Второй вопрос был таким:
— Когда Вы были восстановлены в членах ВКП (б)?
— Я был восстановлен в членах ВКП (б) сразу же после освобождения меня из-под стражи[155].
На этом допрос, производившийся поздним вечером 19 июля, был закончен. Следующий допрос — вечером следующего дня. Из показаний подследственного следовало, что его дивизия была отмобилизована по штатам военного времени в Костроме к концу июня, в период с 27-го июня по 2-е июля по железной дороге переправлена в район Пскова. Причем 398-й стрелковый полк распоряжением командования 41-го стрелкового корпуса был изъят из его подчинения и получил самостоятельную боевую задачу в районе южнее гор. Остров. Дивизия, без названного полка, в период с 3-го по 6 июля по приказу командира корпуса генерала Кособуц-кого заняла фронт обороны протяженностью 27–30 км западнее Пскова, на левом берегу р. Великая, по западному краю северной части Псковского укрепрайона. Но 7-го или 8-го июля части дивизии по приказу командира корпуса отошли из укрепрайона на восточный берег реки Великая и заняли оборонительный рубеж: «от устья р. Великая, дальше по реке Псковка, седлая Ленинградское шоссе и имея левый фланг в районе деревень Малое и Большое Фомкино».
«ВОПРОС: Как и когда Вы получили приказание об отводе дивизии из укрепрайона?
ОТВЕТ: Приказание об отводе вверенной мне дивизии из укрепрайона на восточный берег реки Великая, на рубеж, указанный мною выше, было получено мною лично от командира 41-го стрелкового корпуса генерал-майора КОСОБУЦКОГО в ночь на день отступления, на его командном пункте…
ВОПРОС: Имелась ли необходимость отвода дивизии из укрепрайона?
ОТВЕТ: Отвод дивизии из укрепрайона был по сложившейся обстановке абсолютно необходим, так как прорыв мототехчастей противника в тыл 111 стр. дивизии с последующим выходом в тыл 118 стр. дивизии, создавал реальную угрозу полного окружения и уничтожения 118 стр. дивизии».
Между тем. в постановлении от 22 июля 1941 года о предъявлении Н. М. Гловацкому обвинения по ст. 193—20 п. «а» УК РСФСР говорилось, что он «достаточно изобличается в том. что будучи командиром 118 СД, войсковые части которой занимали Старо-Псковский укрепленный район, имея задачу оборону гор. Пскова. 8/VII. с/г. самовольно отступил, сдав неприятелю без боя укреп, район, гор. Псков и оставив врагу значительное количество вооружения».
Чем же «изобличался» генерал Гловацкий?
В протоколе допроса в качестве обвиняемого от 23 июля (0.15 ч. ночи) следователь записал:
— Ваша ссылка на приказ командира 41 с.к. об отходе является неправильной. Допрошенный Кособуцкий утверждает, что отвод частей 118 с.д. из укрепрайона Вами произведен самовольно.
Следователь требовал дать правдивые показания. Словацкий настаивал на том, что оставил укрепрайон по приказанию командира корпуса.
На следующий ключевой вопрос следствия — «по чьему приказанию был преждевременно взорван в г. Пскове мост через р. Великая?» — Словацкий ответил:
— Хоть на меня и возлагалась ответственность за подрыв моста, но мост был взорван не по моему распоряжению, а по распоряжению подрывных команд.
В 3 часа ночи 23 июля между Кособуцким и Словацким была проведена очная ставка:
«ВОПРОС тов. Кособуцкому: По чьему приказанию 118 стр. дивизия 8 июля с.г. отступила из Псковского укрепленного района?
ОТВЕТ: 7 июля с.г. около 22-х часов ко мне на командный пункт явился командир дивизии-118 Словацкий за разрешением на отход его дивизии из занимаемого им укрепрайона. Я категорически воспретил отступление дивизии и приказал Словацкому оборонять укрепрайон до последнего человека… Словацкий таким образом оставил укрепрайон самовольно.
ВОПРОС обв. Словацкому: Подтверждаете ли Вы эти показания тов. Кособуцкого?
ОТВЕТ: Нет, показания Кособуцкого я не подтверждаю. Я отступил из Псковского укрепрайона по приказу Кособуцкого, бывшего тогда командиром 41 стр. корпуса. Это приказание в устной форме было получено мною лично от Кособуцкого у него на командном пункте…
ВОПРОС обв. Кособуцкому: Была ли необходимость в отступлении дивизии 118?
ОТВЕТ: Никакой такой необходимости не было. 2 полка 118 стр. дивизии еще совсем не имели столкновений с противником. Дивизия в целом имела полную возможность успешно оборонять укрепрайон. Отступление 118 стр. дивизии из укрепрайона, без малейшего нажима со стороны противника, я могу лишь объяснить трусостью и паникерством со стороны Словацкого».
26 июля перед выездной сессией Военной коллегии в Ленинграде предстали: бывший командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор И. С. Кособуцкий. бывший заместитель командира корпуса по политической части полковой комиссар С. И. Карачинов, обвиняемые в совершении преступления, предусмотренного и. «б» ст. 193—17 УК РСФСР, и бывший командир 118-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. М. Гловацкий, обвиняемый в совершении преступления, предусмотренного п. «б» 193—20 УК РСФСР.
