В приказе по армии № 200 от 20 октября причины изложены подробнее: «…наблюдаются случаи, когда командиры частей, подразделений и отдельные красноармейцы без приказа оставляют поле боя и самовольно, по-предательски, при первом же, даже несерьёзном, столкновении с противником отходят в тыл. а некоторые из них бросают оружие. Так, например, командир 223-го стрелкового полка майор Владимирский и военком полка старший политрук Емельянов без приказа отвели полк на 20 километров в тыл, не выполнив боевой задачи. Емельянов и Владимирский как трусы и предатели Родины расстреляны перед строем… За дезертирство, распространение панических слухов и оставление оружия, решением Воен. Совета расстреляны на месте ст. лейтенант, ком. взвода 152 мотострелковой бригады Линеев и красноармейцы Фатеев и Пресняков»[320].
Уместно в этой связи привести и свидетельство самого командарма-43, которое наглядно показывает степень накала обстановки, царившей в те дни среди командного состава. 8 ноября 1941 года генерал-майор К. Д. Голубев жаловался Сталину на Жукова: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии. В такой обстановке работать было невозможно»[321]…
В последних числах октября (27 или 28 октября) по приговорам военного трибунала Западного фронта перед строем были расстреляны командир 151-й стрелковой бригады 33-й армии майор Ефимов и военком бригады Пегов, а до этого — комиссар 455-го стрелкового батальона этой же бригады Ершов[322].
Незадолго до этих трагических событий 151-я мотострелковая бригада была передана Г. К. Жуковым командарму-33 от командарма-5 без артиллерии. То есть — практически одна пехота. Бригада имела до начала боев под Наро-Фоминском 942 винтовки и 16 пулеметов на 1115 чел. личного состава. 23 октября командующим 33-й армией генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым было принято решение об отводе обескровленной в тяжелейших боях бригады и других частей армии на новый рубеж — за реку Нару. Отвод, судя по всему, превратился в бегство, поскольку в тот же день Военный совет 33-й армии осудил оставление бригады ее командиром и военкомом (Ершов уже был расстрелян) и предписал собирать разбежавшихся бойцов. Военным советом Западного фронта это решение Военного совета 33-й армии было отменено, а прокурору фронта и начальнику особого отдела фронта было предписано произвести расследование и «в случае подтверждения дезертирства с поля боя Ефимова и Пегова — таковых немедленно расстрелять перед строем командиров»[323]. Что и было сделано.
4 ноября 1941 года по постановлению Военного совета 5-й армии Западного фронта от 3 ноября 1941 года были расстреляны перед строем командир и военком 601-го мотострелкового полка 82-й мотострелковой дивизии майор П. А. Ширяев и старший политрук П. Е. Кол-басенко — за потерю управления полком и бегство с поля боя в районе Дорохово[324].
В тот же день, после того, как немецкие войска потеснили части 16-й армии и форсировали реку Рузу, по приказу Г. К. Жукова были расстреляны перед строем исполнявший должность командира 133-й стрелковой дивизии подполковник А. Г. Герасимов и комиссар дивизии Г. Ф. Шабалов. Формулировка была лаконичной — за отход дивизии без приказа из района Рузы.
В приказе войскам Западного фронта № 054 от 4 ноября 1941 г. говорилось: «Бывший и. д. командира дивизии подполковник Герасимов А. Г. и бывший комиссар дивизии бригадный комиссар Шабалов Г. Ф… предательски нарушили боевой приказ и вместо упорной обороны района Руза отдали свой приказ об отходе дивизии»[325].
Город Руза, как известно, был захвачен 25 октября 1941 года частями 10-й танковой дивизии Вермахта. А 133-ю стрелковую дивизию лишь за две недели до этого начали спешно перебрасывать по железной дороге из Калининской области.
12 октября первые эшелоны были отправлены со станции Кувшиново на станции назначения — Дорохово, Тучково. Руза. Когда дивизия еще передвигалась в эшелонах, фашисты перерезали железную дорогу в районе г. Клин. Успевшие прорваться части (по одному батальону от каждого стрелкового полка, зенитный и артиллерийский дивизионы) во главе с военкомом дивизии бригадным комиссаром Г. Ф. Шабаловым и командиром 521-го стрелкового полка подполковником А. Г. Герасимовым, включили в состав 5-й армии и стали именовать 133-й стрелковой дивизией. Хотя точнее было бы называть их сводным полком дивизии (в составе двух батальонов). Ведь ее основные силы во главе с командиром дивизии генерал-майором В. И. Швецовым остались под Калинином.
Амбициозный комиссар Г. Ф. Шабалов, как старший по должности, вступил в командование этим сводным полком, который в его донесениях и стал именовался дивизией. Это привело к дезинформации вышестоящего командования. Оно ошибочно полагало, что Рузу обороняет дивизия, хоть и неполноценная. Поэтому ее тасовали, как колоду карт. В результате к 25 октября оборону Рузы держали всего два стрелковых батальона.
Подполковника Герасимова никто не назначал командовать этим сводным отрядом, именуемым дивизией. Судя по всему, это было сделано задним числом, когда начали искать виновных в сдаче города.
