Прифронтовая обстановка – это то, что не перепутаешь никогда и ни с чем. Накурено, диссонанс раций, замусоленная карта, над которой разгар спора – мы входим в помещение как раз в такой момент. С нами здороваются, интерес мелькает и испаряется – карта важнее (да, она бумажная). Я мысленно радуюсь такой реакции – это значит, что корреспондентов до нас тут не было. Киллер кричит позывные своих знакомых и начинает ко всем приставать с разговорами. В этом помещении он единственный чеченец, остальные – славяне, и все – сотрудники спецназа «Ахмат». Я понимаю, что планируется та самая атака, в которую собрался идти Киллер. С артиллеристами обсуждаются цели и время, назначено все на три утра.
«Как куранты эти артиллеристы, чего они не могут в другое время стрелять?» – Киллер высказывает вслух очередные свои соображения.
Это надо снимать, потому что вот она жизнь, которую никогда не поймаешь на постановочной съемке. Но я понимаю, что на самом деле снимать это нельзя, потому что показывать из этих обсуждений нельзя ничего.
Я успокаиваю себя мыслью, что все снимем засветло на следующий день. На стене картина – смешная и со смешной подписью, но о ней придет время рассказать, когда отсюда уйдет фронт. Операторы коптеров принимают в совещании деятельное участие – ребята очень молодые, и я поражаюсь, насколько они на своем месте и насколько серьезное дело делают абсолютно профессионально. У одного из них прямо на бронике забавный шеврон по мотивам соответствующего мультфильма и его позывной – Карлсон. Происходящее было наглядной иллюстрацией того, что без дронов никуда, и дроны – это расходник. Стоят они правда коробками со скотчем «Для хороших парней».
Готовимся к выходу, и сон – основа здоровья
Грохот выстрелов снаружи усиливается, и я уже явственно различаю прилеты – звук совершенно другой. Но я укрываюсь спальником и буквально вырубаюсь – под обсуждение предстоящих событий и канонаду снаружи, сообщения по рации, где передают команды завтра не отходить с позиций, на которые предстоит заскочить, даже под определенным предлогом, который упоминать не буду, и фоновое бормотание Киллера («Хохлы и комары – вот зачем это в Марьинке? Самое противное тут» и «Передайте тогда наверх, что Киллер весь штурм просидит в одном интересном месте, если ему в бой вдруг запрещено идти»). Последнее, о чем я успеваю подумать, ударившись о батарею над головой: при очередном попадании вблизи дома, от которого стены подпрыгнут (а они ощутимо передают вибрацию именно от прилета), если батарея свалится со стены на головы спящих телевизионщиков, наверное, это могла бы быть уверенная номинация на премию Дарвина. У шкафа стоит ружье – «антидроновое», двенадцатого калибра. Как у меня дома, отмечаю я и, засыпая, думаю об охоте в осеннем лесу, когда я стою на номере, и идет слабый снежок, и тишина. Это что-то настолько недостижимое сейчас. Неужели такое бывает? Охоту в прошлом году я пропустил из-за коллеги, с которым не смог вовремя поменяться в Донецке, и о чем до сих пор жалею.
Или во сне, или в реальности, или в каком-то их переплетении гул стрельбы снаружи нарастал и усиливался, кто-то громко спорил над картой, Киллер показывал квадраты с номерами домов, потом еще кто-то вынимал свой рюкзак из-под меня и китель из-под моей головы, прилеты были то ближе, то дальше, но я спал, спал и спал…
«Киллер! Где Киллер?»
Представить себе, что Киллер промолчит, было невозможно. Значит, в помещении его не было. Позднее утро, я завожу часы. Я выспался так, как не высыпался очень давно и как в Донецке не высыпался никогда. У входа стоит высокий белокурый офицер с открытым и довольно добрым, как мне показалось, взглядом и с интересом разглядывает нас. Больше в помещении никого нет. Я окончательно просыпаюсь. «Куда дели Киллера?»
Его взгляд смеется. Я понимаю, что этот человек здесь главный, и поддерживаю шутливый тон – «если Киллер что-то решил, то удержать его невозможно, вы же сами это знаете». Я понимаю, что именно его надо грузить своими хотелками по поводу съемок. Ведь я посмотрел заранее, где исполком и где милиция, где центральная площадь с Лениным (снесенным, естественно). «Вы сходите с нами?» – «Конечно, – он отвечает сразу. – Одних я вас не отпущу».
Честно говоря, я вздыхаю немного с облегчением, потому что при всей емкости образа и внутреннего мира Киллера, какой бы у нас с ним получился сюжет на выходе, было для меня абсолютной загадкой. А еще и позывной хороший, из церковного обихода. Мои пожелания он выслушивает и задумывается; заходит еще один офицер, до меня долетают обрывки фраз: «…я не возьму на себя ответственность, туда прилетает, какая, на хрен, милиция?» Ну а все остальное – это те же груды кирпичей, которые мы уже показывали осенью. Единственное, что имеет смысл, – это дойти и показать какой-то значимый объект, который говорил бы о нашем продвижении и иллюстрировал бы то, что мы находимся в центре Марьинки.
