«— Почему вы начали отход от Калуги? Производите отходы без приказа военного совета фронта, когда это категорически запрещалось.
— У меня не было сил для удержания противника. Против трех дивизий противника осталось четыре батальона, и удержаться не мог.
— Почему не просили разрешения на отход? Решили действовать самостоятельно, грубо нарушая приказ фронта?
— Я не отходил и дрался до последнего. Противник разрезал фронт, и части не выдержали натиска противника, отходили. Сам я был в северной группе вместе с полковником Мироновым и продолжал драться. Ночью произвел перегруппировку, чтобы драться. 14 были сильные бои, но уже защищаться было нечем. 5 гвардейская полностью потеряла 630 полк. И по одному батальону разрозненному оставалось в других полках. Я бросил все. что имел, включительно до батальона охраны штаба армии, чтобы удержать натиск противника. Но этого не удалось. Части понесли потери до 80–90 процентов и отошли. Все.
— Почему вы сдали Тарусу без приказа? Почему вы сдали Протву без приказа и продолжаете сдавать участки обороны без приказа? Намерены ли вы вообще выполнять приказ, требующий без письменного приказа не отходить?».
В это время в 49-й армии сотрудниками военной прокуратуры проводилось расследование обстоятельств оставления Калуги и Тарусы. По его итогам вина командующего не была установлена. Дело было прекращено, о чем доложили генералу армии Г. К. Жукову. К мнению военных юристов командующий фронтом, как правило, прислушивался. Поэтому репрессивный меч лишь просвистел рядом с головой генерала Захаркина. В аналогичной ситуации оказался тогда и командующий 31-й армии генерал Василий Никитич Далматов. Его армия была разгромлена в районе Ржева. Интересно, что ходатайство о предании командарма-31 суду было принято 13 октября Военным советом 29-й армии, поскольку в эту армию вошли остатки 31-й армии.
Арестовать и предать суду Военный совет предлагал генерал-майора В. Н. Далматова, начальника штаба армии полковника Н. П. Анисимова и начальника политотдела армии полкового комиссара Н. Ф. Медведева.
Ставка ВГК думала долго — почти месяц. 9 ноября 1941 года было принято решение «за крупные упущения в управлении войсками при обороне Ржева» арестовать и предать названных лиц суду военного трибунала. Архивные документы, связанные с этим делом, приведены в диссертации С. А. Герасимовой[292].
Командование 31-й армии обвинялось Военным советом 29-й армии:
1) в невыполнении боевого приказания фронта по наведению порядка в соединениях и об удержании порученного участка,
2) паникерстве и взрыве железнодорожного моста через Волгу в результате чего несколько эшелонов с боеприпасами, продовольствием, в том числе склады 29-й армии с имуществом, а также подготовленные к погрузке морские орудия системы КАНЭ, снятые с укрепляемой полосы участка 29-й армии для отправки в район Можайска, и другое имущество не были отправлены,
3) уничтожении большого числа боеприпасов в г. Ржеве и Ржевском железнодорожном узле,
4) бездеятельности в устранении беспорядков в Ржевском гарнизоне и г. Ржеве[293].
Между тем, следствием не было установлено вины обвиняемых в инкриминированных им деяниях. В частности, было установлено, что приказ о взрыве 11 октября железнодорожного моста никто из обвиняемых не отдавал. Наоборот, лейтенант-подрывник подтвердил в суде, что генерал Далматов несколько раз приказывал не взрывать мост без специального приказа, а взрыв подготовленного к уничтожению моста произошел от детонации. Что касается морских орудий, то они не могли быть оправлены в район Можайска по причине уничтожения железнодорожных путей и потому были взорваны…
Следствие вменило в вину обвиняемым отдельные факты неорганизованности и растерянности, что привело при отступлении к уничтожению и потере значительной части имущества, в том числе секретных документов. Не было принято мер к частичному вывозу имущества на автомашинах, хотя такие возможности имелись.
Заместитель Главного военного прокурора Красной Армии диввоенюрист Н. П. Афанасьев в письме от 16 декабря 1941 г. на имя начальника Генерального штаба маршала Б. М. Шапошникова предлагал принять во внимание, что в сложной боевой обстановке при отступлении из Ржева войсковое имущество не было оставлено врагу, что генерал Далматов впервые командовал армией, а Анисимов работал в штабе армии всего полмесяца. Исходя из этого и учитывая положительные характеристики обвиняемых, прокурор полагал, что оснований для предания их суду трибунала не имеется и предлагал разрешить это дело в дисциплинарном порядке.