Между тем, установлено, что подполковник А. Г. Герасимов проявил себя в те дни грамотным и храбрым командиром. 20–22 октября 1941 года, в тяжелых боях у села Клемен-тьево (менее 10 км. от Рузы) его сводный отряд подбил значительное количество немецкой бронетехники, после чего, израсходовав боезапас, отошел к Рузе. Командир надеялся пополнить отряд личным составом и боеприпасами. Однако, вместо этого, ему пришлось вести кровопролитные оборонительные бои с врагом, имевшим подавляющий перевес. В одном только 7-м танковом полку 10-й танковой дивизии Вермахта был 91 танк и 6 броневиков.
Противопоставить этому бронированному кулаку было нечего. Поэтому сводный полк был отведен за реку Руза.
29 октября 1941 года постановлением Военного совета 5-й армии Герасимов и Шабалов были признаны виновными в сдаче города.
Их расстреляли 4 ноября перед строем командного состава 144-й стрелковой дивизии у села Каринское Одинцовского района.
Реабилитация состоялась в январе 1963 года.
В приказе Военного совета Западного фронта от 21 ноября 1941 года № 057/оп отмечалось. что по-прежнему «имеют место факты нарушения отдельными командирами известного приказа о категорическом, под страхом немедленного расстрела, запрещении самовольного отхода с занимаемых позиций»[326].
На этот раз. речь шла о командовании 17-й и 24-й кавалерийских дивизий. Их действия, связанные с самовольным оставлением позиций, в приказе приравнивались к предательству и измене Родине. Командующему 30-й армией генерал-майору Д. Д. Лелюшенко предписывалось арестовать и предать командиров этих дивизий суду.
Командиром 17-й кавалерийской дивизии был полковник В. А. Гайдуков, комиссаром — полковой комиссар А. М. Чебурашкин. 24-й кавалерийской дивизией командовал полковник Г. Ф. Малюков, комиссаром был батальонный комиссар А. Сальников.
Эти дивизии 15–16 ноября 1941 года приняли на себя главный удар врага на стыке 16-й армии К. К. Рокоссовского и 30-й армии Д. Д. Лелюшенко.
К. К. Рокоссовский вспоминал, что в те дни в группе войск генерал-майора Ф. Д. Захарова оборону Клина держали «малочисленная 126-я стрелковая дивизия, очень слабая 17-я кавдивизия. 25-я танковая бригада» и тем не менее конники В. А. Гайдукова «самоотверженно сражались в боях за Клин»[327].
С 24 ноября дивизия Гайдукова вела бои в окружении. Вырваться из него удалось 3 декабря 1941 года в районе станции Икша.
Поскольку приказ о предании суду продолжал действовать, тогда же последовал арест командира и комиссара дивизии. Расследование завершилось через несколько дней прекращением уголовного дела. 14 декабря 1941 года приказ об аресте и предании суду командования 17-й кавдивизии были отменены[328].
Иначе события развивались по делу, заведенному в отношении командира и комиссара 24-й кавалерийской дивизии. Они были преданы суду трибунала и осуждены.
В своих мемуарах командующий 30-й армии генерал Д. Д. Лелюшенко вспоминал, что командир 24-й кавалерийской дивизии полковник Г. Ф. Малюков, прибыв в расположение штаба армии, доложил, что по приказу К. К. Рокоссовского его дивизия была введена в бой с задачей выйти в район Волоколамска и нанести с тыла удар по противнику. В ночь на 20 ноября удалось продвинуться на десять километров, после чего фашисты бросили на кавалеристов сто двадцать танков. Кавдивизия понесла большие потери и. отступая, вышла в полосу обороны З0-й армии.
Далее командарм писал: «О выходе из окружения 24-й кавдивизии я донёс в штаб фронта. Из военного трибунала фронта сообщили, что Малюкова будут судить. Ему грозил расстрел. На суде Малюков держался с достоинством. Он просил трибунал учесть, что в сложившихся обстоятельствах сделал все, что мог. Его приговорили к трём годам заключения. По нашему ходатайству трибунал признал приговор условным. Малюков остался служить в штабе армии офицером оперативного отдела. Он часто выполнял ответственные задания непосредственно на поле боя, не раз отправлялся с группой бойцов в тыл врага, лично добыл пятнадцать „языков“. Судимость с него впоследствии сняли, а потом вновь назначили командиром дивизии, присвоили звание генерал-майора»[329].
Между тем, в мемуарах А. И. Премилова обстоятельства осуждения командира дивизии описаны несколько иначе. Ссылаясь на встречу с комиссаром дивизии А. Сальниковым накануне суда, Премилов писал о дивизии и судьбе ее командира: «Подчинялась она сначала 16-й армии, а потом 30-й, — и получила два приказа почти одновременно. Один командарм ставил задачу на одном направлении, а другой на другом. Последний приказ был получен одновременно с переходом в подчинение 30-й армии. Не решаясь выполнять тот или иной приказы, они оставили дивизию на месте, и так её части попали в окружение, вырываясь теперь небольшими группами. Сальников обрадовался, что я назначен начальником политотдела дивизии, — и на этом мы расстались. Ему и командиру дали по 10 лет тюремного заключения, но разрешили находиться в действующей армии, чтобы искупить свою вину. Позже судимость была с них снята: Малюков получил новую дивизию, а Сальников стал строевым работником в оперативном отделе корпуса»