Но вот он отчаянно закричал:
— Спасайтесь, херре пастор! — И с этими словами со всего размаху шлепнулся на лед, продолжая барахтаться и отбиваться от невидимых врагов.
Найденов бросился на помощь парню. Пробежав не больше пяти шагов, он споткнулся обо что-то, хотя лед перед ним был чист, и с размаху полетел, больно ударившись головой. Все поплыло перед глазами, он потерял сознание.
«Невидимая — первая»
Туман все еще стоял в голове Найденова, когда показалось, что он слышит родную речь. Кроме того, он отчетливо слышал острое жужжание и ритмический гул — шум судовых механизмов. Придя наконец в себя, Найденов с первого взгляда понял, что находится на борту корабля. Больше того: по раздававшейся вокруг русской речи он понял, что корабль этот свой, советский, родной. Не помня ни о чем другом, кроме того, что он у себя дома, Найденов сделал попытку вскочить, но услышал суровый окрик:
— Лежать смирно!
Но даже этот резкий приказ показался ему дружеской лаской.
— Да будет, товарищи, я уже понял: свои! — сказал он.
— Не разговаривать! — сурово повторил тот же голос, и Найденов увидел приблизившегося к нему старшину.
— Я же свой, что вы кричите? — улыбнулся Найденов.
Сильным движением старшина заставил Найденова опуститься на койку.
— Приказываю молчать — значит, молчи!
— Товарищ старшина, доложите командиру, что я свой, советский командир.
Старшина насмешливо оглядел Найденова.
— Чисто по-нашему научился… паразит…
— Отсюда вывод, — послышался рядом молодой веселый голос. — Из тех специалистов, которых они к нам в тыл засылают.
Найденов оглянулся и увидел молодого краснофлотца в берете.
— Что за шум? — раздался возглас вбежавшего в отсек старшего лейтенанта.
Увидев Найденова, он крикнул:
— Кто разрешил ему встать с койки?..
— Я требую одного: видеть командира корабля и говорить с ним.
— Все, что вы хотели бы сказать командиру корабля, можете сказать мне: я его заместитель.
Его прервал гудок телефонного зуммера. Старшина снял трубку.
— Да, четвертый отсек. Да, товарищ капитан третьего ранга, старший лейтенант здесь. — И, обернувшись к лейтенанту: — Вас к аппарату…
Старший лейтенант взял трубку.
— Сибирка слушает.
Закончив служебный разговор, он сказал:
— Пленный заявляет, будто он вовсе не немец. Он называет себя советским командиром… Посмотреть на него? Есть, сейчас приведу.
Идя следом за Сибиркой, Найденов с удовольствием приглядывался к лицам краснофлотцев, провожавших его сумрачными взглядами.
Сибирка постучал в дверь каюты. Спокойный голос ответил оттуда: «Войдите», и Сибирка отодвинул створку. У маленького столика сидел командир. Лицо его было освещено лампой. При виде его Найденов остановился как вкопанный, а пораженный Сибирка увидел, как командир корабля, издав крик изумления, бросился навстречу пленнику и они стиснули друг друга в объятиях.
В следующее мгновение Сибирка, не успев отскочить от бросившегося в его сторону пленника, почувствовал, как тот крепко обвил его шею рукой и звонко поцеловал в щеку.
Житков в двух словах объяснил своему заместителю, кого тот видит перед собой. Сибирка хотел оставить друзей, но Найденов удержал его.
— Прежде всего, прошу вас поставить перед Нильсом столько харча, сколько он может съесть. А во-вторых, не считаете ли вы, товарищи, что нужно подумать о спасении моих верных друзей — Йенсена и Лунда, оставшихся на льду. Бедняги, наверно, беспокоятся о нашем исчезновении, не говоря уже о том, что им грозит верная смерть от голода. Их нужно доставить в первый же норвежский пункт, который будет по пути.
Когда они остались одни, Найденов засыпал друга градом вопросов, а в заключение спросил:
— Что означает таинственное поведение твоих людей, так ловко схвативших меня на льду? Даю голову на отсечение, я не видел ни одного из них!
— И не мог видеть, будь у тебя хоть две пары самых зорких глаз. Они были невидимы.
Голос Найденова радостно задрожал, когда он воскликнул:
— Значит, Паша… — Он не мог договорить, за него досказал Житков:
— Да, твоя жена кое-чего добилась. К моему возвращению на родину задача подогреваемого покрытия была решена.
— Подогреваемого?
— Пока — да. И его можно было уже применить для подогреваемой ткани, — как в летной одежде. Теперь у нас три таких комбинезона.
— Понятно!
— Но беда в том, что люди не могут отойти от лодки дальше, чем позволяет питающий провод.
— А батареи?
— Если бы ты знал, сколько энергии пожирает такой комбинезон!
— Ладно. Второй вопрос: куда девались твои люди, прыгая под лед? Я не видел рубки подлодки.
— Разве непонятно? Если можно одеть человека, значит, можно одеть и рубку!
— Чехол из ткани?
— Вот именно. Поэтому наш корабль и носит название «ОН-1».
— Что это значит?
— «Опытная невидимая — первая».
— Если бы ты знал, как я завидовал тебе каждый раз, когда думал, что ты уже дома и работаешь над своей невидимостью! А мое «ухо» небось так и застряло на мертвой точке.
— Напротив, когда мы пройдем в рубку акустика, ты увидишь, как работает «ухо Найденова».
Найденов радостно схватил Житкова за руку:
— Ты не шутишь, Паша? Неужели добились? Вот молодцы! Пойдем скорей к акустику!
— Погоди, успеем, — сказал Житков. — Ты сам сможешь испытать «ухо», когда мы встретимся с противником. Наша опытная охота еще далеко не кончена. По пути домой предстоит еще кое-что проверить. Скажи-ка мне, во-первых, удалось ли покончить с нашими общими «друзьями» — Витемой и Мейнешем?
— Увы, Витему я так больше и не видел, а Мейнеш ускользнул из рук, хотя лежал уже связанный в моей комнате.
— Жаль, очень жаль…
— Думаю, что теперь они больше не опасны.
— Как диверсанты и шпионы, конечно, — согласился Житков. — Двери в Советский Союз для них закрыты. Но не следует забывать, что они готовы вцепиться в нас зубами при первой возможности.
— Вот этих-то возможностей у них больше и не будет, — уверенно произнес Найденов.
— Уж не воображаешь ли ты, будто после войны на земле воцарится рай?..
— Нет, до рая далеко, но песенка гитлеровцев спета. Двадцать второго июня сорок первого года они сами определили свою судьбу. Мы приспособим их к мирному труду; заставим восстановить своими руками все, что разрушили, залечить все раны, нанесенные человечеству… Но сегодня для меня самое главное то, что скоро я буду на родине! — воскликнул Найденов. — Впрочем, я и сейчас уже чувствую себя на родной земле. Палуба твоей лодки — достаточно твердая почва, чтобы, стоя на ней, чувствовать себя человеком. Ах, Паша, если бы ты знал, какая зависть меня брала к тем, кто имел возможность вот так, как ты, чувствовать себя полноценным командиром, гражданином, выполняющим свой долг перед родиной.
— Будто ты там развлекался…
— И все-таки это не то. Я мечтаю о другом: штурвал в руки — и в воздух!
— Ты еще насладишься, этим вдоволь! А теперь не хочешь ли привести себя в порядок? Погляди-ка на себя в зеркало. Стыд и срам, стыд и срам…
Житков ласково подтолкнул друга к переборке. Найденов увидел в зеркале свое лицо, покрытое щетиной, спутанные волосы… Поверх багрового загара — полосы копоти от примуса, с которым приходилось постоянно возиться на «Ундине».
— Да, пожалуй, в таком виде неловко ступать на родную почву.
Житков поглядел на часы.
— Через час — обед. Я познакомлю тебя с кают-компанией. Замечательный народ! — Он открыл шкафчик. — Вот здесь брюки, китель, ботинки. Мойся, брейся, переодевайся, а мне пора в центральный пост — вылавливать Йенсена и Лунда. С удовольствием пожму им руки!
Оставшись один, Найденов сбросил платье и подошел к умывальнику. Он уже намылил было щеку, как вдруг невольно вздрогнул, услышав за спиной приглушенный голос. Найденов не сразу сообразил, что это всего лишь радио. Но то, что он услышал, заставило его широко и радостно улыбнуться собственному отражению:
«За выдающиеся заслуги в области создания новых видов вооружения для Военно-морского флота присвоить инженер-контр-адмиралу Бураго, Александру Ивановичу, звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали “Серп и молот”…»
С раскрытым от удивления ртом Найденов обернулся к репродуктору и машинально спросил:
— Вы не ошиблись?
Черная воронка репродуктора высокомерно молчала.
Глава пятая. Загадочные пятна
Как хорошо иной раз не думать, что у тебя есть голова
Витема сидел в ванне, устало закрыв глаза. Не было желания двигаться, думать. Хотелось забыть, где находишься, зачем приехал в этот тихий город нейтральной страны; хотелось отогнать от себя неясное предчувствие надвигающейся беды, не покидавшее Витему с момента, когда он получил приказ снова ехать в Россию.
Теперь, узнав, что к нему послан из Берлина специальный курьер, Витема ломал себе голову: зачем едет курьер и кто он такой?
Шаг за шагом перебирал он в памяти подготовку закончившейся провалом операции с похищением Найденова. Вдумывался в каждую мелочь и не мог найти ничего, что говорило бы об ошибке, о том, что на хвосте у него повисла советская разведка. Нет, все было сделано достаточно чисто. А между тем факт оставался фактом: и Житков и Найденов ускользнули из рук. И если бы не отсутствие Фюрстенберга в Берлине, он, Витема, вместо нового задания получил бы от какого-нибудь мордастого Карла пулю в спину.
Впрочем, эта новая поездка в Россию, в сущности, почти то же самое. Да, похоже, что его уже не ценят, как в былое время. А много ли осталось таких, как он и Мейнеш?
Мейнеш!..
Двадцать лет назад он пришел к Витеме почти таким же, каким Витема знает его сейчас — крепким и сильным, с лицом, опаленным ветрами многих морей, с сединой в бороде. Да, уже тогда серебряные нити блестели в бороде Мейнеша.
Жаль, что старого соратника нет сейчас здесь, что нельзя попросить его посидеть в соседней комнате, пока у него, Витемы, будет посланец от Фюрстенберга. Никогда ведь не знаешь, чего ждать от этих курьеров из милого фатерлянда!