С. Е. Михеенков опровергает доводы тех исследователей, которые «склонны возложить лавры защитника Тулы на голову первого секретаря обкома партии Жаворонкова, считая, что командующий 50-й армией генерал Ермаков смалодушничал и приказал выходящим из окружения дивизиям идти через Тулу дальше на восток»[338].
Ю. В. Апарин, приложивший немало усилий для реабилитации А. Н. Ермакова, по результатам изучения архивных документов, в том числе — оперативной сводки группы армий «Центр», пришел к аналогичным выводам, утверждая, что Сталиногорск держался до 25 ноября и не был сдан немцам без боя[339].
Между тем, командарм А. Н. Ермаков именно за это был арестован 19 декабря 1941 года. Ему было предъявлено обвинение по ст. 193—21 п. «б» УК РСФСР, а 29 января 1942 года он предстал перед судом. Генерал был осужден на 5 лет лишения свободы, с отсрочкой исполнения приговора, лишен генеральского звания и наград. А через несколько дней Президиум Верховного Совета СССР освободил его от отбытия наказания и направил на фронт[340].
Полная реабилитация генерала А. Н. Ермакова состоялась только в 2007 году. По надзорному представлению заместителя Генерального прокурора Российской Федерации — Главного военного прокурора Верховный суд России прекратил дело за отсутствием состава преступления.
Глава 6. Без суда и следствия
1. Ликвидировать пораженческие настроения
Основное орудие особых отделов и военной юстиции в борьбе с «пораженчеством» — печально знаменитая статья 58–10 Уголовного кодекса РСФСР (контрреволюционная пропаганда и агитация)[341]. Надо заметить, что обвинение по таким делам нередко основывалось на действительных фактах, которые оценивались тогда в соответствии с законом и общественным мнением как преступные антисоветские проявления. Не подлежит сомнению, что обывательские незрелые суждения, не преследовавшие контрреволюционной цели, не говоря уже о распространении панических слухов об отступлении или разгроме наших войск — наносили в годы войны серьезный вред боеготовности частей и подразделений. Но зачастую и сама содержательная часть этого состава преступления была сфабрикована.
Анализ приговоров показывает, что контрреволюционная пропаганда и агитация чаще всего была связана, если пользоваться терминологией тех лет, с распространением пораженческих настроений, восхвалением немецкой техники, сравнением качества питания наших бойцов и фашистов, сомнениями в правдоподобности сообщений Совинформбюро, попытками опорочить колхозный строй, распространением мыслей, направленных на дискредитацию мероприятий партии и правительства в различных областях деятельности…[342].
Историк Н. А. Ломагин в книге «Неизвестная блокада» приводит несколько архивных документов, подготовленных Особым отделом Балтийского флота, о «резких антисоветских проявлениях», допущенных военнослужащими КБФ в начале 1942 года. По своему характеру эти проявления сотрудники госбезопасности подразделяли следующим образом:
«1) пораженческие и изменническо-профашистские настроения;
2) клеветнические и провокационные высказывания:
3) нездоровые настроения на почве питания;
4) прочие антисоветские проявления» [343].
Статистика свидетельствует, что в годы Великой Отечественной войны военные трибуналы осудили за все контрреволюционные преступления 471 988 человек. (18 % от общего числа осужденных трибуналами). Причем, каждый четвертый из них (117 492 чел.) был подвергнут репрессиям за антисоветскую агитацию и пропаганду. На отдельных фронтах процент осужденных по ст. 58–10 УК РСФСР был еще выше. Причем, значительно выше. Так, число осужденных по этой статье военными трибуналами Ленинградского фронта составляло более 50 % от всех «контрреволюционеров». А в 1942 и 1943 годах число «антисоветчиков» достигло аж 60 % от числа привлеченных к судебной ответственности за контрреволюционные преступления[344].
Анализ этих данных позволяет утверждать, что число военнослужащих, осужденных за агитацию и пропаганду в годы войны, значительно превысило количество красноармейцев и командиров, репрессированных за те же преступления в 1937–1938 годах. Представляется, что это было связано не только с ростом численности Красной Армии в военное время. Здесь прослеживается, вслед за пиком репрессий 37-го года, последовательное нарастание очередной, еще более мощной репрессивной кампании, пик которой пришелся на послевоенные годы.
Если же оперировать абсолютными цифрами, то обращает внимание, что наибольший всплеск контрреволюционного «инакомыслия» приходится на 1942 год, когда за антисоветскую агитацию и пропаганду только военными трибуналами было репрессировано 52 254 чел. Большинство из них являлись военнослужащими. Например, согласно статистической справке о судимости за 1942 год по данной категории дел только трибуналами Красной Армии и флота (без учета дел, рассмотренных военными трибуналами войск НКВД, железнодорожного и водного транспорта) были осуждены в этот период 31 674 красноармейца и офицера, из них 7940 — расстреляно[345]. Две трети из них обвинялись в пораженческих настроениях.
Приказ Наркомата Обороны № 227 от 28 июля 1942 года прямо предписывал «ликвидировать отступательные настроения и железной рукой пресекать пропаганду…» [346]. Во исполнение этого приказа, нарком юстиции и прокурор Союза ССР через 3 дня направили на места директиву за № 1096, в которой предлагалось в п. 2: «Действия лиц, преданных суду военного трибунала за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии, квалифицировать по статье 58–10 ч.2 УК РСФСР»[347]. Директива эта лишь усиливала и акцентировала внимание на общественной опасности подобного рода действий. Между тем, фраза о «пораженческих настроениях» присутствует во многих приговорах по данной категории дел. вынесенных задолго до издания упомянутого приказа. Вот лишь некоторые высказывания пораженческого характера, почерпнутые из материалов архивно-следственных дел:
— Победа немцев необходима, так как Советская власть зашла в тупик и ее существование на подавлении личной свободы человека есть массовый духовный террор.
— Как только я попаду на фронт, буду агитировать красноармейцев за переход на сторону Германии и воевать против Советского Союза, так как из него толку все равно нет, кроме голода.
Такие высказывания с первых дней войны скрупулезно фиксировались, обобщались и докладывались по команде в Москву.
Например, начальник Особого отдела Юго-Западного фронта в докладной записке от 5 июля 1942 года на имя Л. Берии приводил следующие примеры пораженчества: «Младший сержант Багатиков Иван Матвеевич в разговоре с бойцами в связи с Харьковской катастрофой говорил: «.. 70 тысяч бойцов и командиров, о которых идёт речь в газете, не пропали без вести, а перешли к противнику. Я тоже возьму автомат, перестреляю командиров и с автоматом перейду к немцам». Красноармеец Пилипчук «в присутствии ряда красноармейцев заявил: «Видно по ходу войны, что Красной Армии не победить немецкой армии, и немец с Украины не уйдёт. Счастливый тот, кто остался в тылу немцев и живёт себе припеваючи и работает дома…». Красноармеец Макогонов: «…Если бы всем повернуть оружие против комиссаров и командиров, то войне через десять минут был бы конец и вновь бы восстановилось единоличное хозяйство и было бы продуктов вдоволь…»[348].
Многочисленные факты осуждения бойцов и командиров Красной Армии за подобного рода высказывания вряд ли можно отнести к разряду необоснованных. Если, разумеется, оценивать их с позиций того непростого времени. Другое дело, что и тогда для пресечения подобных высказываний и слухов в ряде случаев достаточно было принять меры воспитательного воздействия. Или воспользоваться специально принятым 6 июля 1941 года Указом «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения», которым устанавливалось, что за эти действия «виновные караются по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2 до 5 лет. если это действие по своему характеру не влечет за собой по закону более тяжкого наказания»[349].
По этим причинам в документах о реабилитации военнослужащих, осужденных по статье 58–10 УК РСФСР, порой отмечалось, что их высказывания в годы войны являлись вредными, хотя они и не образуют состава преступления. Так, в протесте председателя военного трибунала Ленинградского военного округа по делу красноармейца 227-го отдельного саперного батальона В. П. Петухова отмечалось: «Что же касается отдельных высказываний осужденного об условиях службы в Красной Армии, жизни населения в Германии, то они были действительно вредными, особенно в условиях военного времени, однако по своему характеру и направленности эти высказывания не содержали призыва к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти и потому состава преступления, предусмотренного ст.58–10 ч. 2 УК РСФСР нё образуют»[350].
Между тем тем, к пораженческим высказываниям порой безосновательно относили серьезные попытки проанализировать причины отступления Красной армии, а также обоснованную критику руководства страны и бездарных военачальников, по вине которых РККА понесла огромные потери. Например, обвинение генерал-майора Ф. Н. Романова