— Госпожа слишком милосердна! Она дает шанс даже таким, как вы… Я вижу ваши сердца насквозь — и, право, видеть их мне больно! Сколько разочарований, страданий и одиночества! Ошибки, совершенные в прошлом, повели вас по ложному пути, но Безликая предоставит шанс это исправить — прямо сейчас, на испытании. Если справитесь, откроете дверь…
— Мне послышалось или ты сказал «Макабр восстанет как встарь»? Макабр? НИ ЗА ЧТО!
— Я, кажется, понял… — начал Теодор. — К Алтарю ведут могилы игроков.
— Гробницы, — поправил Валет.
— А «как встарь» — это испытания, которые проходили игроки в прошлом Макабре! Если мы искали игральную кость, то они…
— Масть! — воскликнул Змеевик. — Они искали игральные карты.
— И мы отгадывали свои стихии, а они…
— Свои масти! — ахнула Санда.
— Козырь. Там что-то еще говорится про козырь…
Валет приподнял бровь и буркнул:
— Неужто проблески ума? Ушам своим не верю… Но вы догадались и хотите пуститься на поиски Любви. Только Алтарь откроет лишь достойный — тот, кто пройдет испытания. Ныне игра другая! Чтобы вступить в нее, отыщите свою собственную масть, а затем угадайте козырь. И — играйте.
Шныряла замотала головой.
— Не нравится мне это!
— Кобзарь говорил нам, что «кости — это потери», — задумчиво проговорила Санда, — а тут: «Обойдешься без потерь». Это не должно быть опасно!
— Ага, как же, — фыркнула Шныряла. — Я уяснила для себя одно: слышишь слово «Макабр» — хватай ноги в руки и беги!
— Впрочем, если вы пройдете испытание, — бодро вклинился красавчик Валет, — мне не придется снова надрывать горло и сбрасывать еще одну звезду! Может, я даже вернусь в Версаль! Ахаха, ну, ладно, ладно… так и быть — открываю проход в Зал Зеркал! Стих запомнили?
Все, кроме Шнырялы, закивали.
— Готовы? Ну, тогда… Да начнется Макабр!
Валет перекинул алебарду на другое плечо и, насвистывая, удалился в глубину зеркала. Тео прищурился и в полумраке разглядел, что Валет спускается по ступеням в какой-то зал, полный прямоугольников и овалов. Он еще напряг зрение. Прямоугольники стали отчетливее — и Тео вдруг понял, что преграда в виде зеркала исчезла. То, что было рамой, превратилось в пустой дверной проем. Тео протер глаза: по ту сторону порога открылся огромный роскошный зал, полный зеркал разных форм. Отражаясь друг в друге, они образовывали сверкающий зеркальный лабиринт.
Валета нигде не было.
Тео шагнул внутрь.
Ветки к этому моменту уже прогорели, но, к счастью, зал наполняло множество свечей. Одни стояли вдоль стен, капая воском на ступени, другие мерцали на рамах. Зал был полутемный и призрачный — неясно, где настоящий огонек, а где лишь отражение. Тео с друзьями спустился по каменным ступеням туда, где блестели миллионы зеркал. Всюду, куда ни брось взгляд, — зеркала, зеркала, зеркала…
Огромные, выше человеческого роста, и совсем крохотные. Пузатые и вытянутые, точно столбы. В золотых рамах, рамах резного дерева, вовсе без них. На некоторых рамах разворачивались сюжеты: вот двое обнялись, сидя под деревом; вот мужчина стоит на коленях, держа девушку за руку; а вот… Тео покосился на Санду — та тоже разглядывала зеркало, но, видимо, еще не дошла до той части, где двое…
«Черт!»
Тео покраснел до самых ушей и шмыгнул вперед.
Они блуждали довольно долго, иногда звали Валета, но мужчина не показывался. Наконец Тео наткнулся на странное зеркало: рама была образована из рук скелетов — костлявые пальцы переплетались между собой и, по-видимому, принадлежали двум усопшим любовникам. «Любовь не может быть опасной!» — вспомнил он свои слова.
Тео сглотнул и поежился.
И вдруг понял, что не слышит шагов друзей. Проход был пуст, как и соседний. Куда все запропастились? Подступила паника, и Тео крикнул:
— Эй!
Эхо, отражаясь от гладких поверхностей, разнеслось по залу, но никто не ответил. Он оказался в бесконечном лабиринте своих отражений. Окружен. Загнан в ловушку с самым пугающим существом на свете.
С собой.
Тео метнулся вправо, побежал влево — пусто.
Никого не было: только он.
Он один.
И в этот момент с зеркалами начало происходить нечто странное.
Глава 10О гробнице Первого Игрока
— Я же говорила, не нравится мне это!!!
Шныряла оскалилась и зарычала. Ноздри девушки раздулись, втягивая затхлый подземный воздух. Только воск, горелый фитиль и пыль. Запахов спутников не было!
— Где вы, черт возьми? Эй?!
Шныряла снова бросилась искать друзей по проходам, но зеркала окружали ее словно войско, выставив блестящие щиты, — и везде отражалась невысокая девчонка с перекошенным личиком, в юбке до пола и переднике, расшитом красно-черными крестами. На плечах — лохматая собачья шкура. Платок сбился, приоткрыв золотисто-рыжие пряди. Шныряла запихнула локоны под ткань, затянула концы платка и вытащила любимые ножи.
— Идиоты! Говорила же, не надо слушать этого напомаженного! И Кобзаря тоже!
— Интересно, насколько горячо сердечко в вашей груди?
