Логика солдата была крайне проста: коль скоро война противоречит заповедям, то она не от бога, но тогда и духовенство, призывающее идти и убивать, также не от бога.
Оппозиционные политические акции на фронте оборачивались уголовными преступлениями, при этом критика верховной власти, как правило, подразумевала антицерковную позицию. Депутату IV Государственной думы от крестьян И. Т. Евсееву в августе 1915 года было отправлено коллективное письмо раненых солдат, в котором вслед за критикой правительства, не желавшего покончить с войной, сразу следовали жесткие обвинения в адрес церкви, попы назывались «мерзейшими», вмешивающимися в политику и уклоняющимися от христианских обязанностей.
Отторжение официальной религиозности требовало заполнения образовывавшихся лакун религиозного сознания, что порождало альтернативные формы культа, близкие сектантству. Так, среди солдат большую популярность получили «заговорные письма»-молитвы, которые нужно было переписывать и отправлять далее по окопной почте, а текст выучить и регулярно повторять. Распространены были письма – сны Богородицы. И. Юров вспоминал, что популярность этих писем носила территориальный характер: крестьяне северных губерний, в частности его вологодские земляки, более скептически были настроены в адрес этих «снов», нежели крестьяне южных губерний.
Борьба с сектантством в годы войны затронула солдат, попавших под влияние «окопной религиозности» и придававших большое значение всевозможным знамениям, которые интерпретировались в мистическом ключе. Военная цензура изымала подобные письма, содержавшие неканонические описания Христа, Богородицы. При этом церковь сама пыталась приватизировать пространство народных религиозных поверий и распространяла истории о чудесных знамениях. Так, «Волынские епархиальные ведомости» сообщили в 1916 году, что Богородица в виде женщины в белом одеянии пугает немцев огненными глазами. Главным инициатором этого был протопресвитер Шавельский, делившийся на страницах печати своими предчувствиями, снами, видениями.
Одно из самых известных массовых видений якобы случилось в ночь с 7 на 8 сентября 1914 года накануне битвы под Августовом – на небе появилась Божия Матерь с младенцем Иисусом на руках, одной рукой она указала на Запад, затем видение преобразилось в большой крест и исчезло. Слух об этом быстро распространился по армии, «Биржевые ведомости» напечатали заметку, в том же году был выпущен соответствующий патриотический плакат «Знамение Августовской победы», народные художники стали писать иконы Августовской Богоматери. В 1915 году издательство Марфо-Мариинской обители выпустило почтовую карточку «Видение на небе», включавшее перепечатку текста сообщения «Московских ведомостей» о видении.
Синод завел дело «О расследовании чудесного события явления Божией Матери», 31 марта 1916 года официально признал явление Богородицы и принял решение благословить чествование в храмах Августовской иконы. Примечательно, что в первоначальном, народном варианте Августовской Богоматери она была одета в неканонические белые одежды, что соответствовало изначальной этимологии западноевропейского слуха о «белой даме».
Помимо явления под Августовом, признанного церковью, существовало множество частных историй солдат о явлениях Богородицы. В ноябре 1914 года «Вестник военного и морского духовенства» описал явление Божией Матери на небе близ города Мариамполя Сувалкской губернии. Видения Богоматери продолжались на протяжении всей войны. Солдат писал в Москву из действующей армии 29 января 1915 года о том, что над русскими позициями регулярно появляется Богоматерь со Спасителем на руках. Также солдаты передавали рассказы военнопленных: они видели, как над русскими позициями появляется «белая женщина», что сулит поражение немцам и австрийцам. В ряде случаев рассказчики были контуженными, находились в полуобморочном состоянии. В условиях войны среди солдат распространялся травматический психоз, сопровождавшийся бредом, обманом зрения и слуха, поэтому видения и слуховые галлюцинации вследствие контузий становились неотъемлемыми спутниками военной повседневности. Так, переживший шок рядовой, чудом выбравшийся из-под вражеского артобстрела и добравшийся до госпиталя, находясь в состоянии аффекта, поведал историю, как выжил один из своей роты, а когда ночью вылез из окопа, увидел Богородицу, которая спустилась к мертвым его товарищам и каждому на голову надела по венцу, затем подошла к солдату и, указывая на север, сказала: «Иди туда, к своим. Не бойся! Смело иди по этому пути. Никто тебя не заденет». Несмотря на то, что бой продолжался и кругом летали пули, солдат невредимым дошел до госпиталя, где и рассказал все первой попавшейся медсестре[219]. В. М. Бехтерев в статье «Война и психозы» рассмотрел явление «Августовской Богоматери» в качестве типичной коллективной галлюцинации, испытанной группой лиц, находившихся в состоянии аффекта. Психиатры отмечали, что подобные массовые видения были неотъемлемым явлением всех затяжных войн, приводивших к крайним формам нервного переутомления и истощения людей. Еще в 1904 году в «Вестнике психологии» М. П. Никитин в статье «О массовых галлюцинациях и иллюзиях» писал, что в условиях переживаемого группой людей сильного возбуждения, когда люди связаны общей верой, общей идеей, у них формируется однородное настроение. В соответствии с концепцией В. Х. Кандинского, эта общность настроения способствует душевной контагиозности: как только один член этой общности начинает галлюцинировать и рассказывать о своих видениях, тут же прочие члены группы начинают «видеть» эти знамения.
