«Первым соединением, которое мы встретили восточнее Ярцево, оказалась 38-я стрелковая дивизия полковника М. Г. Кириллова. Он был уже в возрасте и опытен. Дивизия эта принадлежала 19-й армии, воевала и потеряла при отходе связь со штармом. Кириллов, почувствовав неожиданный нажим немцев у Ярцево, занял, как мог, оборону. Поскольку мне еще в Касне стало известно, что связи с И. С. Коневым нет, я использовал 38-ю дивизию для отпора противнику непосредственно у Ярцево, которое было уже в руках врага.
Командир дивизии обрадовался, что он наконец-то не один. Мы пополнили его полки собранными в дороге людьми… Собрав все, что можно, на участок Ярцева, мы нанесли удар. Противник его не ожидал: накануне он сам наступал, был отбит и не предполагал, что мы после тяжелого оборонительного боя способны двинуться вперед. Элемент неожиданности мы и хотели использовать. Ударили в основном силами 38-й стрелковой и 101-й танковой дивизий, придав им артиллерию и танки, в том числе десять тяжелых — КВ. В результате наши части овладели Ярцево, форсировали Вопь и захватили на западном ее берегу очень выгодные позиции, на которых и закрепились, отбив все контратаки»[302].
Об ожесточенности боев, которые продолжались до начала августа, свидетельствует тот факт, что железнодорожная станция Ярцево восемь раз переходила из рук в руки и все же была удержана бойцами полковника М. Г. Кириллова.
8 августа 1941 года на основе группы войск Ярцевского направления была переформирована 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. Остатки 38-й дивизии вошли в ее состав.
6 октября дивизия была переброшена в район Вязьмы в целях противодействия прорвавшейся группировке противника. Но время уже было упущено. Попав в окружение, дивизия в составе группы генерала Ершакова с 9 по 12 октября вела кровопролитные бои, но вырваться из котла смогли лишь подразделения, возглавляемые начальником штаба. А полковник М. Г. Кириллов, оставшись в «котле», создал из своих бойцов, других окруженцев и местных жителей партизанский отряд «Смерть фашизму». В феврале 1942 года, после того, как с участием его отряда был осуществлен прорыв Вяземского котла, М. Г. Кириллову было предписано сдать отряд офицеру НКВД и прибыть в штаб Западного фронта.
В это время по указанию И. Сталина было возобновлено расследование причин нашего поражения под Смоленском. Под следствием оказалось несколько командиров 16-й, 19-й и 20-й армий. Однако утверждения некоторых историков о том, что эти командиры были осуждены военным трибуналом и расстреляны как изменники Родины, не соответствуют действительности. Кроме тех. осужденных в 1941 году командиров, о которых ранее уже сказано, можно назвать еще начальника Смоленского гарнизона полковника П. Ф. Малышева и командира 34-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Р.П. Хмельницкого, находившихся в статусе подследственных до весны 1942 года.
Петр Федорович Малышев перед войной уже провел несколько лет в аналогичном статусе в Херсонской тюрьме и после принятого им решения о взрыве находившихся в черте г. Смоленска мостов через Днепр вновь был арестован и до марта 1942 г. находился под следствием. В итоге дело в очередной раз прекратили за отсутствием состава преступления. Малышев был назначен командиром 288-й стрелковой дивизии, затем командовал 4-й ударной армией, стал генерал-лейтенантом.
Р. П. Хмельницкий находился в этом звании с довоенных времен, в 41-м командовал стрелковым корпусом, в состав которого входила дивизия М. Г. Кириллова.
Следствие по делу Хмельницкого началось еще в конце июля 1941 года. В представлении И. С. Конева, написанном под Смоленском на имя Главкома Западного направления С. К. Тимошенко, говорилось: «Командир 34 СК генерал-лейтенант Хмельницкий в бою показал неустойчивость, плохо руководил войсками. Снят с занимаемой должности. Предан суду. 27.07.1941 г.»[303].
Тем не менее. Хмельницкому чудесным образом удалось избежать трибунала. В сентябре 1941 года он был ранен и несколько месяцев находился на лечении.
На период возобновления следственных действий под рукой оказался лишь один командир дивизии, входившей в состав 34-го корпуса. Это был полковник М. Г. Кириллов[304]. На него то, по одной из версий, и переложил вину генерал-лейтенант Р. П. Хмельницкий, воспользовавшись поддержкой своего покровителя К. Е. Ворошилова. Дело в том. что Хмельницкий четверть века преданно исполнял, с небольшими перерывами, обязанности его личного порученца и доверенного лица. Ворошилов не раз выручал Хмельницкого из неприятных ситуаций. Последний раз в 46-м, когда Хмельницкий, заведовавший трофейным имуществом оккупационных войск, был арестован за допущенные прегрешения. А в 42-м генерал Хмельницкий отделался лишь легким испугом.