Глаза Шнырялы распахнулись во всю ширь. Это был… голос Кобзаря! И она уже слышала от Глашатая эти слова!
Шныряла обернулась вокруг своей оси и рявкнула:
— Где ты прячешься? А ну выходи!
Шныряла сунула голову между зеркальных рам, но, обнаружив пустоту, отскочила и кинулась к противоположному ряду.
— Что для вас любовь, дорогая?
«Любовь…» Сердце быстро-быстро стучало в груди. Сейчас, наедине с собой, Шныряла смутилась. «Дорогая»? Что Кобзарь себе позволяет!
— Итак, любовь для вас — это…
— Бред сивой кобылы!
Второй голос принадлежал ей, Дакиэне Драгош, собственной персоной! Шныряла немного отдышалась и наконец определила, куда идти — где-то там, за стеной зеркальных «щитов», говорили Кобзарь и… она сама?
Девушка вышла в соседний проход и сразу увидела, что здесь не было ни ее двойника, ни Глашатая.
Только зеркало в полный рост, в котором разыгрывалась знакомая сцена. Поляна под черным небом, освещенная ярким пламенем костра. По одну сторону костра Тео с Сандой, по другую — она сама и Змеевик. Тут же прыгал Кобзарь, размахивая измерительной лентой. Шныряла подошла ближе, не отрывая глаз от зеркала. Вот она хмыкает и скалится, выдавая остроумные, по ее мнению, шутки про эту самую — тьфу! — любовь, чтобы скрыть чертово смущение. Вик же — теперь она ясно видела — то и дело на нее поглядывает. С любопытством и даже ожиданием. Но она выдает: «Я эту любовь ему знаете куда засуну!»
И лоб Вика пересекает складка.
Шныряла брызжет слюной, Кобзарь то и дело косится на парня — наблюдает, как тот реагирует… А после выхватывает колбочку: «Сто кошачьих выдохов! Теплеет!»
Шныряла смотрела и смотрела на эту сцену, разглядывая себя и Вика со стороны. И заметила… когда она не глядела в сторону Вика, тот постоянно бросал на нее взгляды. На ее руки, шею… От этого внутри как-то екнуло.
Шныряла вспомнила вечер после смерти Господаря Горы и то, что было, прежде чем идиот Тео вломился в каморку без стука.
«Я не могу остаться… я дал клятву Охотника — пока Йонва собирает армию, я нужен им. Дика, я уезжаю…»
«Значит, я уеду с тобой».
Шныряла прикрыла веки. Обхватила плечи руками, вспомнила, где лежала его ладонь. «Черт! Вик!» — мысленно взревела девушка. И вдруг услышала голоса. Множество голосов наводняло проходы, и скоро Шныряла почувствовала, что ее обступила толпа. Она распахнула глаза: поверхность зеркал дрожала и зыбилась. В глубине появлялись фигуры. Силуэты говорили на все лады — но из всех зеркал звучал лишь один хорошо знакомый голос.
Ее собственный.
Шныряла в изумлении пошла вдоль зеркал.
Она стоит на кладбище перед Кобзарем, спрашивает про Макабр. Бежит в образе собаки по Китиле, выискивает еду у помоек. Тычет Тео в ребра. Орет на нежительницу Фифику. Сидит на холме, глядя на закат, и тихонько мычит полузабытую колыбельную.
Десятки дней и ночей ее жизни.
В голове раздался мечтательный голос Валета Червей: «В Зале Зеркал не ищи зеркала, память ищи, что как солнце светла».
— Сволочь! Вот что придумал? А если я не хочу? Эй, усатый! Выпусти меня отсюда!
Ругательства Шнырялы потонули среди ее собственных голосов. Рядом стоящее зеркало вздрогнуло и закричало: «Я не хочу испытаний! И Макабр свой засунь в…»
— Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь!
Шныряла скорчилась на полу, окруженная гудящими зеркалами, и прижала руки к ушам.
— Прочь! Не хочу вас слушать! Не хочу видеть! Сгиньте!
Паника нарастала и нарастала, покуда Шныряла не поняла одну простую истину: ее пугает вовсе не то, что говорят зеркала.
Ее пугает то, что в каждом зеркале — она сама.
Шныряла осталась наедине с собой настоящей. Приоткрыв глаза, она увидела, как размахивает ножом и рычит, и лицо такое отталкивающее и неприятное, что к горлу подкатил комок.
Смотреть на себя со стороны было мерзко.
И Шныряла поняла вторую правду. Она злая.
Каждое отражение рычало, вопило и язвительно плевалось — и, казалось, плевки летят из зеркал под ноги ей самой — единственной настоящей Шныряле среди тысячи копий. Девушка сжалась в комочек. «Чего он хочет, этот Валет?!»
И озарение пришло само собой.
«День, когда силу Любви потерял».
Сколь бы злой ни была Шныряла, одна черта ей была чужда: трусость. Она привыкла находить выход сама. «Думай, думай!» И Дика наконец поняла, что требуется. «Он хочет, чтобы я нашла день, когда я…» Она стиснула зубы. «НЕТ!»
Но выбора не было.
Собравшись с силами, Шныряла встала с пола и отряхнула юбку. Подняла оброненный нож и побрела дальше, искать тот самый день… Казалось, прошла вечность, прежде чем Шныряла привыкла к звукам своего голоса со всех сторон, но все равно вздрагивала, если какое-то зеркало начинало орать над самым ухом. Она тащилась по проходам, забиралась по ступеням, чтобы заглянуть в стоящие на возвышении зеркала, и наблюдала со стороны всю свою жизнь. Будто доАгую-долгую пьесу, поставл