ании постановления оперуполномоченного особого отдела бригады Хижинский за измену родине был приговорен к расстрелу. А Будыхо. как преступник особой важности. — переправлен на большую землю и вскоре арестован.
Арест санкционировали 10 ноября 1943 года начальник управления контрразведки «Смерш» Абакумов и Главный военный прокурор Носов.
В документах следствия бездоказательно утверждалось, что «не исключена возможность перехода Будыхо на сторону партизан по заданию немцев». Через несколько месяцев следствие было практически закончено. Но дело в суд не передали. В совершенно секретной справке. составленной 20 декабря 1944 года военным прокурором ГВП майором юстиции Лозицким, отмечалось: «Следствие по делу фактически завершено… дело ожидает особых указаний высшей инстанции»[356].
От кого конкретно и каких именно указаний ждал военный прокурор сказать трудно. Д. Волкогонову удалось установить, что Л. Берия показывал протокол допроса А. Будыхо Верховному главнокомандующему. Генерал в ходе этого допроса дал довольно подробные и точные характеристики многим советским генералам, находившимся в немецком плену, описал их настроения и отношение к созданию РОА. Но эта информация, видимо, не заинтересовала Сталина.
До марта 1950 года генерал Будыхо находился в заключении, ожидая своей участи. 15 марта было утверждено обвинительное заключение, а через четыре дня состоялось закрытое заседание Военной коллегии, на котором Будыхо был приговорен за измену Родине к расстрелу.
В обвинительном заключении утверждалось, что Будыхо, как заместитель Бессонова по ПЦБ. «действуя по заданию германской разведки под кличкой „Успенский", принимал участие в подготовке диверсионно-повстанческих кадров», которые должны были десантироваться в глубоком тылу СССР с целью захвата лагерей и организации совместно с заключенными антисоветских выступлений, а в июне 1943 года, после ликвидации ПЦБ, перешел на службу в РОА и являлся представителем этого формирования при штабе 16-й немецкой армии. О побеге генерала в этом документе ничего не говорилось. Следующая фраза обвинения гласила: «19 октября 1943 года Будыхо был задержан в тылу у немцев советскими партизанами и передан в распоряжение следственных органов»[357]. О том же. что он бежал и сам пришел к партизанам, не было сказано ни слова. Правда, когда дело Будыхо проверялось в Главной военной прокуратуре, этот вопрос не обошли вниманием.
В постановлении об отказе в пересмотре его дела от 11 сентября 1956 года есть такая фраза: «Объяснение Будыхо в судебном заседании о том. что он стал сотрудничать с немцами с целью побега из плена в Советский Союз голословно: явка Будыхо с повинной в 1943 году, когда на фронтах немецкие войска начали терпеть поражение от Советской Армии, не могла служить основанием для освобождения его от уголовной ответственности за совершенное преступление».
Согласитесь, весьма спорное утверждение. Тем более, что по другим делам в аналогичных ситуациях ГВП в те годы выносила и иные решения. Например, по делу батальонного комиссара Я. А. Чугунова. Как активный участник того же ПЦБ, он в 1944 году был осужден Особым совещанием при НКВД СССР к 10 годам лишения свободы, а в 1961 году полностью реабилитирован, поскольку «вступил в ПЦБ в январе 1943 года с целью изыскания возможности для перехода на сторону Красной армии»[358].
Из архивных материалов видно, что вынесению постановления об отказе в пересмотре дела Будыхо предшествовало следующее. За несколько дней до принятия решения дело было доложено заместителю Главного военного прокурора полковнику юстиции Д. П. Терехову, который волевым решением рассеял все сомнения прокурора отдела подполковника Соломко:
— Будыхо осужден правильно. Пишите постановление об отказе в пересмотре дела.
В 1982 году, когда это дело в очередной раз изучалось в Главной военной прокуратуре на предмет его пересмотра, военные прокуроры все же пришли к выводу, что в силу противоречивости доказательственной базы надо выносить постановление о возбуждении производства по вновь открывшимся обстоятельствам.
Следственный комитет КГБ СССР провел дополнительное расследование, после чего его начальник генерал-лейтенант юстиции А. Ф. Волков сообщил помощнику Главного военного прокурора — «изученные материалы свидетельствуют об обоснованности осуждения Будыхо». И производство по вновь открывшимся обстоятельствам было прекращено.
В третий раз дело генерала Будыхо было истребовано в ГВП для проверки в январе 2001 года. И хотя результат оказался таким же — осужден обоснованно — сомнения до сих пор остаются. Нельзя исключить, что последняя точка в этом деле еще не поставлена.
4. «Трофейное дело»
Взятие военных трофеев — право победителей. Как писал А. И. Солженицын, война и трофеи — неотделимы. То есть, само по себе — дело это оправданное. Тем более, что наша страна была оккупантами основательно разрушена и разграблена.
С 1943 года в соответствии с постановлением ГКО «О сборе и вывозе трофейного имущества и обеспечении его хранения» и соответствующими приказами наркомата обороны начали действовать трофейные роты, батальоны и бригады, собиравшие трофеи (от музейных экспонатов до целых заводов) и отправлявшие их в СССР. Там они распределялась по музеям, запасникам, архивам…
В 1944 году было узаконено отправление на родину одной посылки в месяц: солдату — весом 5 кг., офицеру — 10 кг., генералу — 16 кг.[359]. В основном, отправляли предметы первой необходимости из специального «посылочного фонда».
После окончания войны постановлением ГКО № 90360 от 9 июня 1945 года было предписано «выдать всем генералам в собственность, безвозмездно, из числа трофейных по одной легковой машине» (офицерскому составу — мотоциклы и велосипеды), а также предоставить возможность приобрести за наличный расчет пианино, охотничьи ружья, сервизы, ковры, фотоаппараты, часы и др. Кроме того, постановлением ГКО № 9054-С от 23 июня 1945 года предлагалось разрешить Военным Советам фронтов и армий «бесплатную выдачу из трофейного имущества в качестве подарков увольняемым по демобилизации красноармейцам, сержантам и офицерам, хорошо исполнявшим службу, некоторых предметов бытового пользования, а также организовать для них через хозяйственные аппараты войсковых частей и соединений продажу за наличный расчет трофейных товаров и предметов широкого потребления по утвержденной на одного человека норме»[360].
Между тем. установленный порядок зачастую нарушался. Многих военнослужащих поразил вирус наживы. Так. в донесении начальника политотдела 8-й гвардейской армии от 29 апреля 1945 года № 0713 сообщалось, что при задержании рядового 350-го легкоартиллерийского штурмового полка М. Ф. Попова в его карманах и в голенищах сапог было обнаружено: «четыре бумажника, игральные карты. 4000 оккупационных марок, 300 польских злотых, 2 пистолета, машинка для стрижки волос. 4 ножа, двое ручных и одни карманные часы, две лупы, одна золотая монета достоинством в 10000 марок, две русские золотые монеты (николаевские) по 10 рублей, 3 браслета. 11 золотых и простых колец». А далее констатировалось: «Безусловно, Попов с целью грабежа ходил по квартирам, забирал ценные вещи и забыл о своих обязанностях воина, превратился в бандита. Попов арестован, ведется следствие на предмет отдачи его под суд военного трибунала»[361].
Таких «барахольщиков» и «мародеров» осудили немало. И все же, до поры до времени, командование не относило эту проблему к числу наиболее острых. В приказах и донесениях лишь отмечалось, что такие факты разлагающе действуют на солдат и офицеров.
Ситуация кардинально изменилась после того, как в Кремле решили увязать присвоение больших объемов трофейного имущества с личностью Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. Так появилось несколько оперативно-следственных, а затем и судебных дел, получивших условное обобщенное название — «трофейное дело».
Анализ архивных документов дает основания полагать, что возникновению этого дела способствовало следующее.
Сразу после Победы началась еще одна война. Точнее — две войны. Одна — холодная. о которой все знают. Другая — скрытая, тайная, о которой мы узнали лишь спустя десятилетия. Это была война против фронтовиков-победителей. Новая репрессивная волна намного перекрыла волны «большого террора» второй половины 30-х годов. Судите сами. В 1937 и в 1947 годах число заключенных в лагерях ГУЛАГа было приблизительно одинаковым — около 800 тыс. чел. Разница лишь в том, что в 1937 году удельный вес лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, составлял всего 12,8 % (около 105 тыс. чел). А в 1947 году — более 50 % (около 440 тыс. чел).
Одной из основных причин нарастания репрессий в послевоенный период стало резкое усиление критического настроя и брожений среди фронтовиков. Они прошли всю Европу и, возвращаясь, сравнивали «социалистический рай» с тем. как живут побежденные.
Руководство страны опасалось, что резкий всплеск инакомыслия может перерасти в бунт со стороны военных. А объединить и повести их за собой мог самый авторитетный в войсках маршал Г. К. Жуков. Поэтому острие удара направили против маршала Победы.
Начало кампании по дискредитации Г. К. Жукова положило заседание Высшего Военного Совета, состоявшееся в Кремле 1 июня 1946 года. А через неделю Сталиным был подписан приказ № 009 об освобождении маршала от занимаемых постов, так как он «пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым Правительству и Верховному Главнокомандованию»[362]