Дела генералов Армадерова. Плюснина, Кузьмина и еще нескольких человек из генеральского вагона Военная коллегия рассматривала ровно через десять лет после их ареста - 19 октября 1951 года. Генералы были приговорены по обвинению в «антисоветской агитации» к 25 годам лагерей каждый.
Реабилитация заговорщиков из генеральского вагона состоялась в 1953–1957 годах[378].
По 10 лет Военная коллегия отмерила бывшим преподавателям академии Фрунзе генералам Д. Ф. Попову и В. С. Голушкевичу. Их не было в том вагоне. Они оказались на фронте, в самом пекле. Но статья 58–10 УК РСФСР действовала по всей необъятной российской земле…
Генерал-майор Дмитрий Федорович Попов, командуя в начале войны 237-й стрелковой дивизией, был осужден военным трибуналом Северо-Западного фронта к двум годам лишения свободы условно за преступное руководство войсками. Второй раз его арестовали 30 июля 1943 года, когда он занимал должность начальника Управления подготовки младшего комсостава Главного управления формирования и укомплектования войск Красной армии. Обвинение сводилось к следующему — Попов, находясь на фронте, пытался доказать сослуживцам, что Красная Армия не сможет противостоять немцам, так как наши бойцы и офицеры не проявляют стойкости в боях. А по возвращении в Москву в январе 1942 года, «в пораженческом духе охарактеризовал обстановку на фронте» при встречах с офицерами и генералами[379].
Военная коллегия рассмотрела это дело только 26 мая 1952 года. Попов вину в проведении агитации по существу не признал и заявил, что он действительно обсуждал с сослуживцами недостатки в воспитании и боевой подготовке частей Северо-Западного фронта, но делал это не с враждебной целью, а, наоборот, с целью добиться их устранения:
— Говорил только об имевшихся недостатках, болел за них душой и желал как можно скорей их исправить.
Тем не менее. Военная коллегия признала его виновным по ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР и приговорила к лишению свободы сроком на 10 лет, с конфискацией имущества.
Реабилитация состоялась через год. Военная коллегия отменила свой собственный приговор, указав в определении, что предварительное следствие по делу Попова велось необъективно и тенденциозно, с применением угроз и запугивания.
Владимир Сергеевич Голушкевич перед арестом, произведенным Абакумовым 20 июля 1942 года, был заместителем начальника штаба Западного фронта. Первоначально предъявленное обвинение в измене Родине не нашло своего подтверждения. Однако он тоже десять лет провел в тюрьмах[380]. Только в феврале 1952 года ему было предъявлено обвинение в проведении антисоветской агитации. МТБ СССР вынужденно обратилось к этому беспроигрышному варианту. Когда обвинение в измене распадалось, следователи всегда имели для подстраховки «эластичную» статью 58–10 УК РСФСР. Так они поступили и на этот раз. Десятилетнее заточение Голушкевича выглядело теперь не как ошибка органов госбезопасности, а как закономерный итог его «преступной деятельности». Проводить антисоветскую агитацию Владимир Сергеевич начал, по версии следствия, еще в академии, подвергая «злобной критике академические порядки и охаивая систему воспитания, возводя клевету на офицеров Советской Армии и противопоставляя им офицеров царской армии». Не забыл следователь и участие Голушкевича в войне с Финляндией, возвратившись с которой, он «клеветал на действия советских войск и командный состав»[381].
В суде Военной коллегии, состоявшемся 24 марта 1952 года под председательством генерал-майора юстиции Дмитриева, подсудимый Голушкевич вину в проведении антисоветской агитации не признал и дал подробные показания по всем пунктам обвинения:
— Работая в академии, я по многим вопросам имел свои собственные суждения, которые открыто высказывал, и критиковал разного рода ненормальности. Говорил о необходимости улучшения качества некоторых лекций, обновления учебных программ с учетом опыта финской войны. Выступал против схоластических дискуссий, их оторванности от практики и т. п. Я не могу отрицать, что, может быть, иногда мои высказывания были очень резкими, но не могу признать, что они были антисоветскими. В период между концом финской кампании и началом Великой Отечественной войны в академии разрабатывался проект положения о прохождении службы в РККА. Я говорил, что в него нужно включить хорошие пункты положения о службе в царской армии: создание учебных заведений по типу кадетских корпусов, создание института офицеров Генштаба, твердые сроки присвоения воинских званий и др.
Мы видим, что идеи, которые высказывал Голушкевич, не потеряли своей актуальности и сегодня. Но тогда доброжелательное высказывание об офицерах царской армии могло восприниматься как контрреволюционное. Поэтому рассчитывать на снисхождение, а тем более оправдание, было трудно. Но генерал, все же, надеялся. В своем последнем слове он сказал:
— Я считаю своим долгом доложить суду, что и на следствии и в суде я показывал только правду, никогда не менял показания и никого напрасно не оговорил. Будучи на фронте, я отдавал все силы на службу Родине и ее армии. Я уверен, что советский суд вынесет справедливый приговор и даст мне возможность вернуться к нормальной жизни.