Г. К. Жуков и Н. А. Булганин согласились с выводами прокуратуры, но отметили, что «окончательный вывод необходимо согласовать с т. Масленниковым»[294]. Эта оговорка не случайна. Командарм-29 генерал-лейтенант И. И. Масленников был на особом положении, оставаясь до 1943 года по совместительству заместителем наркома внутренних дел СССР по пограничным и внутренним войскам. Судя по всему, он также согласился с решением Главной военной прокуратуры.
В. Н. Далматов был направлен на должность заместителя командующего войсками Московской зоны обороны, в 1942 году возглавил 134-ю стрелковую дивизию (2 формирования). Н. П. Анисимов с ноября 1941 года командовал 3-й Московской дивизией народного ополчения, ровно через год после описываемых событий стал генерал-майором.
4. Кто ответил за поражение под Вязьмой?
Операция Вермахта «Тайфун», начавшаяся 30 сентября 1941 года, должна была завершиться взятием Москвы. Причем, до наступления зимы.
Две мощные танковые группировки врага двигались полукругом в обход основных сил наших армий. На севере — по направлению Духовщина — Холм-Жирки — Вязьма; на юге — Спас-Деменск — Юхнов — Вязьма. К 7 октября полное окружение наших частей было завершено. Затем фашисты рассекли окруженные советские войска вдоль Минского шоссе и приступили к их уничтожению.
В окружении под Вязьмой оказались части 19-й. 20-й. 24-й и 32-й армии. Кроме того, были окружены отступавшие части 16-й армии, отдельные части и подразделения 30-й, 33-й и 43-й армий, а также часть тыловых служб 29-й и 22-й армий. В общей сложности в котел попали 37 дивизий. 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк Резерва Главного командования и полевые управления четырех армий.
9 октября, немцы замкнули «Брянский котел», также расчленив его на две части. В окружение попали части 3-й, 13-й, 17-й, 10-й и 50-й армий, в общей сложности 27 дивизий. 2 танковых бригады и 19 артиллерийских полков Резерва Главного командования и полевые управления трех армий[295]. Но если часть этих войск все же вырвалась из кольца, то под Вязьмой пять армий были уничтожены практически полностью.
В двух «котлах» было пленено более 600 тысяч военнослужащих РККА[296]. Число погибших. по подсчетам ряда историков, еще больше.
Точных цифр не знает никто. Информация об этой страшной трагедии долгие годы подавалась очень дозировано. О тех же, кто понес уголовное наказание за поражение под Вязьмой — вообще ни слова.
А были ли такие вообще? Ведь большинство командующих армиями и командиров соединений погибли в тех боях или оказались в плену[297].
Принято считать, что ответственность за котел под Вязьмой И. Сталин хотел возложить на командующего Западным фронтом генерал-полковника И. С. Конева, но Г. К. Жуков спас его от трибунала, взяв к себе заместителем. Однако документальных подтверждений этому не имеется, а версии случившегося в изложении двух прославленных полководцев существенно разнятся.
Известно, что в те дни тучи сгущались над вырвавшимися из вяземского котла командиром 45-й кавалерийской дивизии генерал-майором Н. М. Дрейером[298] и командиром 244-й стрелковой дивизии генерал-майором Н. Т. Щербаковым[299]. Но оба избежали трибунала. Их лишь отстранили (как и Конева) от своих должностей. Об этом известно из октябрьских политдонесений заместителя начальника политуправления Западного фронта бригадного комиссара И. И. Ганенко:
«Командир 45-й кд генерал-майор Дреер (так в документе — авт.) не выполнил приказа командарма-19. оставил занимаемые позиции, оголил стык между частями 19-й и ЗО-й армий, и на этом участке просочились мотопехота и танки противника, которые вышли в район 15 км. севернее Вадино. Поставлен вопрос о снятии Дреера с должности и предании его суду военного трибунала…»;
«Командир 244-й сд генерал-майор Щербачев (так в документе — авт.) в течение последних двух дней все время пьянствовал, боевыми действиями не руководил, мешал в работе начальнику штаба и комиссару дивизии. В результате дивизия попала в тяжелое положение, два полка попали в окружение. Никто выходом частей из окружения не руководит…» [300]…
Совсем по другому развивались события по делу командира 38-й стрелковой дивизии полковника Максима Гавриловича Кириллова.
Полное наименование возглавляемой им с 1938 года дивизии — 38-я Донская Краснознаменная Морозовско-Донецкая им. А. И. Микояна стрелковая дивизия [301]. В июле 41-го. прямо с колес, она вступила в кровопролитные бои под Смоленском. Многие бойцы и командиры этой дивизии пали смертью храбрых на полях сражений, ее командир пошел под трибунал, а страницы героической летописи соединения оказались вырванными из исторического формуляра Великой Отечественной войны.
Впрочем, маршал К. Рокоссовский в своих мемуарах все же сказал несколько добрых слов об этой дивизии и ее командире: