«Азовсталь» – это уже целый набор пейзажей в дыму с высоченными трубами, который мы наблюдали в разных ракурсах и конфигурациях с разных точек города. Мы уже были везде вокруг него, но пока не были внутри. Но это неминуемо произойдет, все к этому идет.
Кто был на металлургических предприятиях, понимает, о сооружениях каких масштабов идет речь. Доменные печи высотой с многоэтажные дома, причем во время сьемки мы находимся, как правило, примерно в середине конструкции, то есть вниз еще столько же, ведь туда должен подъехать локомотив со специальными вагонами, в которые после выпуска польется чугун. Сам так называемый «выпуск» – очень красочная и зрелищная процедура. Специальным длинным сверлом внизу печи протыкают какую-то технологическую корку, начинают бить искры, и в их фонтане можно с удивлением заметить человека, кажущегося в этот момент просто невероятно маленьким, который в специальном войлочном костюме, не боящемся капель раскаленного металла, поправляет бур и пускает чугун. Потом он стоит рядом с нами и смотрит на эту льющуюся реку красного металла, которая отражается у него в специальных очках, – это самая распространенная фотография металлурга за всю историю фотографии. Такой же горновой (памятник) со своим инструментом стоит на въезде в Мариуполь со стороны Донецка. Своими глазами я его еще ни разу не видел. Но очень жду этого момента. Это своеобразный символ, дух города.
В мариупольском порту все завалено железом Ахметова. Везде написано Azovstal. И страна-получатель – Турция, Европа. Металл – в огромных катушках и листах. Между ними и ногами кранов можно ходить долго – пространства огромные. На окраине территории порта в сторону «Азовстали», которая отсюда видна тоже, идет сильный бой. Это и громко, и мощные прилеты видны даже не вооруженным взглядом. Мы приехали сюда снимать эвакуацию моряков с кораблей, которые стоят в этой части причала и к которым сейчас можно приблизиться. Поднимаемся на огромный сухогруз «Азов. Конкорд». Флаг Мальты, но вся команда – русская, кроме двух азербайджанцев, которые улыбаются широко, но рассказать что-то связное не получается, несмотря на то, что желание сделать это явно есть.
Беседуем с капитаном на мостике. Показывает запись в судовом журнале – говорит, я это все рассказывать не хочу, там все написано, читайте.
Читаем. 24 марта, 12 часов дня. Поднялись на борт 7 вооруженных человек. Команду собрали в рубке, положили лицом вниз. Капитану и старпому надели наручники. По очереди брали каждого члена экипажа, вели в каюту, надо было выдать: паспорт загранпаспорт, удостоверение личности моряка, СНИЛС и все, что есть еще. Телефон и ноутбук тоже. Деньги – тоже. Когда все это собрали, говорят: а теперь давайте выбирать, что делать – выведем вас на «Азовсталь», разденем и привяжем на самом видном месте. Или в городе – тоже разденем и закуем в цепи в центре. Чтобы вас убили ваши же. (Что-то с раздеванием у них там не порядке на ментальном уровне.) Или просто расстреляем вас.
У боцмана и еще нескольких членов экипажа паспорта крымские. От них азовцев вообще корежило.
Боцман, подавая по трапу свой чемодан нашему военному: «Вы не представляете, что это такое было!» – когда наши пришли. Он очень широко улыбается. «Когда на борт поднялись и сказали, что из ДНР, я думал, у меня сердце выпрыгнет из груди. Когда лицом вниз лежали, они рассказывали, как нас убьют, а потом еще нашли мой крымский паспорт, то думал – все». Он рассказывает, что глазами встретились с механиком, только перемигнулись, незаметно пожали руки, которые лежали рядом. Потом азовцы начали разбивать автоматами навигационное оборудование и связь, так как считали, что поскольку экипаж русский, то он помогает корректировать огонь нашим кораблям. Идея странная, так как связь у моряков открытая – и слышать это могли бы все в порту. Но это уже агония, они не понимают, что предпринять, как спастись. Ушли так же неожиданно и быстро, как и пришли. Бой в это время разгорелся с новой силой, команда спустилась в машинное отделение. Несколько мин по кораблю попали. Капитан, показывая вмятины и дыры на своем «пароходе», как он его называет, вдруг говорит: а вон мина, видите?
Действительно, на волнах качается черный шипованный шар. Кстати, прямо за кормой украинского корабля. Если мину сорвет с якоря, первым, обо что она стукнется, будет он.
С экипажем украинского корабля у русского было полное взаимопонимание. Беды были общими, и преодолевали их сообща, делились продуктами и водой, когда можно было высунуть нос и перебежками сбегать с корабля на корабль. К тем азовцы не приходили, так, по крайней мере, говорит команда. Мы тоже к ним поднимались, с некоторыми разговорились, но тут выбегает их капитан – никаких комментариев! Покиньте немедленно территорию судна (государства Барбадос, я так понимаю).
Но следом на территорию Барбадоса поднялись российские военные, и капитан погрузился в обсуждение технических моментов – что и как остается на судне, как запирается, где ключи и так далее. Я слышал этот разговор – доброжелательный, предметный и содержательный, разумеется, на русском. Но на просьбу дать небольшое интервью на камеру он переходит на английский: «Its strictly prohibited for us to speak with journalists. No comments». Я решаю поднять градус: «Can you please tell us just one word – palyanytsa?»
Он в медицинской маске, почти полностью закрывающей лицо, и только глаза сверкают с ярко выраженной, мягко говоря, недоброжелательностью. «Palyanytsa! Palyanytsa!!» – очень едко, прямо в лицо мне. Потом, без камеры, мы разговорились. Сам он родом из Мариуполя, и я представляю, каково это – с моря наблюдать, как уничтожается твой город, в котором родственники, друзья, дом. «Я видел, я видел, кто стрелял. Это ваши русские корабли запускали ракеты, они прямо через нас летели». Мы пытаемся объяснять, что русские ракеты летели в азовцев и их укрепы, а азовцы как раз лупили во все стороны, в белый свет как в копеечку, прикрываясь мирными людьми. Это расскажут и подтвердят множество свидетелей, когда украинский капитан с ними встретится. Молчит. Он же тоже видел, как стреляли из порта, как и куда летело с территории «Азовстали». Но явно – полный продукт украинской пропаганды.
Собирается с мыслями и спрашивает: «А по такому-то адресу не знаете, что сейчас?»
Смотрим карту – это глубокий тыл, и вполне возможно, что дом целый – в этом районе я помню много целых домов. Опять думает и говорит: «Вот я до интернета доберусь – и все узнаю». Это один из тех, за кого нам предстоит борьба. Потому что ему в интернете там расскажут, конечно, там есть деятели. Спрашиваю: «А паспорт ДНР пойдете получать?» – «Никогда». – «А как же работать? Мариуполь – ведь это теперь ДНР». – «Я на пенсию выйду, не буду работать». – «Хорошо, а пенсию как получать?» Опять молчит. «В Россию не поеду».
А чего в Россию ехать – она сама к вам приехала.
Когда мы из порта уезжали, записали интервью военного, который со стороны ДНР контролировал операцию по вывозу моряков. Он все рассказал – сколько, из каких стран. Заверил – всех будут проверять, потому что с документами вон что происходит. В конце для формы спрашиваю позывной, отвечает – «Одиссей». Позывной очень нетипичный. Я удивляюсь:
– Хм. И Пенелопа у вас есть?
– Конечно.
– Ткет?
– Ткет, обязательно.
– И Телемах есть?
– Двое.
– Ну, желаю вам побыстрее вернуться, чем в античности.
– Спасибо, вы приятный собеседник.
– Взаимно.
После этого азовцы захватили в заложники экипажи двух других кораблей, с палубы которых начали бить из минометов. Порт настолько огромный, что в одном его конце люди с чемоданами и журналисты, а в другом – война.
Кстати, здесь же, и больше нигде, я видел, как Град бьет прямой наводкой, становясь боком, чтобы не мешала кабина, и ракеты летят параллельно земле прямо в объект, который виден, и в котором в этот момент кому-то приходится совсем несладко. Сопровождающие нас военные тогда попросили это не снимать, но выглядит невероятно эффектно, ярко, и очень запоминается.
14 апреля
Крепкий сон в зеленой кабине
Встречный воздух гонит по стеклу капли дождя. Мы едем в Мариуполь на автобусе – на его борту написано «PRESS», я сижу у окна в районе буквы «Е», и ее горизонтальные составляющие мешают мне смотреть на бескрайние поля, через которые проходит дорога, и приходится нагибаться. Многие поля возделаны – зеленеют озимые, по которым четко видны темные следы прохождения военной техники, расходящиеся, как ветви, на батареи; по гильзам или ящикам боеприпасов можно определить, кто здесь, что называется, работал: после артиллеристов остаются горы серых, как будто пыльных цилиндров, после «Градов» – продолговатые ящики от «карандашей», а желтое пятно в зеленом окружении – след от огненного выдоха. Скоро наверняка приедет грузовик с резервистами, и ящики заберут на хозяйственные нужды – материал хорош для любого обустройства, древесина качественная. Чаще всего из них строят блокпосты.
На окружной Мариуполя их сейчас много. На всех развеваются новенькие флаги – России и ДНР. Рядом на фоне неба полощутся ветром – выглядит очень эффектно. У поворота на Старый Крым стоит трофейная украинская БРДМ. Еще в пиксельной раскраске, но эмблема батальона «Донбасс» уже закрашена, и со всех сторон нанесена большая белая «Z».
Эмблема, кстати, очень странная – птица летит головой вниз, образуя таким образом вожделенный трезубец, но как будто хочет разбить о землю свою глупую голову. С другой стороны, очень символично.
Бывшие украинские поля по диагонали перегорожены цементными противотанковыми пирамидками, как я понимаю, не повлиявшими вообще ни на что. Через многие такие заграждения дороги пробиты, пирамидки просто расставлены в стороны.
Блокпосты мы проезжаем, естественно, не останавливаясь – впереди и позади нас бронеавтомобили «Тигр» российского Минобороны, замыкают процессию два медицинских «уазика», а возглавляет – громкая и крикливая, но очень маленькая машина ВАИ ДНР, от всех требует остановиться и пропустить нас.