Пишут о немецких зверствах, грабежах, насилиях. Я сейчас больше, чем уверен, что мы, если и не превзошли их, то не уступаем им. У немцев зверство, говорят, в систему проведено. У нас оно бестолковое, как и все, но чисто азиатское… Волосы дыбом встают… А рожи у православных воинов – арестантские. Глядишь и не знаешь, кто раньше тебя штыком пырнет, свой брат или австриец[270].
К слову сказать, вспыхивавшие в частях конфликты иногда заканчивались убийствами: обидчиков находили с простреленными головами, спинами, из чего можно было сделать вывод, будто их убила шальная пуля, однако возникали подозрения, что с ними расправлялись свои же. Некоторые солдаты в письмах просили бога, чтобы тот послал смерть их командирам.
Самозванчество как патриотическая перверсия
Первая мировая война окончательно подорвала и без того шаткие основания национальной доктрины, которую власти и правые силы пытались выстроить вокруг трех китов уваровской теории – православия, самодержавия, народности. Отношения церкви, власти и общества находились в глубоком кризисе, частным проявлением которого стал феномен самозванчества. В этом можно усмотреть определенную историческую цикличность: самозванчество было признаком Смуты XVII века, символическим окончанием которой стало воцарение Романовых; самозванчество также проявилось накануне 1917 года, став признаком заката династии. В качестве примера рассмотрим две очень разные, но в то же время объединенные общим нервом истории.
В ходе Первой мировой войны в крестьянской среде распространялись слухи о том, что Николая II давно уже нет: по одной версии, он уезжал по подземному ходу на автомобиле прямиком в Германию, по другой был арестован за измену великим князем Николаем Николаевичем, по третьей был убит и т. д. Так, в апреле 1915 года крестьянин Тверской губернии Никита Брюнгин заявил, что «государя императора у нас нет уж четыре года и за него у нас кто-то там правит». Слухи о подмененном, похищенном или сбежавшем царе во все времена были распространены в крестьянской среде, а Первая мировая война и практика посещения царем линии фронта дала новый толчок к развитию этой темы. Неудивительно, что находились люди, которые были готовы примерить на себя корону Российской империи.
Накануне Февральской революции 1917 года Департамент полиции разбирал один из случаев самопровозглашенного лжецаря. 28 декабря 1916 года и затем повторно 3 января 1917 года на имя главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта А. А. Брусилова пришло письмо за подписью царя Иоанна (орфография и пунктуация оригинала сохраняются):
Божиею Милостию Мы Иоанн Первый и Родитиль Мой Александр Сын Императора Александра II Цари Российские.
Объявляем армии нашей и флоту: что всемогущему благоугодно возвести Иоанна на престол Царей Российских и восстановить патриархальный порядок. Я Иоанн согласно Воле Всемогущего: объявляю себя законным Царем Российским, и восшествие мое на престол Царей российских узаконил в двадцать шестой день месяца декабря тысяча девять сот шестнадцатого года от Рождества Христова. А по сему и объявляю Армии Моей и Флоту «Мир!»
И что не достигнуто Армией и Флотом – войной, то с помощью Божией будет достигнуто Миром – а дальше продолжать войну невозможно потому что она приняла затяжной характер, что было раз завоевано русскими войсками, то перешло опять в руки немцев, и наоборот; такая война может продолжатся несколько лет – подобно Троянской войне, а люди должны гибнуть как мухи, и голодать на все возможные лады. «Довольно крови и страданий!» А по сему поручаем Генералу Брусилову заключить с Германией и с Австрией бесконечный мир.
Не заботясь о территориальных приобретениях а главное: только устранить с нашей стороны уплату контрибуции.
– И Россия опять выйдет из тупика, и с Божией помощью будет трудиться всесторонне с небывалым единодушием, и отстранит партийные распри, и прекратит религиозные ереси – и Сектанства, и весь как один совершенный человек обратятся с совершенною молитвою к Отцу Небесному, да ниспошлет он нам Милосердное Покровительство, и неисчислимые щедроты свои: «Мир! Мир! Мир!»
– А русско-турецкая война прекратится при объявлении мира Русско-Германско-Австрийского независимо от союзников: Англии, и Франции, если они не пожелают прекратить войну, то истребят сами себя.
– При том же призываю Родителя моего Александра Александровича сына Императора Александра II. И поручаю Ему занять должность «Государственного Канцлера, и образовать новый кабинет ответственных министров, из народных представителей членов Гос. Думы». А Гос. думу созвать не позже указанного числа: «12 января 1917 года, и предоставить членам Государственной Думы – полное право провести в реформу страны все данные Нами Манифесты на Имя председателя Гос. Думы». И поручаю генералу Брусилову передать копию сего в редакцию Армейского вестника для напечатания, и распространения всей моей Аримии и Флоту.
«Перепечатка позволяется только Вестникам Сельскому и Церковному». Настоящий Манифест дан в тысячу девять сот шестнадцатом году от Рождества Христова, в тридцать восьмой год Коронации нашей, а Царствования Нашего в год Первый. Иоанн. г. Вязники. 27 декабря.
По всей видимости, автором письма был провинциальный священник из города Вязники Владимирской губернии или церковнослужитель, который в целом верно выразил общие настроения низов: прекращение войны без аннексий и контрибуций. Примечательно, что автор считал Брусилова главнокомандующим всей армии и флота. В низах такие слухи распространились в период активного пропагандирования успехов русской армии во время Брусиловского наступления и чуть позже, когда появился слух, что Николай II передает Брусилову свои полномочия главнокомандующего. Также обращает на себя внимание доверие, которое «царь Иоанн» выражает Государственной думе и ее председателю, а вот из всей прессы автор письма доверяет лишь официальным изданиям – «Сельскому» и «Церковному вестникам». В 1916 году в типографии «Сельского вестника» вышла пропагандистская брошюра «Деревня и война», которая в упрощенной форме объясняла причины дороговизны. Проводилась простая мысль, что дороговизна вызвана тем, что множество людей, ранее задействованных в хозяйственной жизни, теперь оказались на войне. Авторы тем самым хотели отвратить читателей от конспирологических версий, однако эффект получался иной: народ решил, что, раз причины всех бед в мобилизации людей, их нужно вернуть, а войну закончить.
Данный манифест, написанный, по всей видимости, человеком, имевшим нервное или психическое расстройство, явился бескорыстной патриотической акцией. При этом в годы Первой мировой войны известны случаи, когда мошенники, выдавая себя за членов венценосной семьи, пытались собрать деньги на благотворительность, чтобы затем присвоить их себе либо получить иную выгоду. В 1915 году в печати освещалась история шестнадцатилетней девушки Елены с «обязывающей» к самозванству фамилией Романова. Представляясь великой княжной Татьяной Николаевной, она ездила по пригородам и посещала лазареты, добиваясь для себя соответствующих почестей. При этом самозванка действовала дерзко: заблаговременно сообщала о своем приезде начальникам станций, чтобы ее устроили в вагоне первого класса, знакомилась с генералами и требовала, чтобы они ее сопровождали во время посещения госпиталей. Мистификация была столь смелой и абсурдной, что складывается впечатление, будто Елена Романова в какие-то моменты сама искренне верила в то, что она дочь императора. Тем более что явной материальной выгоды ее похождения не приносили. В действительности она была дочерью крестьянина, владельца мелочной лавки в Петрограде Федора Романова. Позднее отец рассказал, что его дочь в детстве сильно ушиблась головой, в результате чего росла болезненной, страдала головокружениями и нервно-психическими расстройствами. Когда началась война, Елена порывалась бежать на фронт и даже раздобыла форму сестры милосердия. Несколько раз убегала из дома, но сумела добраться лишь до Варшавы. В форме сестры милосердия Романова работала на вокзальных перевязочных пунктах, там же и ночуя, но, не имея денег, в конце концов связалась с мошенницами, промышлявшими кражами. Тем не менее Романова оставила своих сомнительных знакомых и вернулась в Петроград, поселившись в гостинице, где предъявила документ на имя медсестры Варшавского госпиталя А. Д. Смирновой.
25 февраля на железнодорожную станцию Александровская на извозчике прибыла молодая девушка и прямиком направилась в кабинет начальника вокзала Дятлова. Его на месте не было, и она расположилась ожидать в его кабинете. Когда Дятлов вернулся, весьма самоуверенная молодая особа высказала возмущение, что ее не узнали, и, назвавшись великой княжной, в приказной форме потребовала обеспечить ее проезд в Гатчину. Дятлов выразил удивление, что великая княжна путешествует одна, однако Романова заявила, что времена изменились, теперь им с мамой можно ездить одним – в отличие от папы, которого всегда должна сопровождать свита. Позже Дятлов признался, что нашел это объяснение правдоподобным, так как ему «часто приходилось слышать, что великие княжны носят форму сестер милосердия и запросто посещают местные лазареты». Тем не менее Дятлов все еще сомневался, когда, выйдя из вокзала, столкнулся с извозчиком, который утверждал, что привез сюда великую княжну. Это почему-то рассеяло сомнения начальника станции. Вместе с агентом дворцовой охраны и жандармским офицером Дятлов посадил Романову в поезд, и только после этого агент охраны выразил сомнение в том, что это была настоящая княжна, поскольку Татьяна Николаевна выше ростом. Дятлов по телефону связался с Александровским дворцом и выяснил у дежурного чиновника, что великая княжна Татьяна Николаевна находится во дворце вместе со всей царской семьей. Дятлов сообщил в Гатчину о самозванке, но местным жандармам удалось задержать ее уже в госпитале, куда она отправились в сопровождении генерала, с которым она познакомилась в поезде. Установив ее личность, девушку отдали на поруки отцу, однако уже через несколько дней он