В сентябре 1941 года на барже № 752 эвакуировались из Ленинграда по Ладоге курсанты и офицеры военно-морских училищ и академий города. Перегруженная баржа, на которой, по некоторым данным, находилось более 1200 человек, неоднократно подвергалась налетам вражеской авиации, а 17 сентября 1941 года в результате сильнейшего шторма на Ладожском озере, в районе Северной Головешки, разрушилась и затонула. Буксир «Орел» подобрал из воды всего 216 чел. Остальные погибли.
Военный комиссар Д. Макшанчиков 9 октября доложил о произошедшей трагедии военкому Военно-морских ВУЗов корпусному комиссару Лаухину, а на следующий день — начальнику Особого отдела Масленникову. После чего началось следствие.
В исторической литературе распространено упоминание о том. что основным виновником произошедшей катастрофы являлся контр-адмирал К. И. Самойлов, расстрелянный за случившееся по приговору военного трибунала. Однако это до сего времени встречающееся утверждение не соответствует действительности.
В списке 36 генералов, подлежащих суду «за активную вражескую деятельность», который В. С. Абакумов подписал 21 декабря 1945 года, К. И. Самойлов числился за № 27:
«Самойлов Константин Иванович, контр-адмирал, бывший начальник военно-морских учебных заведений Наркомата Военно-Морского флота СССР. 1896 года рождения, русский, кандидат в члены ВКП (б) с 1939 года, в прошлом мичман царского флот, в ВМФ СССР с 1918 года. В 1918 году арестовывался Кронштадтской ЧК по делу взрыва форта Ино».
Добавим к этому, что К. Самойлов с 1938 года командовал бригадой линкоров Балтийского флота, был широко известен в морских кругах как автор изданного до войны 2-томного Морского словаря. Между тем. авторы современного «Словаря биографического морского» допустили при описании биографии своего предшественника существенную ошибку. О трагической судьбе адмирала в словаре дословно сказано следующее:
«Самойлов Константин Иванович… С началом Великой Отечественной войны назначен командующим морской обороной Ленинграда и Озерного района. Расстрелян в 1941 г. после трагической гибели на Ладоге барж с личным составом военно-морских учебных заведений Ленинграда»[188].
В начале июля 1941 года К. И. Самойлов действительно был назначен командующим Морской обороной Ленинграда и Озёрного района. Но уже 9 июля он был арестован[189]. А трагедия на Ладоге произошла спустя два с лишним месяца — 16 сентября 1941 года. То есть он не мог быть причастен к трагедии на Ладоге. А тем более — расстрелян за это по приговору военного трибунала.
По результатам работы в ведомственных архивах смею утверждать, что данных о том, что Самойлов был осужден военным трибуналом или военной коллегией, а тем более расстрелян в начале войны, в этих архивах нет.
Поэтому информация из архива Главного управления кадров МО РФ. опубликованная А. А. Степановым, о том. что контр-адмирал К. И. Самойлов был расстрелян в августе 1941 года[190], также не соответствует действительности.
Информация, указанная в списке В. С. Абакумова от 21 декабря 1945 года, по мнению автора, является точной. До суда он не дожил, скончался в Сухановской тюрьме 19 сентября 1951 года.
Посмертная реабилитация состоялась в 1954 году.
Глава 4. По приказу № 270 — расстрелять
1. «В целях пресечения паники»
Самая большая проблема, с которой столкнулось командование Красной армии в начальный период войны. — это паническое бегство с поля боя, массовое дезертирство бойцов и командиров. Убегали в одиночку, группами и целыми частями. Долгие годы говорить об этом было не принято. Известны слова Г. К. Жукова о том. что газеты стесняются писать о неустойчивости и бегстве наших войск, заменяя это термином «вынужденный отход». Это не так — говорил маршал — войска были и неустойчивыми, бежали, впадали в панику[191]. В первом издании мемуаров другого маршала, К. К. Рокоссовского, цензура убрала из текста слова о «шоке», которому подверглись наши войска в 1941 году, и о том, что потребовалось длительное время для вывода их из этого состояния. Добавим — не только время, но и чрезвычайные репрессивные меры. Спектр их был довольно широк. Бежавших с поля боя расстреливали во исполнение приговоров военных трибуналов, решений командования или военных советов, стреляли бойцы заградительных отрядов, активно действовали сотрудники особых отделов. Широко были распространены вообще никем не санкционированные и беспричинные расстрелы, о которых рассказано в подглавке «Самосуды».
Ответственность за дезертирство в то время была установлена в статье 193—7 УК РСФСР. Действовала также статья 193—22 УК РСФСР, предусматривавшая ответственность за «самовольное оставление поля сражения во время боя». А «пораженческие настроения» пресекались применением статьи 58–10 УК РСФСР (антисоветская агитация).
В арсенале военной Фемиды это были самые распространенные статьи. Статистика свидетельствует, что за дезертирство попал под трибунал каждый третий военнослужащий от общего числа осужденных.
В этой главе речь пойдет о дезертирах, которые бежали с поля боя в свою сторону. Если же на сторону врага, — то они проходили совсем по другим статьям, о чем расскажем позже. Как и о тех, дезертирах, которые нередко сколачивали банды и совершали убийства и разбои.
Всего за годы войны дезертировало с фронта (с учетом лиц, возвращенных в свои части и переданных в военкоматы) около 1.5 млн. человек. Понятно, что не поддается подсчетам количество расстрелянных за бегство с поля боя вообще без всяких статей. Эти расстрелы осуществлялись по «горячим следам». Никакого дознания и следствия не производилось. Но «правовые» основания для этого имелись.
17 июля 1941 года И. Сталин подписал постановление Государственного комитета обороны № ГКО-187/СС о преобразовании органов Третьего управления НКО СССР в особые отделы НКВД СССР, в котором говорилось:
«…3. Главной задачей Особых Отделов на период войны считать решительную борьбу с шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидацию дезертирства в непосредственно прифронтовой полосе.
4. Дать Особым Отделам право ареста дезертиров, а в необходимых случаях и расстрела их на месте»[192].
Для этих целей приказом НКВД СССР № 00941 от 19 июля 1941 года при особых отделах были сформированы расстрельные команды — стрелковые взводы, роты и батальоны[193].
Архивные документы свидетельствуют, что эти нормативные акты и приказ Ставки ВГК № 270, о котором далее пойдет речь, фактически лишь узаконили уже сложившуюся в первые дни и недели войны практику пресечения массового дезертирства с помощью публичных расстрелов, а также различных заградительных отрядов и заслонов.
Кем только не обзывали в приказах тех, кого предписывалось расстреливать на месте — трусами, паникерами, дезертирами, пораженцами, изменниками, предателями. И, непонятно почему, даже самозванцами.
Наиболее четко требование более «широкого и энергичного» применения расстрелов к военнослужащим, самовольно оставившим боевые позиции, было закреплено в приказах № 270 Cтавки Верховного Главнокомандования от 16 августа 1941 года[194], № 227 Наркомата Обороны от 28 июля 1942 года и некоторых других документах, предписывавших любой ценой «ликвидировать отступательные настроения» в войсках и санкционировавших применение расстрелов на месте к дезертирам и «пораженцам».
Ставка Верховного Главнокомандования в приказе № 270 требовала от командиров и комиссаров дивизий «немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте…
Складывавшаяся ситуация требовала применения экстраординарных мер. Примерами панического бегства военнослужащих буквально пестрят сводки и донесения 1941 года, значительное число которых обнародовано за последнюю четверть века[195]. Приведем лишь несколько примеров.
На Северо-Западном фронте. О «паническом отходе наших частей 11-й армии» докладывал 27 июня начальник 3-го Управления НКО: «Штаб фронта с 23 июня потерял связь со многими соединениями и частями, с 11-й армией в целом, по существу прекратил руководство ими, так как все попытки установить связь успеха не имели… начался отход наших частей от занимаемых рубежей, который при отсутствии руководства с конца 23 июня стал принимать панический характер».
На следующий день начальник 3-го отдела Северо-Западного фронта дивизионный комиссар Бабич в докладной записке № 03 дополнил картину описанием бегства с передовой 22 июня помощника командира 459-го ГАП 125-й стрелковой дивизии майора Г. С. Кондратюка. материал на которого «оформляется на арест и предание его суду Военного трибунала».
В спецсообщении 3-го Управления НКО № 4/36833 от 7 июля, основанном опять же на донесении 3-го отдела Северо-Западного фронта, отмечалось: «25 июня части и командование 65-го стрелкового корпуса встретились на шоссе в 18 км от г. Митава [Елгава] с группой красноармейцев и командиров 11-й и 90-й стрелковых дивизий, беспорядочно отступавших с передовых позиций. Вместо принятия мер к задержанию потока отступающих войск и организации обороны командование 65-го стрелкового корпуса бросилось в бегство, внеся еще больше неорганизованности в отступление[196].
На Западном фронте. Из оперативной сводки № 1 начальника штаба 4-й армии от 24 июня 1941 года: «От постоянной и жесткой бомбардировки пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет… Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части, приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений…»