Не дали. Военная коллегия осудила генерала на 10 лет лагерей с поражением в правах и лишением воинского звания. Хорошо хоть, что к этому времени десятилетний срок уже подходил к концу и через несколько месяцев Голушкевича выпустили. Но клеймо «контрреволюционера» оставалось.
23 мая 1953 года Владимир Сергеевич написал письмо своему бывшему фронтовому командующему маршалу Г. К. Жукову с просьбой оказать возможную поддержку в снятии с него судимости.
Г. К. Жуков, и сам перед этим испытавший все мощь репрессивного пресса. 30 июня направил министру обороны официальное ходатайство, в котором со свойственной ему прямотой и смелостью писал: «Лично я знал генерала Голушкевича в бытность его на Западном фронте в период Московской битвы зимой 1941 года как вполне честного, боевого генерала и ничего плохого, антисоветского у него в то время не было. Думаю, что он стал жертвой клеветы. Считал бы возможным дело его. с целью полной реабилитации, пересмотреть, о чем и прошу, в случае Вашего согласия, дать необходимые указания».
28 июля 1953 года Военная коллегия прекратила дело В. С. Голушкевича производством по причине его полной реабилитации.
5. «Генеральскую форму прошу доставить в камеру»
По воспоминаниям очевидцев, эти были первые слова, которые произнес крупный ученый, профессор Петр Августович Гельвих, выслушав сообщение начальника лагеря о его полной реабилитации. Полковник опешил от неожиданности. Обычно реакция заключенных в таких случаях была совсем иной. Они готовы были упасть на колени, расцеловать благодетеля. А здесь — полная невозмутимость и спокойствие. Полковник побагровел и лихорадочно стал соображать, что предпринять в этой нестандартной ситуации, как поставить на место восьмидесятилетнего старика, зека с многолетним стажем, пока он в его власти. Бить уже нельзя — от одного удара может загнуться…
А Гельвих таким же тихим, но твердым голосом повторил:
— Вы поняли меня, товарищ полковник. Я отказываюсь выходить на свободу до тех пор. пока мне не доставят в камеру генеральскую форму.
Что-то здесь не так — решил начальник лагеря и решил не рисковать. Просьбу генерала выполнили.
Кто же он такой Петр Августович Гельвих? Почему так необычно отреагировал на сообщение об освобождении?
Мотивы его поведения стали понятными после изучения материалов дела[382]. Родился в Витебске в 1873 году. Из дворянской семьи. Всегда считал себя русским, хотя по документам значился немцем, а родители по происхождению были шведами. Свободно владел французским, немецким и польским языками. Окончил с отличием Киевское юнкерское училище и Михайловскую артиллерийскую академию. Революцию Гельвих встретил в звании полковника. В Советской Армии стал генерал-майором артиллерии, начальником кафедры стрельбы Артиллерийской академии. Член артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления. Доктор технических наук. Непререкаемый авторитет в своем деле — вопросах артиллерийской стрельбы. Он первым в мире разработал и сформулировал теоретические основы рассеивания дистанционных разрывов. За выдающиеся научные достижения в 1941 году стал лауреатом Сталинской премии 1 степени. В 1942 году — награжден орденом Ленина. А в 44-м Гельвих был арестован. 27 января сотрудники Главного управления контрразведки МГБ СССР нагрянули с обыском в его домашнюю квартиру. Произвели арест — как немецкого шпиона. И тоже были удивлены, с каким спокойствием и невозмутимостью отнесся Петр Августович к аресту. Не выразил недоумения, не заявил, что это чудовищная ошибка. Не спросил даже о причинах ареста. И не потому, что разменял к тому времени уже восьмой десяток. Дело в том, что аресты сопровождали П. А. Гельвиха всю его жизнь, стали для него привычным делом. Этот был уже четвертым.
В 1919 году Петрочека задержала его в качестве заложника. В 1930-м особый отдел Ленинградского военного округа арестовал в рамках масштабного дела «Весна» по подозрению в участии в антисоветской офицерской организации. В 1938-м управление НКВД по Ленинградской области произвело очередной арест по подозрению в шпионаже.
Обвинение ни разу не подтвердилось. Каждый раз Гельвиха вскоре после задержания выпускали из заточения. Он был уверен, что разберутся и на этот раз.
Но ждать пришлось более восьми лет.
Генерал артиллерии на допросах ни разу не дрогнул. Вину не признал, не изменил показаний, никого не оговорил. Он и в тюремных застенках продолжал заниматься научной деятельностью. Следователь обзывал его шпионом, а он продолжал работать над совершенствованием артиллерийских систем. Единственным его желанием в последние годы было передать свой труд из тюрьмы в надежные руки.