а и № 227 Наркомата Обороны от 28 июля 1942 года. Поэтому генерал армии М. Гареев как-то заметил: «Можно ли было обойтись без такой жестокости? Можно. Ценой потери суверенитета со всеми вытекающими отсюда последствиями»[8].
Известно, что «право» в переводе с латинского означает справедливость. Отвечали ли в этом смысле своему предназначению законы военного времени? Трудно ответить на этот вопрос однозначно.
Нет однозначных оценок и о деятельности применявших эти законы военных трибуналов. Они нередко штамповали, облекали в некое подобие правовой формы решения вышестоящего командования. Немало трагических страниц трибуналы вписали в свой исторический формуляр, рассматривая «контрреволюционные» дела в отношении невинных людей. Но, с другой стороны, было вынесено немало оправдательных приговоров в отношении военнослужащих. необоснованно обвиненных органами следствия. И в то же время — обоснованных обвинительных приговоров паникерам и дезертирам, мародерам и казнокрадам, фашистским палачам и их прихвостням. Эта деятельность военных трибуналов, безусловно, сыграла свою роль в укреплении дисциплины на фронте и в тылу. А в конечном счете — в достижении Победы.
Об этом более детально поговорим во второй книге «Изнанка войны». В первой же речь пойдет, в основном, о судебных процессах над генералами, состоявшимися в начальный период войны.
Если анализировать судимость командного состава в первые военные месяцы, то среди совершенных ими преступлений доминировали две статьи УК РСФСР — статья 58—1 и. «б» (измена родине) и статья 193—17 (бездействие власти, а также халатное отношение к службе, повлекшие дезорганизацию подчиненных частей и иные тяжелые последствия).
По статье 193—17 квалифицировались действия командиров, связанные с провалами в руководстве войсками, отступлением и бегством с поля боя, оставлением без приказа боевых позиций и т. и. Нередко таким действиям придавалась контрреволюционная окраска, как это было по делу командира 38-й стрелковой дивизии полковника М. Г. Кириллова, расстрелянного за «измену родине». Командир вновь сформированной под тем же номером дивизии полковник А. Д. Коротков позже тоже будет расстрелян по приговору военного трибунала как «изменник родине». Подобного рода случаев, когда сменявшие друг друга командиры одного и того же соединения попадали под трибунал, было немало. Например, после осуждения в 1942 году командира 147-й стрелковой дивизии генерал-майора А. А. Вольхина, командиром этой дивизии был назначен генерал-майор Н. А. Москвин. 23 января 1943 года он также был привлечен к судебной ответственности за то. что, получив от командующего армией боевой приказ об овладении населенным пунктом, проявил преступную бездеятельность и потерял управление дивизией…
Проанализированные автором приговоры и другие архивные документы органов военной юстиции дают возможность восстановить недостающие звенья, помочь реконструировать малоизвестные и запутанные страницы боевой летописи, по новому понять и оценить величие народного подвига и бездарность отдельных стратегов, причины военных неудач и масштабность человеческих трагедий, истоки героизма защитников Отечества и глубину нравственного падения предателей Родины.
Обозначая критерии нашего подхода к исследованию, мы должны сказать и о том, что отношение к следственным и судебным делам военных лет, как и к любым другим архивным документам, должно быть критическим. Жанр исторического расследования требует сопоставлять такие материалы с другими источниками, в том числе — воспоминаниями очевидцев и непосредственных участников, включая тех, кто проводил следственные действия и судебные заседания.
По мере возможности мы это тоже делаем. В личном архиве автора немало неопубликованных воспоминаний судей военных трибуналов…
С каждым годом события отгремевшей в прошлом веке войны уходят все дальше в прошлое. Между тем, память ушедших от нас людей всегда остается в числе самых надежных исторических документов, позволяющих донести до последующих поколений неискаженную истину. Ветераны справедливо говорят, что это нужно не тем, кто по естественным законам, уходит в небытие. Это важно для тех. кто строит жизнь сегодняшнюю.
Вячеслав Звягинцев
2017
Глава 1. По законам военного времени
1. Фемида на военном положении
С началом войны следственно-судебные органы страны продолжали работать в режиме довоенного времени. Хотя этот режим трудно назвать мирным. В тридцатые годы прошлого века операции органов госбезопасности по изъятию «врагов народа» как по своей массовости, так и по числу жертв, вполне смахивали на фронтовые операции. Аресты, допросы с пристрастием и скорострельные судебные процессы продолжались и после 22 июня 1941 года. Чтобы сразу заинтересовать читателя, можно было бы начать наше повествование с рассказа об одном из таких дел. Рассказать, например, как в этот день следователь Пилюгин выбивал показания у бывшего комкора М. П. Магера, требуя признаться в том. что он участник военнофашистского заговора[9]. Но все же логичнее показать сперва общий срез событий тех трагических дней, вкратце ознакомить читателя с законодательной базой, судейским корпусом, статистикой и другой информацией общего характера.
Все знали, что Гитлер готовит нападение на СССР. И тем не менее, вторжение германских армий на советскую территорию явилось полной неожиданностью для политического и военного руководства страны. Историки отмечают, что директива № 1 о приведении войск в боевую готовность запоздала, как минимум, на сутки. Эти сутки дорого обошлись нам — потери в живой силе и военной технике, могли бы быть на порядок ниже и фашисты вряд ли бы через неделю взяли Минск, а еще через две — стояли у стен древнего Смоленска. Впрочем, история не знает сослагательного наклонения.
Текст директивы № 1, причем с неопределенным для командования предостережением «не поддаваться ни на какие провокационные действия», окончательно отредактировали ближе к полуночи, когда до вторжения оставались считанные часы. Не разработали заранее и другую нормативно-правовую базу на период военного времени. Например, отсутствовали положения о создании Государственного комитета обороны и Ставки Верховного главнокомандования. А вот законопроекты об усилении репрессивно-карательных мер на случай войны подготовили заблаговременно. И при наступлении «особого» периода оставалось лишь вскрыть на конвертах сургучные печати.
Мало кто знает, что еще до обращения по радио В. М. Молотова к советскому народу в Кремле были подписаны два Указа Президиума Верховного Совета СССР, имевших прямое отношение к военным трибуналам, а значит и к теме нашего исследования (Приложения № 1 и 2 к Главе I)[10].
В соответствии с этими указами «за неподчинение распоряжениям и приказам военных властей, а также за преступления, совершенные в местностях, объявленных на военном положении». виновные подлежали уголовной ответственности «по законам военного времени». Причем, в таких местностях, «все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, передавались в военно-судебные органы»[11].
Что же это за дела?
Их подробный перечень приводился в Указе: все дела о государственных (контрреволюционных) преступлениях[12]; о преступлениях, предусмотренных законом от 7 августа 1932 г., который прозвали в народе «законом о трех колосках»: о разбоях и умышленных убийствах: об уклонении от исполнения всеобщей воинской обязанности, о сопротивлении представителям власти…
Дела по законам военного времени предписывалось рассматривать трем судьям[13] в упрощенном порядке: без участия защитников и по истечении 24 часов после вручения подсудимым обвинительного заключения. Кассационный порядок обжалования приговоров вообще упразднялся. То есть практически по всем делам, подлежащим рассмотрению военными трибуналами. вводился порядок, аналогичный тому, который был установлен постановлением ЦИК и СНК Союза ССР от 1 декабря 1934 г. для рассмотрения дел о террористических актах (сразу после убийства С. М. Кирова).
Для приговоренных оставляли лишь одну надежду — военное командование могло в случае каких-либо сомнений приостановить исполнение расстрельного приговора. Но с обязательным уведомлением и доведением своего мнения до высших военно-юридических инстанций. О каждом таком приговоре военный трибунал также немедленно должен был сообщать по телеграфу председателю Военной коллегии и Главному военному прокурору. И если эти лица не накладывали «вето», то в течение 72 часов приговор приводился в исполнение.
Остальные же приговоры военных трибуналов вступали в законную силу с момента их провозглашения и немедленно приводились в исполнение.
И. Сталин верил в эффективность репрессий как средство для поддержания порядка и повышения боевого духа войск. Поэтому слово «трибунал» неоднократно упоминалось в выступлениях и документах начального периода войны. Так, 29 июня 1941 года он подписал «Директиву Совнаркома Союза СССР и ЦК ВКП (б) партийным и советским организациям прифронтовых областей» в которой потребовал «немедленно предавать суду военного трибунала всех тех. кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, невзирая на лица», а 3 июля того же года, в первом своем публичном выступлении по радио вновь дословно повторил эту фразу[14].
Ситуация действительно складывалась недопустимо-критическая. Приведем выдержки лишь из двух донесений военных контрразведчиков:
из сообщения 3-го отдела Юго-Западного фронта от 25 июня: «22 июня с. г. после бомбежки противником г. Луцка весь партийный и советский аппарат в панике оставил город… 22 июня после первого налёта немецких бомбардировщиков в г. Львове началась паника. Партийные и советские работники областных организаций мобилизовали весь львовский автотранспорт, собрали свои семьи и большими партиями стали покидать город…»