В приговоре записано: «Преступными действиями Гловацкий открыл фронт врагу, без боя оставил укрепленный район и г. Псков, причем отход частей проходил в панике и беспорядке; мост через реку Великая был взорван без всякой к тому необходимости в тот момент, когда на западном берегу этой реки оставалась еще значительная часть войск 41 с.к. и пулеметные части Псковского укрепленного района, вследствие чего эти части, переправляясь через реку примитивными средствами (на бревнах, досках, лодках и вплавь), имели большие потери людского состава и оставили врагу значительное количество материальной части. Кособуцкий, будучи командиром 41 с.к. и зная серьезное оперативное значение занимаемых частями корпуса оборонительных рубежей, не организовал проверки выполнения боевых приказов, не установил бесперебойной связи с дивизиями и частями укрепленного района, вследствие чего техническая связь штаба корпуса с дивизиями отсутствовала, что затрудняло управление войсками; а 8-го июля 1941 года Кособуцкий, узнав о преступных действиях бывш. командира 118 с. д. Гловацкого, самовольно отдавшего приказ об отходе частей дивизии, соответствующих мер в отношении Гловацкого не принял, а также своевременно не принял должных мер к восстановлению боевого положения и порядка частей дивизии. Карачинов, будучи заместителем командира корпуса по политической части, проявил преступную бездеятельность в деле политического обеспечения выполнения боевых приказов частями корпуса»[156].
Ни на следствии, ни в суде генерал Гловацкий вину не признал. Он продолжал настаивать на том, что командир корпуса отдал ему приказание об отступлении и даже обозначил пункты отхода дивизии.
Военная коллегия приговорила Н. М. Гловацкого к расстрелу.
Генерал И. С. Кособуцкий в суде категорически отрицал, что 118-я дивизия отступила по его приказу. Тем не менее, его вина за допущенные просчеты в управлении корпусом и сдачу Пскова была судом установлена и «оценена» в размере 10 лет лишения свободы. С. И. Кара-чинову суд назначил наказание в виде 7 лет лагерей. Кроме того, осужденные были лишены воинских званий и перед Президиумом Верховного Совета СССР было возбуждено ходатайство о лишении их орденов СССР.
Срок наказания Кособуцкому и Карачинову суд исчислил с 16 июля 1941 года. Гловацкого же расстреляли 3 августа 1941 года. Его реабилитация состоялась только 8 декабря 1958 года.
Провал обороны под Псковом существенно осложнил положение г. Ленинграда. До него было всего 280 км. 10 июля две танковые, моторизованная и пехотная дивизии Вермахта устремились на Лугу и уже 12 июля вступили в бой с войсками прикрытия Лужской оперативной группы, которую возглавлял генерал-лейтенант Константин Павлович Пядышев.
4. «Теперь нетрудно стать комдивом — лови только шпионов»
В первые месяцы войны большинству генералов, попавших под каток репрессий, вменялась статья 193—17 Уголовного кодекса, которая устанавливала уголовную ответственность за отход с боевых позиций, преступное бездействие, потерю управления войсками и т. п. «Грешки» довоенного времени припомнили лишь некоторым. Кроме генералов Кленова и Ионова, в их числе оказался генерал-лейтенант К. П. Пядышев. Войну он встретил в должности заместителя командующего ЛенВО и сразу же занялся оборудованием Лужского оборонительного рубежа. А 4–5 июля 1941 года в целях создания глубоко эшелонированной обороны на дальних подступах к северной столице Ставка ВГК сформировала Лужскую оперативную группу, которую генерал и возглавил.
Лужский рубеж обороны, протянувшийся по реке Луге от Финского залива до озера Ильмень заняли четыре стрелковые дивизии, три дивизии народного ополчения, ленинградское военно-пехотное училище и отдельная горно-стрелковая бригада.
Но генералу Пядышеву совсем недолго довелось возглавлять оперативную группу. 21 июля 1941 года ему было предъявлено постановление на арест. В нём говорилось, что он подозревается в преступной деятельности, предусмотренной частью 1 статьи 58–10 УК РСФСР. А 17 сентября того же года, согласно материалам архивно-следственного дела № 981640. К. И. Пядышев был осужден Военной коллегией по той же статье на 10 лет лишения свободы, с поражением в правах на пять лет. Для Фемиды 1941-го случай не характерный, поскольку большинство генералов, арестованных в годы войны за контрреволюционную пропаганду и агитацию, были осуждены Военной коллегией только в начале 50-х годов[157].
Генерала Пядышева признали виновным в том, что он «в 1937 году среди своих знакомых, а в 1940 году в письмах к своей жене, допускал антисоветские суждения, направленные против отдельных мероприятий ВКП (б) и Советского правительства»[158].
Из писем Пядышева к жене видно, что он был бесстрашным человеком и, догадываясь, что за ним следят, продолжал тем не менее открыто высказывать свои мысли и взгляды. Вот лишь некоторые выдержки из этих писем: