Анализ следственных материалов показал, что следствие по делу Ефимова проведено крайне поверхностно и недобросовестно. Все обвинения построены только на признании самого подсудимого. Причем все эти признания пестрят противоречиями и неправдоподобностями.
Особый отдел имел полную возможность проверить личность Ефимова и собрать о нем более глубокий материал. Однако этого сделано не было. Единственным объективным доказательством виновности Ефимова является его сдача, будучи в окружении, в плен в сентябре месяце 1941 года и пребывание на территории, оккупированной немцами. В результате категорического отказа Ефимова на заседании Военного трибунала 30 апреля 1943 года от своих показаний и отсутствия в деле каких-либо других материалов, свидетельствующих о его виновности. Ефимов был оправдан.
Между тем по материалам следствия дело рисовалось таким образом, что Ефимов, проживая в Торопецком районе, якобы был близко связан с немцами, пьянствовал с ними в ресторане, выдал немцам жену политрука Никифорову Марию и вел среди населения антисоветскую агитацию.
Виновными в создании бездоказательного обвинения Ефимова в шпионаже являются старший следователь Особого отдела армии капитан Седогин и начальник следственной части, он же заместитель начальника Особого отдела армии подполковник Керзон»[229].
В донесении Щербакова приведено немало дел такого рода. Причем, многих «немецких агентов», в отличие от Ефимова, к тому времени уже успели расстрелять:
«Военный Трибунал 7-й армии и его председатель т. Севостьянов стали выражать сомнение в правильности проведения следствия в отношении ряда людей, которые уже прошли через трибунал и осуждены трибуналом за шпионаж… Пышнова и Лялина, Масленникова и Никитина, Стафеева. Провести надлежащее расследование по этим делам не представляется возможным, так как осужденные (кроме Лялина) расстреляны»[230].
Аналогичный пример приведен в воспоминаниях судебного секретаря военного трибунала М. Делаграмматика, который вел протокол суда над военной медсестрой Ольгой Сердюк, обвиняемой по ст. 58–16 УК РСФСР: «Составляя протокол, я не встретил в ее показаниях фактов шпионской деятельности. Она признала, что была завербована в лагере военнопленных, дала подписку сотрудничать с немецкой разведкой, — этим дело и ограничилось. Но для военного трибунала основополагающее значение имел сам факт вербовки, даже не сопровождаемый разведывательной деятельностью. Мало того, и о вербовке-то было известно лишь со слов подследственной, без всяких вещественных доказательств. И вот — обвинительный приговор и скорый расстрел. Старший секретарь военного трибунала Шарков однажды поделился со мной методикой выявления немецких шпионов. Начальник Особого отдела НКВД корпуса, высокий и плотный человек, заходил в камеру, где находились военнослужащие, подлежащие проверке (освобожденные или бежавшие из плена, бывшие в окружении, партизаны), выбирал и уводил какого-либо слабого или боязливого бойца, применял к нему свои огромные кулачищи и получал таким образом признание в шпионаже. Дальше несчастного ожидало мучительное следствие, трибунал и казнь»[231].
Факты фальсификации по делам об измене родине выявлялись и на других фронтах. Но это были редкие случаи. Большинство приговоров пересматривалось уже после войны. А ряд высокопоставленных арестантов, в основном генералов, как уже сказано, вообще содержали в заключении без суда и следствия. Среди них дела в отношении «изменников родины» бывшего начальника 2-го отдела Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии военного инженера 1-го ранга А. А. Гюннера и начальника артиллерии 58-й резервной армии комбрига Н. Ф. Гуськова, арестованных в годы войны по подозрению в измене родине, а осужденных лишь в конце 1950 года, да и то во внесудебном порядке, к лишению свободы сроком на 15 лет каждый.
Гюннер был арестован 19 сентября 1941 года. Непосредственным поводом для его задержания по подозрению в шпионской деятельности, также как и для генералов Вейса, Ширма-хера и других, стала его нерусская фамилия.
Как видно из приобщенной к личному делу автобиографии, Гюннер писал в ней о том, что родился он 22 мая 1899 года в Санкт-Петербурге, с 1913 по 1919 год был тесно связан с семьей подпольщика-большевика С. Я. Алиллуева, где осенью 1917 года познакомился с И. В. Сталиным, что за успешную работу по укреплению обороноспособности Союза ССР был награжден в 36-м орденом «Знак Почета», а в 40-м — орденом Красной Звезды[232]. Но контрразведчики интересовали совсем другие вехи его биографии. Родители — чехи, эмигрировали в Россию, российское подданство приняли в 1914 году, в 1912-м тринадцатилетний Артур зачем-то ездил с отцом на свою историческую родину. А в октябре 1939 года вообще побывал в фашистском логове вместе с арестованными позже за дезинформацию Советского правительства о состоянии вооружения германской армии Засосовым. Савченко, Герасименко и другими руководителями Главного артиллерийского управления Красной Армии. В Берлине Гюннер, как установило следствие, занимал в гостинице отдельный номер, а, значит, мог общаться с представителями германской разведки.
И все же, судя по всему, доказательств, изобличающих Гюннера в измене Родине, было собрано недостаточно. В этом случае, как всегда, следователи обратились к «безотказной» статье 58–10, предусматривавшей ответственность за проведение антисоветской агитации. 19 сентября 1950 года Гюннеру было предъявлено именно такое обвинение. «Преступление» выражалось в том, что он во время Отечественной войны среди сокамерников высказывал пораженческие взгляды и возводил клевету на советскую действительность[233].
Арестованному в феврале 1942 году начальнику артиллерии 58-й резервной армии комбригу Н. Ф. Гуськову Особое совещание при МГБ СССР, в отличие от Гюннера, проштамповало вмененную следствием ст. 58—1 «б» УК РСФСР. Хотя вряд ли кто из исследователей сможет понять — в чем же конкретно выразилась эта измена? Единственной зацепкой может стать запись в его личном деле о том, что в 1941 году комбриг Гуськов был исключен из партии «за неправильное определение немецкой культуры».
Нам остается только добавить, что и Гюннер, и Гуськов в 1953 году были полностью реабилитированы. Причем, Гуськов — постановлением все того же Особого совещания при МГБ СССР от 31 июля 1953 года, что по тем временам было большой редкостью.
2. Приглашение к самоубийству
8 января 1943 года советское командование предъявило командующему 6-й немецкой армии генерал-полковнику Ф. Паулюсу ультиматум о безоговорочной капитуляции всех немецких войск, окруженных в Сталинграде. Предложение это было отклонено и 10 января началась операция «Кольцо» с целью расчленения и разгрома по частям окруженной фашистской группировки. После этого Паулюс неоднократно запрашивал у Гитлера согласие на капитуляцию. Но тот неизменно отвечал отказом. Причем, в категорической форме. А 30 января — присвоил Паулюсу звание генерал-фельдмаршала.
Намек фюрера командующий понял правильно:
— Это. по всей видимости, приглашение к самоубийству. Но я не доставлю им этого удовольствия.
На следующее утро Паулюс отдал распоряжение поднять белый флаг. Предварительные переговоры с немцами провели офицеры 38-й бригады, а после доклада об этом командующему 64-й армией генерал-лейтенанту М. С. Шумилову, тот поручил возглавить миссию по проведению капитуляции своему начальнику штаба генерал-майору И. А. Ласкину
В 9.00 Иван Андреевич прибыл в штаб Паулюса, расположенный в подвале универмага. И сразу объявил:
— Всем поднять руки вверх! Вы пленены. Я. начальник штаба 64-й армии генерал Ласкин. Прибыл по поручению советского командования принять у Паулюса капитуляцию.
Гитлеровские генералы повскакивали со своих мест. Ласкин потребовал немедленно отдать приказ о прекращении огня, кратко изложил условия капитуляции. Потом спросил генералов:
— Где находится Паулюс?
Фельдмаршал был в соседней комнате. Его доставили в штаб Рокоссовского, а в начале февраля 1943 года — в подмосковный Красногорский лагерь для военнопленных.
8 августа 1944 года Фридрих Паулюс выступил по радио с антинацистским заявлением, в котором призвал немцев выступить против Гитлера. В тот же день гестапо арестовало всю его семью…
Впрочем, о дальнейшей судьбе Паулюса и об аресте его семьи сегодня хорошо известно. В то же время, мало кто знает, что главный герой нашего рассказа, отважный советский генерал И. А. Ласкин, предъявивший ультиматум немецкому фельдмаршалу, в конце 1943 года тоже был арестован…
Отвечая на естественный вопрос — за что? — надо прежде сказать о том, что в 1943 году сотрудники вновь образованного Главного Управления контрразведки «Смерш» активизировали свою деятельность. Были произведены аресты нескольких крупных военачальников. В мае. например, задержали заместителя командующего Юго-Западным направлением по автобронетанковым войскам генерал-лейтенанта В. С. Тамручи, в августе — заместителя командующего войсками Среднеазиатского военного округа генерал-майора Г. А. Буричен-кова…
Обвинялись все они в измене родине по статье 58–16 УК РСФСР. Руководитель «Смерша» В. Абакумов стремительно набирал политический вес, попытался даже оттеснить на второй план Л. Берию. А для этого нужны были новые громкие дела. Аббревиатура «Смерш» расшифровывалась как «Смерть шпионам». Поэтому дела, естественно, должны были быть о шпионаже и измене Родине. Соответствующие указания Абакумов отдал своим подчиненным, после чего кривая судебной статистики неуклонно поползла вверх.
Об этой тенденции ранее никто из военных историков не писал. Поэтому приведем несколько ранее засекреченных цифр. В 1941 году за измену родине военными трибуналами было осуждено 8 976 чел., в 42-м — 43 050, в 43-м — 52 757, в 44-м — 69 895. Всего же за годы войны военными трибуналами было осуждено за измену родине — 274 599 человек