбышевской области сверхсмертность мужчин призывного возраста была выше, чем сверхсмертность женщин. В 1942 году она составила среди мужчин в возрасте от 15 до 59 лет 33,4 %, а среди женщин того же возраста — 21,8 %. Следует также учесть массовую смертность заключённых ГУЛАГа в 1941–1943 годах. Мы допускаем, что общая сверхсмертность на тыловых территориях может составлять 3,5 миллиона человек.
Итак, на наш взгляд, реалистична такая картина. Количество гражданских жертв на оккупированной территории составляет около 8–8,5 миллионов; жертв блокадного Ленинграда и его неоккупированных предместий — около 1 200 000–1 400 000, включая скончавшихся в эвакуации; гражданских жертв боевых действий на прифронтовых, но неоккупированных территориях плюс сверхнормативно умерших в тылу и на освобождённых территориях — около 3,5 миллионов. Итого — около 13–14 миллионов человек.
Однако, как мы упоминали выше, нацисты убили ещё более 3 000 000 советских военнопленных. Хотя пленные входят в военные потери СССР, однако следует учесть, что они погибли не на поле боя, а были уничтожены гитлеровцами осознанно и являются жертвами преступления против человечности. Здесь уместно вновь процитировать Сергея Максудова, отметившего, что «меньшей цифрой немцев, умерших в советских лагерях, по сравнению с численностью погибших советских военнопленных следует не стыдиться, а гордиться, хотя это обстоятельство ухудшает соотношение военных потерь»[1029].
Кратко скажем, еще об одном факторе убыли советского населения. Это эмиграция и оптация, то есть послевоенный обмен населением с соседними странами (самый крупный с Польшей, куда с территорий Западной Украины и Западной Белорусии выехали советские поляки, а в СССР въехали польские украинцы и белорусы). По подсчётам Н.Н. Савченко, на эту категорию приходится 1,37 миллионов человек[1030].
Что касается военных потерь Советского Союза, то нам представляется: правы те авторы, которые оценивают военные потери вместе с военнопленными в диапазоне 11–12 миллионов человек (С. Максудов, В. Земсков, М. Солонин).
Итак, основное число жертв Великой Отечественной войны — люди, уничтоженные целенаправленно, чья смерть была просчитана и учтена нацистами ещё до начала агрессии. Более того, при оглашении масштабов немецкого геноцида в 16–17 миллионов человек следует иметь в виду, что логика завоевания жизненного пространства не остановила бы нацистов на этом показателе. Поиск оптимального способа тайной массовой стерилизации шёл в нацистских лагерях полным ходом; нет сомнений, что Гитлер и Гиммлер, уже убившие миллионы людей, не остановились бы перед его применением.
Адольф Гитлер следовал классическим колониальным рецептам очищения жизненного пространства от «низших рас», которые были выработаны в ходе освоения европейцами Австралии и Северной Америки. Слова Джона Хэммонда («Тасманийцы были бесполезны и все умерли») созвучны нацистскому заявлению о «миллионах лишних, которые будут вынуждены умереть или переселиться в Сибирь» и циничной цитате из директивы министерства восточных территорий — «если они нам не нужны, пусть умирают». Отторжение местных жителей от жизненно важных ресурсов по принципу «мы здесь одни», избыточное насилие, повседневный геноцид, расистская и господская риторика — все эти инструменты нацистская система попыталась воспроизвести при завоевании европейской России. Таким образом, мы считаем признание геноцида советского народа нацистами необходимым актом утверждения исторической справедливости.
Победа Советского Союза в Великой Отечественной войне позволила сохранить нашу страну в мировой истории, русскую культуру — как живой и развивающийся феномен, а самих русских, украинцев, белорусов и других членов советской семьи — как народы. Однако значение 9 Мая выходит за национальные и даже межнациональные рамки. Это было торжество не только армий, но идей. Армия, вдохновлённая идеями человеческого равенства, одержала верх над армией, основанной на идеях человеческого неравенства, господства и порабощения. В этом и состоит исторический смысл Победы, который переживёт наших детей, внуков и правнуков.