Глава 4. Патриотические девиации
Война, пропаганда, умопомешательство: от патриотической идеи к idée fixe
В октябре 1914 года газета «Петроградский телефон» статьей «Поголовное сумасшествие немцев» со ссылкой на французского ученого-психиатра д-ра Тулуза информировала читателей, что весь германский народ с кайзером во главе заболел ужасной душевной болезнью – особой формой массового психоза. Психиатрическая терминология довольно часто использовалась не только в пропагандистских текстах, но в письмах, дневниках современников, так как тому способствовало экстремальное время мировой войны, повышавшее общую нервозность.
Врач Московской городской психиатрической больницы им. Н. А. Алексеева А. А. Бутенко, называя войну «психиатрическим экспериментом», писал:
Если на передовых позициях наряду с психической травмой главную роль в этом эксперименте играют физические травмы всякого рода, поранения, контузии и т. д., то в глубоком тылу, несомненно, дело идет во многих случаях исключительно о психической травме, о тяжелых психических переживаниях, связанных с войной.
Военная пропаганда, описывавшая немецкие зверства и прочие ужасы войны, оказывалась одним из травмирующих психику повседневных явлений. При этом сама повседневность военного времени предоставляла современникам достаточно поводов для переживаний. Например, регулярно прибывавшие в города поезда с ранеными вызывали у некоторых чувствительных горожан депрессию. Пророческий рассказ Леонида Андреева «Красный смех», как представляется, точно описывает стресс, который переживает молодой человек, встречающий вагон с ранеными. В годы Первой мировой войны встреча поездов с фронта вошла в практику патриотического поведения. Писатель представил впечатление, которое могло возникнуть при встрече «психиатрического вагона»:
Опять я был на вокзале – теперь я каждое утро хожу туда – и видел целый вагон с нашими сумасшедшими. Его не стали открывать и перевели на какой-то другой путь, но в окна я успел рассмотреть несколько лиц. Они ужасны. Особенно одно. Чрезмерно вытянутое, желтое как лимон, с открытым черным ртом и неподвижными глазами, оно до того походило на маску ужаса, что я не мог оторваться от него. А оно смотрело на меня, все целиком смотрело, и было неподвижно, – и так и уплыло вместе с двинувшимся вагоном, не дрогнув, не переводя взора. Вот если бы оно представилось мне сейчас в тех темных дверях, я, пожалуй, и не выдержал бы. Я спрашивал: двадцать два человека привезли. Зараза растет. Газеты что-то замалчивают, но, кажется, и у нас в городе не совсем хорошо. Появились какие-то черные, наглухо закрытые кареты – в один день, сегодня, я насчитал их шесть в разных концах города. В одной из таких, вероятно, поеду и я.
Начало Первой мировой войны практически сразу вызвало серьезную обеспокоенность врачей, причем обращалось внимание на распространенность психических болезней не только на фронте, но и в тылу среди мирного населения, не выдерживавшего эмоционального напряжения. Уже в сентябре 1914 года В. М. Бехтерев, описывая линию фронта как гигантский сумасшедший дом, предложил начать срочную эвакуацию душевнобольных для лечения в городских больницах в тылу[220]. В дневнике М. Л. Казем-Бек имеется любопытное наблюдение о том, как в ноябре 1914 года во время благотворительного патриотического концерта М. И. Долиной-Горленко зрители решили поприветствовать аплодисментами нескольких раненых воинов, которые пришли в сопровождении санитарок. Пока зрители устраивали им овацию, кричали «ура», а оркестр играл «Славу», солдаты отрешенно стояли, «на лицах их не выражалось ни гордости, ни радости, ни смущения». Автор дневника объяснила это состояние природной скромностью раненых, однако в контексте общей психиатрической ситуации более уместным является предположение о приобретенном ими посттравматическом синдроме.
В декабре 1914 года Бехтерев попытался подвести итоги психической динамики российского общества в статье «Психические заболевания и война». В ней автор связал рост душевных расстройств как с травмами головы, полученными солдатами на фронте, так и с нервно-эмоциональным перенапряжением в прифронтовой зоне