«В этом мире у вас одно оружие — то, чего не бывает в землях Полуночи. Это свет». Кобзарь был прав. Они не остались прежними. Шныряла спустилась на пару ступеней и хлопнула Тео по плечу:
— А старикан прав: не сидится же тебе дома! Да и всем нам.
— Вы не обязаны… Я сам…
— Идиот. Если б твои извилины были такие длинные, как волосы, ты бы уже понял — мы не отпустим тебя одного.
По лицу Теодора медленно расползалась ухмылка, а Шнырялина стала еще шире. Он оглядел друзей — все они стояли рядом, готовые пуститься с ним в очередную авантюру, но теперь их объединяли не Макабр и мир Смерти, а нечто… иное. И Теодор признался себе, что слова Шнырялы, черт возьми, сделали его счастливым.
— Итак, ты хочешь найти… эту любовь.
Тео развернулся в темноту:
— Я услышал голос, и могила открылась, когда я сказал это слово.
— Тебя не смущает, что при слове «любовь» открылась… могила?
— Ну да. Это немножко могила.
— Немножко?
— Послушайте, это все-таки… любовь! — Язык Теодора тоже с трудом выговаривал это слово. А уж тем более в могиле. — Она не может быть опасной.
Они спускались в гулкую темноту. Пламя факелов лизало низкие стены, а время от времени за шиворот падали влажные комочки земли — и в этот момент труднее всего было забыть, где именно они находятся. Вдруг ступени закончились. Теодор сделал еще пару шагов и оказался в каменном коридоре.
— Что ты сказал, Тео? Не может быть опасной? А теперь… повтори это еще раз!
Шныряла подошла к стене напротив проема и осветила надписи. Многие были на камне выцарапаны, какие-то — выведены копотью от свечей. Надписи покрывали пол, стены и даже — кто умудрился туда забраться? — потолок.
Liebe.
Rakkaus.
Amore.
У Тео мурашки побежали по загривку от этих древних и не очень слов, оставленных неизвестно кем и когда — и было в этих черточках и мазках что-то… жуткое. Тео сам не знал что. А потом понял. Слишком резкие штрихи. Слишком глубокие царапины. Слишком корявые буквы.
Все это писали безумцы.
Слова, сказанные минуту назад — «Любовь не может быть опасной», — теперь показались ему насмешкой. Тео обменялся обеспокоенными взглядами с притихшими спутниками. Он поднял факел и с трудом проговорил:
— Нужно бы осмотреться.
Коридор оказался лишь каменной кишкой, соединенной с десятками других — лабиринт, подобный Полуночному. А может, и тот самый. Копотью от факела они оставили на стене метку и двинулись дальше. Длинные коридоры, к счастью, были не так уж темны: кое-где на стенах висели небольшие масляные лампы. Когда друзья заходили в новый коридор, лампы загорались сами по себе, и это было жутковато, словно в пустынном лабиринте прислуживали призраки. Тео время от времени слышал голос. Под землей зов стал отчетливее:
— Войди… Войди…
Тео перехватил факел поудобнее, свернул за угол и разочарованно остановился.
Коридор оканчивался тупиком. Теодор махнул веткой, и пламя рассыпалось оранжевыми искрами, отразившись в гладкой стене.
Зеркало.
Какое-то время Тео рассматривал свое бледное лицо, выхваченное светом из мрака. Давно он не глядел на себя… До чего ж стал тощий! И будто еще вытянулся — правду Шныряла говорила: «Жердь, ну жердь!» В отражении показались Санда, Шныряла и Вик.
— Тут никого нет!
В этот момент раздался голос:
— Никого? А вы — кто?
У Тео отвисла челюсть. Остальные тоже застыли. Говорило зеркало!
— Хотя, если рассуждать словами Рене Декарта: «Я мыслю — следовательно, я существую», можно сделать вывод: в ваших головах слишком мало извилин, чтобы называться человеческими существами.
Поверхность Зеркала подернулась рябью, из темной глубины приблизился чей-то силуэт.
— Я тут, понимаете ли, ору-ору как идиот уже несколько недель — и никого! Чем вы там занимались, преферанс раскладывали? Котят гладили? Ей-богу, устал ждать! Пришлось сбросить вторую звезду, чтобы вы пошевелились…
В Зеркале появилось светлое и благородное мужское лицо. Блондин погладил горло пальцами, украшенными перстнями.
— Кхе-кхе… Охрип уже звать — один, в этом мерзком коридорчике… То ли дело, когда я висел в Версале! Людовик Восемнадцатый, Луи-Филипп, фрейлины, дворцовые интрижки… — Мужчина хихикнул. — Да, было время! Бонжур, мадмуазель, вы сегодня так прекрасны! Ох, нет, бородавка на вашем носу совсем не видна под десятью слоями пудры!
Между Тео и Виком высунулась острая мордашка Шнырялы:
— Э… вы кто?
— Вообще-то, мадмуазель, здороваются не так, но я уже сложил мнение о вашем уровне культуры! Меня зовут… — Мужчина слегка поклонился, страусиное перо на его голубом берете всколыхнулось. — Валет Червей.
«Господи, это же он самый!» — ахнул про себя Тео.
Сколько вечеров он играл в карты с отцом, а пару раз — с изворскими ребятами, пытаясь влиться в компанию… Обычно все оканчивалось плохо: он проигрывал, ребята придумывали «дураку» идиотское задание, и Теодору приходилось скрипя зубами это выполнять. Но он точно помнил изображения на картах. И это — тоже!
Лицо молодого аристократа с тонкими усиками и хитрой улыбкой. Кудри цвета пшеницы вьются до плеч. Роскошный голубой с красным камзол, через плечо перекинута портупея, расшитая знаками, а под горлом собрано снежно-белое жабо. В левой руке Валет вальяжно держал алебарду, на блестящем лезвии которой краснел знак червей.
Валет зевнул:
— Еще вопросы?
— Валет Червей? — недоверчиво переспросила Шныряла.
— Господь всемогущий! Так и знал. Едва я увидел ваши грязные несимпатичные лица — ну, кроме твоего, юноша со змеями на костюме… А кстати, костюмчик хороший — хочу такой себе! В общем, я сразу понял: тут произошла ошибка! Мало того что вы не одарены благородством, так еще и обделены умом.
Валет выхватил из кармана свиток и зачитал:
— «Карточная колода европейского типа. Четыре масти: трефы, бубны, черви и пики». Так… Дама бубен… Шестерка треф… Ага! Валет Червей. «Червовый Валет питает отвращение ко всему низменному, недостатки окружающих его раздражают. Тяга к творчеству, актерские способности и блестящий ум ставят его намного выше обычных людей!» Слышали? «Недостатки»… — Восторженный тон Валета сменился неясным бормотанием: — «Любовь к спорам. Заносчивость. Пустая болтов…» Так, если честно, это устаревший список!
Валет с фырканьем швырнул свиток за плечо.
— Итак, я — Валет Червей. А вот кто вы такие — ума не приложу, хотя в уме-то у меня недостатка нет! Я звал смельчака, который мог бы дерзнуть и вызволить Ту, что дарит счастье — Безликую, способную осветить землю подобно солнцу… И тут пришли… — Валет передернулся. — Вы.
— Вы — страж Л… Любви? — поинтересовался Тео.
— Да, чумазый юноша, — отведите уже кто-нибудь его к цирюльнику! — я страж Безликой, да воспоют ее благодетель в одах!
Валет Червей приложил руку к груди и затянул арию — и Тео отметил про себя, что при всех «артистических способностях» хорошим голосом Валета обделили: мужчина пел так, словно ему что-то прищемили.
— Простите, но у нас нет времени! Вы не могли бы прерваться? Мы пришли сюда потому, что… в общем, мы хотим освободить ее!
Валет смолк и вылупился на Теодора.
— Ты хочешь… что?
— Я пришел освободить вашу Госпожу.
— Безликую? Амор, да будет свет ее подобен солнцу?
— Да.
— Ис-клю-че-но! — Валет Червей отодвинулся, будто вместо Тео перед ним сидел огромный паук. — Вы шутите!
— С чего бы это? — Тео начал раздражаться.
— Ho… mon cher… Это невозможно! Я ждал, — Валет развел руками, — кого-то достойного величайшей миссии… Лицо благородное и прекрасное, а ваше… Святые апостолы, ваш лик внушает мне опасение. И еще этот ужасный…
Валет содрогнулся, прочертив крест на щеке. Тео почувствовал, как в нем поднимается волна злости.
— Дражайший, не обессудьте, но на вашем лице отразились душевные изменения. Понимаете, я легко читаю такие вещи. И уверяю вас: открыть усыпальницу игрока Макабра вам не удастся. Приведите кого-нибудь посимпатичней.
— Тео, ты точно хочешь связаться с этой говорящей стекляшкой? — вкрадчиво поинтересовалась Шныряла.
Теодор уже и сам сомневался. Но голос Кобзаря в его мыслях заглушал болтовню Валета. Он кивнул.
— Ну ладно… Тогда ты, напомаженное чучело, слушай меня! Он хочет открыть эту чертову дверь! Хватит усами шевелить — закрывай вякалку и делай, что велено!
Усики Валета задрожали.
— Как раз для таких самонадеянных выскочек, как вы, существует… испытание.
— Че?!
— Любовь проверит вас и, если вы окажетесь достойны ее выбора, допустит в Первую Усыпальницу. А если нет…
— То что?
— Домой пойдете, — отмахнулся Валет.
— Тео, это какая-то засада, — буркнула Шныряла. — У меня плохие предчувствия!
Тео сжал кулаки.
— Я… я попробую.
— Тео!
— Дик, у меня нет выбора… Что мне делать? — обратился он к Валету.
— Для начала научиться добавлять к вопросам «пожалуйста». За моей спиной — Зал Зеркал. Отыскать среди тысяч то самое, которое является дверью Усыпальницы, не так-то просто, а уж для вас… Ладно…
Валет откашлялся и завел очередную арию:
Чтобы открыть Безымянный Алтарь,
Древний Макабр восстанет как встарь —
В первом из туров откроешь ты дверь
И обойдешься без лишних потерь.
В Зале Зеркал не ищи зеркала,
Память ищи, что могла быть светла.
День, когда силу Любви потерял, —
Он открывает итоговый зал!
Нужно, мой друг, отгадать свою масть —
В сердце свое ты попробуй попасть.
Коли исправишь ошибку тех дней,
Козырь тогда назовешь у дверей.
Валет издал оглушительную трель, смолк и многозначительно подмигнул.
— Чего? — Вид у Шнырялы был самый что ни на есть бестолковый.
Блондин закатил глаза: