ваный гость ушел?»
— Ну, тогда позвольте мне сыграть, — непринужденно сказал Житков. — Прослушайте своего будущего ученика… — И он шагнул к роялю.
Учительница покачала головой.
— Я не смогу с вами заниматься, — сказала она.
Исчезновение бородатого человека и то, что учительница солгала, сказав, будто собаку выпустила ее мать; ее нежелание сыграть и подпустить к роялю Житкова, — все это наводило на мысль, что тут дело неладно.
Дог подошел к двери в соседнюю комнату и, виляя хвостом, стал обнюхивать порог.
Житков понял, что за дверью человек — свой для собаки.
— Рекс, сюда! — повелительно крикнула учительница и поднялась, давая понять, что разговор окончен, Она направилась было к балконной двери, намереваясь выпустить гостя, но Житков решительно подошел к роялю.
Учительница поспешно вернулась, взялась за крышку рояля, несмотря на то, что руки Житкова лежали на клавиатуре.
Не обращая на это внимания, он заиграл. И после первых аккордов какой-то новый, тонкий звук коснулся его слуха.
Житков прервал игру. Тонкое гудение на мгновение одиноко повисло в воздухе и оборвалось.
В доме воцарилась настороженная тишина.
— Прошу вас, не нужно… — растерянно проговорила учительница.
Пытаясь улыбнуться, она подняла на Житкова глаза и не удержалась от испуганного крика: ей в лицо глядело дуло пистолета.
— Без шума, пожалуйста. Садитесь. Руки на клавиши! — тихо скомандовал Житков. — Играйте.
Она склонилась над инструментом, заиграла что-то тягучее, грустное.
— Нет, — остановил ее Житков, — играйте то, что играли до моего прихода!
Она колебалась.
Не спуская с нее глаз, Житков искоса следил и за старухой. Он успел заметить, что та протянула руку к лампе.
— Руки на место, — приказал он старухе и тихо сказал музыкантше: — Считаю до трех…
Она уронила руки на клавиатуру. Инструмент издал громкий нестройный гул.
Житков схватил ее за руку, но, прежде чем успел оттолкнуть от рояля, она с силой отбросила из-под себя стул. Стул опрокинулся, одновременно подняв квадрат пола, к которому, видимо, был привинчен. Перед Житковым открылся люк. В то же мгновение свет в комнате погас, — Житков едва успел разглядеть кинувшегося к нему из-за двери бородатого мужчину. Раздалось рычание собаки. Все смешалось в молчаливой борьбе. Слышался стук опрокидываемой мебели, звон разбивающейся посуды.
Житков сопротивлялся отчаянно, и он уже одолевал противника, когда боль в затылке заставила его разжать руки. Он потерял сознание. А еще через минуту, связанный по рукам и ногам, кулем скатился в подполье. Люк захлопнулся.
Очнулся Житков в кромешной темноте. В воздухе стоял характерный запах озона — результат электрических разрядов. В даче, над Житковым, так же, как и в подполье, царила тишина. Но вот над головой послышался скрипучий звук катящейся на колесиках тяжелой мебели. Видимо, передвигали рояль…
По шуму наверху Житков старался понять, что же там происходит?
А там шли поспешные сборы. Бородач торопливо оделся и вышел. Учительница музыки укладывала рюкзак. Старуха хлопотала, приготовляя и заворачивая в бумагу бутерброды.
Бородач вернулся, притащив из сарая длинный шланг для поливки сада. Один его конец он прикрепил к водопроводному крану в кухне, другой просунул под крышку люка.
Житков ясно услышал команду:
— Пускайте!
Это был голос Витемы. Житков не мог его не узнать.
Старуха отвернула кран.
Наутро Найденов напрасно ждал друга. Позвонив в порт и узнав, что Житкова не было и там, Найденов поехал в поселок. Он торопил шофера, словно знал, что Житков нуждается в немедленной помощи. Приближаясь к новому жилищу друга, Найденов еще издали увидел дым над крышами. В лицо пахнуло гарью пожарища, тем особенным смрадом, который издает, сгорая, старое, обжитое жилье человека.
Догорала дача музыкантши. Пожарные поливали из шлангов тлеющие бревна рухнувшей постройки.
Найденов приказал шоферу объехать пожарище другой улицей.
В доме, где жил Житков, ему сказали, что моряка в эту ночь вообще не было.
Странный сигнал
Если ненастной осенней ночью неуютно было в городе и поселке, то еще неуютней чувствовали себя люди на воде. Шквалистый ветер почти горизонтально гнал струи проливного дождя. С шипением разбивались они о поверхность ковша, и вместе с водяной пылью, срываемой ветром с гребешков волн, уносились шквалом и, как дым, стлались над бухтой.
Пронизывающие удары норд-оста прохватывали сквозь бушлат и дождевик.
Замполит лодки «ОН-1» капитан-лейтенант Сибирка то и дело выходил на палубу, чтобы встретить запаздывавшего Житкова. Сибирка, как и весь экипаж корабля, знал, как педантически точен во всем командир, и то, что Житков не пришел не только в назначенное время, но и час, и два спустя, беспокоило его.
Он прошелся по отсекам. Всюду царила тишина. Контрольные лампочки едва освещали сложное плетение проволок и патрубков, нагромождение механизмов, заполнявших каждый кубический дюйм пространства в лодке. Машины казались уснувшими умными животными.