Между тем. полковник М. Г. Кириллов в марте 1942 года был арестован и вскоре предстал перед военным трибуналом. Но, если судить по обвинительным материалам, вовсе не за поражение под Смоленском, а за трагические события, произошедшие в октябре 1941 года под Вязьмой. И на исход расследования по его делу в определенной степени, вероятно, повлияли не показания генерала Хмельницкого, а доносы партийных работников, оставленных в фашистском тылу на территории Смоленской области для организации партизанской борьбы с врагом.
На допросе, произведенном после ареста, полковник Кириллов показал:
— 9—10 октября 1941 года, находясь юго-западнее Вязьмы, штаб дивизии под моим командованием выполнял поставленную задачу по выводу сохранившихся частей дивизии из окружения путем прорыва через боевые порядки противника. Утром 10 октября командный пункт дивизии был атакован 10 вражескими танками, в связи с чем я отдал приказ подчиненным отойти в сторону леса, где после боя собрались остатки управления штаба и частей дивизии. Связь с войсками была потеряна. Распределив уцелевший личный состав на 5 групп, я поставил задачу на выход из окружения и сам пошел с одной из групп. Пройти через боевые порядки противника не удалось и, чтобы оторваться от его преследования, я приказал подчиненным разделиться на мелкие группы по 2–3 человека и самостоятельно пробираться через лес и расположение немецких войск к обусловленному месту встречи [305].
Однако, по версии следствия, предъявившего комдиву целый букет надуманных обвинений. события тех дней выглядели иначе:
«Во время боевых действий Кириллов бросил руководство соединением, несколько суток скрывался вместе с Орловой[306] в блиндаже, а затем сдался в плен немцам. При этом Кириллов был вооружен, однако никакого сопротивления не оказал. После пленения находился с Орловой в немецком госпитале, откуда беспрепятственно ушел и в течение 3,5 месяцев проживал на оккупированной территории. Вступив, по настоянию РК ВКП (б), в командование партизанской группой, бездействовал, пьянствовал, запрещал Орловой оказывать медицинскую помощь раненым и больным партизанам. В феврале 1942 года группа под командованием Кириллова провела неудачную операцию против немцев, при этом потери среди партизан составили около 120 человек»[307].
По мнению следствия, эти действия Кириллова однозначно свидетельствовали о совершении им измены Родине. Поэтому они были квалифицированы по ст. 58–16 УК РСФСР.
14 июля 1942 года состоялось судебное заседание военного трибунала Западного фронта. Бывший командир 38-й стрелковой дивизии полковник М. Г. Кириллов был приговорен к расстрелу. с конфискацией имущества, лишением воинского звания и наград.
Проходившую по тому же делу О. П. Орлову осудили по обвинению в совершении преступления. предусмотренного ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР (антисоветская агитация) к 5 годам лишения свободы.
В первых числах сентября 1942 года осужденный М. Г. Кириллов был расстрелян в подвале Бутырской тюрьмы, после чего его имя на долгие годы оказалось вычеркнутым из истории.
Вспомнили о расстрелянном комдиве только в конце 80-х годов прошлого столетия. Поводом для его реабилитации послужило письмо Ольги Павловны Орловой с просьбой пересмотреть дело в отношении командира 38-й стрелковой дивизии полковника М. Г. Кириллова. В письме, которое она направила в 1989 году на имя председателя Верховного Суда СССР говорилось: «Никаких личных отношений с фашистами у него не было, никогда он не изменял и не продавал свою Родину»[308].
Главная военная прокуратура направила ответ Орловой только в 1991 году, поскольку вывод об обоснованности осуждения Кириллова не мог быть сделан без проведения дополнительной проверки. 27 ноября 1989 года военным прокурором ГВП было вынесено постановление о возбуждении производства по вновь открывшимся обстоятельствам[309].
13 декабря это дело принял к производству старший следователь следственного управления КГБ СССР по Смоленской области майор Тяглов. Была проведена большая работа по поиску документов и свидетелей и по ее результатам следствие констатировало, что обвинение Кириллова в измене родине «является явно надуманным и противоречащим фактическим обстоятельствам дела».
Из заключения ГВП от 19 июля 1991 года, на основании которого М. Г. Кириллов был посмертно реабилитирован, следует, что, находясь в окружении, он действительно был захвачен в плен вместе с Орловой, но скрыл свою принадлежность к командному составу Красной армии и вскоре бежал. Оказавшись в Семлевском районе Смоленской области (в том самом месте, где захваченному в плен командарму Лукину немцы в своем госпитале ампутировали ногу). Кириллов вскоре установил связь с «должностными лицами партийно-советского актива Семлевского района, помогал им советами по вопросам, связанным с организацией партизанских отрядов и принял решение остаться в тылу врага для борьбы с ним партизанскими методами». В январе 1942 года он сам сколотил партизанский отряд, который под его руководством провел ряд успешных операций против фашистов. Неудачный исход операции у дер. Михали. в которой погибло около сотни партизан, был связан с тем. что командиры батальонов опоздали с наступлением, действовали несогласованно и «шли напролом, не имея точных данных о противнике».