Есть, впрочем, мнение, что основным автором этой идеи надо считать не Костикова, а И. И. Гвая. Сегодня трудно однозначно сказать — кому из них первому она пришла в голову…
В 1989 г., после очередного резкого публичного выступления В. П. Глушко, была назначена новая серьезная комиссия. Действовала она под эгидой оборонного отдела ЦК КПСС, который подключил в работе сотрудников Прокуратуры и КГБ СССР. Были исследованы практически все архивные документы и свидетельские показания многих работников. Предварительные выводы комиссии однозначно свидетельствовали о правомерности авторства А. Г. Костикова. Но после того как подготовленный в 1989 г. документ был направлен на экспертизу (в Академию наук СССР, Миноборонпром СССР, Генеральный штаб Вооруженных Сил СССР и Комиссию Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам) ситуация изменилась. Его роль была сведена к тому, что он, как главный инженер НИИ-3, а В. В. Аборенков, как представитель ГАУ, «внесли вклад в разработку, испытания и совершенствование пусковой установки, в принятие ее на вооружение Красной Армии и внедрение в серийное производство».
Основные же разработчики «Катюши» указаны в приложении к совместной докладной записке в ЦК КПСС от 28 июня 1991 года. Разработчики реактивного снаряда: Н. И. Тихомиров, В. А. Артемьев. Б. С. Петропавловский, Г. Э. Лангемак, И. Т. Клейменов, Ю. А. Победоносцев. Л. Э. Шварц и др.; разработчики порохов для этих снарядов: В. А. Артемьев, С. А. Сериков, О. Г. Филиппов, А. С. Бакаев, В. С. Дерновой, Б. П. Фомин и др.
Что касается пусковой установки, представленной И. И. Гваем в 1938 г., то ее разработчиками названы также А. С. Попов и А. П. Павленко.
Все эти люди заложили фундамент нынешнего могущества российской ракетной техники. Каждого из них по праву можно назвать «отцом» легендарной «Катюши». В том числе и А. Г. Костикова. Вряд ли справедливо, что его фамилия отсутствует в приведенном списке авторов «Катюши». Он сумел обосновать и вместе с И. И. Гваем реально придать новое качество ракетным системам залпового огня. Другое дело, что в этой истории оказались невысокими его человеческие, а не профессиональные качества. Возможно, именно его косвенная причастность к описанным репрессиям привела и к умалению его реального вклада в разработку «Катюши».
Глава 6. За измену Родине
1. По подозрению в измене родине
По данным судебной статистики, в 1941 — 1945 годах каждый пятый-шестой человек был осужден военными трибуналами по контрреволюционной статье.
Параллельно военным судам продолжали действовать внесудебные органы, вклад которых в дело «укрепления государственной безопасности» также был довольно весомым.
Так, по данным Центрального архива ФСБ РФ Особым совещанием при НКВД СССР было рассмотрено в 1942 году — 77547 дел, к расстрелу приговорено — 26510 человек (каждый третий)[219]. Военными трибуналами в том же году было осуждено за контрреволюционные преступления — 112 973, в том числе за измену родине — 43 050[220].
Дела об измене Родине (статья 58—1 УК РСФСР)[221], поступавшие в трибуналы, составляли подчас половину, а в 1944 — 1945 годах — две трети от всех контрреволюционных преступлений.
Процент осужденных за контрреволюционные преступления, к которым была применена высшая мера наказания — 24,6 %. По статье 58—1 и. «б» Уголовного кодекса этот процент был значительно выше[222]. Например, в начальный период войны расстрел был применен к 85 % «изменников».
Кто же попадал под трибунал по статье «Измена родине»? Немало было красноармейцев и офицеров, добровольно перешедших на сторону врага, либо попавших в плен, а затем завербованных немецкими спецслужбами. Были пособники фашистов, служившие в полиции и участвовавшие в истязаниях и расстрелах мирных граждан. О некоторых из таких дел будет рассказано в этой и последующих главах. Но прежде отметим, что через трибуналы и Военную коллегию прошло в те годы немало «изменников», ставших таковыми по воле авторов многочисленных директивных указаний, а также по причине применения исполнителями таких указаний физического воздействия к обвиняемым.
Политические фантазии законодателя порой заходили слишком далеко. Сразу оговоримся, что сами по себе деяния, о которых пойдет речь, нередко являлись преступными и представляли общественную опасность. Другое дело, что им искусственно придавалось «контрреволюционное» обрамление. Соответственно, трибуналы судили виновных уже не по уголовной или воинской статьям, а как «врагов народа».
Так, еще до войны совместной директивой наркомов внутренних дел, юстиции и прокурора СССР от 28 апреля 1941 года[223] было предписано всех заключенных, совершивших побеги из лагерей, судить по «контрреволюционной» статье (58–14 УК РСФСР, контрреволюционный саботаж) и применять к ним «суровые судебные меры наказания, в отдельных случаях до высшей меры наказания включительно». Это указание действовало и в годы войны. Приказом наркома юстиции СССР № 6 от 26 января 1942 года по той же статье 58–14 УК предлагалось квалифицировать случаи злостного уклонения людей от сдачи трофейного имущества (огнестрельного и холодного оружия, боеприпасов и др.).
Сталинский приказ № 227 от 28 июля 1942 года тоже, как известно, устанавливал, что командиры и политработники, «отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины». Через три дня, 31 июля 1942 года Нарком юстиции СССР и Прокурор СССР спустили в трибуналы директиву № 1096, которая предписывала:
«1. Действия командиров, комиссаров и политработников, привлеченных к военному суду командующими и военными советами фронтов за самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров, квалифицировать по ст. 58—1 «б» УК (измена Родине, совершенная военнослужащим) Расследование по этим делам производить в срок 48 часов.
2. Действия лиц. преданных суду военного трибунала за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии, квалифицировать по ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда и агитация в военной обстановке)»[224].
Директивой прокурора СССР № 13/18580с от 12 октября 1942 г. предписывалось «дезертиров из Красной армии, занимающихся бандитизмом, вооруженными грабежами и контрреволюционной повстанческой работой, заочно предавать суду военных трибуналов по ст. 58–16 как изменников Родины. Поскольку после этого практически всех дезертиров начали относить к «изменникам». Главный военный прокурор и начальник Главного управления военных трибуналов вынуждены были вскоре направить в прокуратуры и трибуналы разъяснение № 0145/1/04072 от 29 ноября того же года о том, что «постановление ГКО от 11 октября 1942 года не следует распространять буквально на всякого дезертира, унесшего с собой оружие»[225].
Из других подобных документов можно назвать постановление Пленума Верховного суда СССР от 23 марта 1944 года. В нем давалось указание «самовольный переход линии фронта» гражданскими лицами рассматривать как акт измены Родине, если он совершен «с целью оказания содействия врагу, либо, хотя бы и без прямо поставленной такой цели, но из враждебных побуждений к Советской власти». Когда же самовольный переход был лишен и этих расплывчатых признаков — действия подпадали под ту же статью 58—3 УК РСФСР[226].
Вот уж действительно — куда ни шагни, все равно окажешься затянутым в болото «контрреволюции».
Впрочем, «контрреволюционерами» тогда становились, даже не делая никаких шагов. Достаточно было родственной связи с «врагом народа». В постановлении ГКО от 24 июня 1942 года «О членах семей изменников Родины» говорилось, что применение репрессий в отношении членов семей, перечисленных в пп. 1 и 2 лиц (следует длинный перечень), «производится органами НКВД на основании судебного приговора судебных органов или решений Особого совещания при НКВД СССР»[227]. Иными словами, для применения репрессий к родственникам репрессированного лица не требовалось никаких дополнительных решений. Они перечислялись в том же постановлении: отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры[228].
Все это действия (или бездействие), которым контрреволюционная окраска придавалась Указами Президиума Верховного Совета СССР, приказами НКО. постановлениями ГКО или Верховного суда СССР. Но было немало и таких случаев, когда уголовные деяния облекало в контрреволюционные одежды воображение сотрудников НКВД.
Согласно официальным данным за годы Великой Отечественной войны органы военной контрразведки обезвредили 43 477 агентов гитлеровских спецслужб. Но вы нигде не найдете данных о том. кто из них в действительности был завербован Абвером, а кого «сделали» немецкими агентами следователи особых отделов и управлений контрразведки «Смерш». Процитируем выдержки из документа, который наглядно показывает о том, как фабриковались такого рода дела.
Начальник Главного политического управления А. С. Щербаков, проверявший по жалобе командующего 7-й отдельной армии генерал-лейтенанта А. Н. Крутикова деятельность особого отдела этой армии, в донесении на имя И. В. Сталина от 22 мая 1943 года писал:
«Красноармеец Ефимов 29 ноября 1942 года был вызван следователем Особого отдела на допрос в качестве свидетеля. Ефимов рассказал, что в 1941 году был в плену у немцев и оттуда бежал. Это вызвало подозрение и, по существу, явилось основанием для его задержания. 30 ноября Ефимов на допросе признался в шпионской деятельности.