Только у радиста горел яркий свет.
Вахтенный радист, старшина второй статьи Кавалеридзе, был погружен в чтение. Сибирка с минуту постоял в дверях рубки, с интересом наблюдая за старшиной. Кавалеридзе увлекся книгой, и, по-видимому, ему не мешало то, что сдвинутые к затылку наушники были полны таинственными шумами: писками, завыванием, вскриками — то басистыми, отрывистыми, то дискантовыми, плачущими, — обычными голосами эфира. Было удивительно, что старшина способен так раздвоить внимание: читая книгу, следить за эфиром.
А в том, что зовы эфира не проходили мимо сознания радиста, Сибирка убедился тут же: старшина оторвался от книги, рука его тронула рычаги настройки. Вот он переключился с приема на передачу, и пальцы быстро застучали ключом. Снова выключил передачу и прислушался. Брови его сдвинулись, лицо стало озабоченным. Радист снял трубку внутреннего телефона и воткнул штепсель коммутатора в гнездо замполита…
— Я здесь, — сказал Сибирка и вошел в рубку. — Что-нибудь для нас?
— Вот, товарищ капитан-лейтенант… Странно… — проговорил старшина, продолжая вслушиваться. — Я отчетливо разобрал наши позывные, а потом пошла какая-то ерунда: «ищите подвал… ищите подвал…» Вот опять: «ищите…» Замолчал… молчит. — Радист снова включил передатчик и застучал ключом. Заверещал разрядник. Запах озона наполнил рубку.
— Слушайте, Кавалеридзе, — сказал Сибирка, — настройте прием так, как еще никогда не настраивали! Ищите сигналы. Слышите? Переберите весь эфир по молекулам, но найдите сигнал. Понятно?
— Ясно, товарищ капитан-лейтенант.
— А когда найдете, запеленгуйте сигнал, хотя бы он длился всего одну секунду. Понятно?
— Ясно, товарищ капитан-лейтенант.
В эти же минуты на другом конце гавани, у стенки торгового порта, обдаваемый солеными брызгами сердитого шквала, вздрагивал от ударов о кранцы спасательный буксир «Пурга». Сквозь плотно задраенные иллюминаторы не прорывался ни единый луч света, ни один звук, хотя все внутри буксира было залито ярким электричеством и в душном тепле машинного отделения гудели голубые язычки пламени у запальных шаров коломенца.
Когда барометр упал до шестисот сорока, Иван Никитич, капитан «Пурги», отворил дверь своей каютки и крикнул:
— Эй, кто там есть? Вахтенный!.. Послать ко мне первого помощника.
Через минуту у порога капитанской каюты появилась Элли. Брезент плаща стоял коробом и делал ее фигурку толстой и неуклюжей. Капли дождя стекали с козырька фуражки.
— Ну, как у тебя, старуха? — проворчал капитан, но за этой ворчливостью всякий услышал бы скрытую ласку.
— О, все очень хорошо! — На лице Элли появилась горделивая улыбка. — Спасатели всегда в порядке.
— Правильно, старушка. — Иван Никитич положил ей на плечо короткопалую руку. — Этого курса и держись…
Он хотел еще что-то сказать, но отрывистый стук в дверь помешал ему.
Радистка Медведь — крошечная хрупкая блондинка с личиком фарфоровой куколки — просунула голову в каюту и тоненьким голоском проговорила:
— Иван Никитич, тут странность какая-то: подают наши позывные и волна наша, — все в полном порядке, а в общем чепуха…
— Первейшая чепуха, товарищ Медведь, то, что вы вместо связного доклада болтаете невесть что. Потрудитесь докладывать порядком: кто радирует, какие дает координаты, о чем просит?
— Да вот в том-то и дело, товарищ капитан, — сразу подтянувшись и обиженно надув губы, сказала радистка. — После верных позывных «Пурги» никакого содержания не последовало. Всего-навсего два слова — и те без всякого смысла: «Ищите подвал».
— Так-так. Всякое видывал, а такую депешу впервой получаю. — Покрутив ус, Иван Никитич приказал радистке: — Вот что, поди-ка ты снова в свою голубятню и послушай. Ежели этот чудак опять нос покажет, ты его сразу на пеленг. Может, что-нибудь и поймем…
— Есть на пеленг, товарищ капитан! — и Медведь выбежала из каюты. Элли пошла за ней.
В одно и то же время — в два часа семь минут пополуночи — радиорубки «ОН-1» и «Пурги», приняв каждая свои позывные, пущенные в эфир неизвестным корреспондентом, установили по этим сигналам пеленг и приготовились слушать сообщение. Но никакого сообщения не последовало. Передача позывных, затухая, пропала в эфире, как будто отправлявшему их передатчику не хватило энергии.
Радисты в своих рубках — старшина второй статьи Кавалеридзе и маленькая блондинка Медведь — еще долго сидели с наушниками. До звона в ушах прислушивались они к тому, что делается в эфире. Но, увы, ни тому, ни другому не удалось поймать больше ничего, что могло бы дать представление о местонахождении и намерениях странного корреспондента. Так каждый из радистов и доложил своему начальнику: Кавалеридзе — капитан-лейтенанту Сибирке, а Медведь — старпому Глан.