В итоге определяют объект, где есть наши позиции и куда можно относительно безопасно попасть. Это определенный компромисс с моими наполеоновскими пожеланиями, но лучше, чем ничего. Идти договариваемся в обед, когда немного стихнет – на улице продолжает усиленно бухать. Штурм утром прошел, насколько я понял, вполне результативно. Наши продвинулись и улучшили свои позиции. И я с облегчением глубоко засыпаю опять, хотя и проснулся полностью выспавшийся. Где же и вправду все-таки Киллер?
Где Киллер?
Киллер всю ночь возился со своей экипировкой и не спал – краем глаза я это видел каждый раз, когда ворочался и бился головой о батарею в течение своего такого длиннющего сна, продолжительностью двенадцать-тринадцать часов, невозможного в Донецке. Кстати, батарею мы в итоге все-таки сняли и убрали в угол, чтобы не было потом мучительно больно и обидно, если что, хотя мой коллега и выразил готовность спать в каске.
Экипировка Киллера заслуживает отдельного рассказа. Он очень жилистый, и количество всего, что он несет на себе, как будто равно его собственному весу. Восемнадцать полных рожков 5.45 в разгрузке – он их заряжал и перезаряжал. Подствольник – его он снимал, то ли смазывал, то ли еще что-то делал и ставил потом обратно. К подствольнику штук сорок, наверное, гранат – в специальных карманах, которые пристегиваются к верхней части ноги. Рация… С бормотанием («Кто контролирует Марьинку? Киллер контролирует Марьинку») он продевал антенну через клапан плеча разгрузки, чтобы она не мешалась, и в это же получившееся расстояние пропихивал потом провод USB от пауэр-банка.
Киллер всегда и со всеми на связи, даже там, где связи, казалось бы, быть не может. Он все равно общается, записывает голосовые, отправляет их, половина – на чеченском языке. Я, когда вижу экран его телефона, понимаю, что кружочек крутится и ничего никуда не отправляется – представьте, что вы находитесь в середине арктической пустыни, какой телефон у вас там и что будет отправлять? «Киллер, ведь связи нет». – «Ну и что? Потом отправится, а так я забуду». Судя по аватарке, он что-то отправлял даже своей бабушке – я видел, как он с ней общался еще когда была связь, и запомнил картинку. В общении с ней среди потока чеченской речи промелькнуло «охота и рыбалка» – он тогда мне пояснил: мол, она не знает, где я.
Когда я встал попить кофе, Киллер обрадовался, он не спал всю ночь и, видимо, соскучился по общению. В этот момент он развинчивал газовым ключом ВОГ, упирался в него ногой, прилагал большие физические усилия. Я, когда понял, что именно он откручивает или прикручивает – чуть ли не взрыватель, – сделал попытку уйти: человек, конечно, знает, что делает, но выглядело очень неуютно. Он, естественно, пошел за мной, ведь ему хотелось поговорить, вместе с тем, что у него было в руках.
И вот по итогам всех этих приготовлений Киллера нет, а нам надо собираться на выход. Все проверили, подтянули, застегнули. Инструктаж: смотреть на небо, слушать ушами по сторонам, смотреть под ноги, с протоптанного не сходить, ничего не пинать, глазами постоянно искать укрытие, в которое, если что, прыгать. Как только прошли одно укрытие, сразу искать глазами следующее. Идти цепочкой, с расстоянием в пять-семь метров. Если будет сброс, чтобы из строя вышел один человек, а не сразу двое. Тогда целый будет иметь возможность оказать помощь раненому, а не два раненых будут лежать рядом беспомощные. Ножницы и жгуты закреплены снаружи броников. Аптечки есть? Есть, понятное дело.
Кстати, сколько времени имеется для того, чтобы оказать помощь раненому, у которого артериальное кровотечение, знаете? Сорок секунд. Через сорок секунд он истечет кровью, и все. Так что десять секунд на то, чтобы достать жгут и разрезать, предположим, штанину ножницами, которые не надо искать, вполне могут оказаться решающими. Все очень разумно и кровью написано.
Днем улицы Марьинки все-таки другие. Да, все разрушено, и целого дома, у которого хоть в каком-то виде осталась крыша, нет ни одного. Но, по крайней мере, понятна конфигурация улицы, строений, участков и бывших заборов. Кстати, пути-дорожки, по которым ходят военные и по которым идем сейчас мы, проложены, вообще никак не соотносясь с довоенными путями. Наша дорога может проходить поперек участка и сквозь какое-то строение, вдоль сарая, где никто никогда не ходил, и по поваленному забору.
«Здорово, бандиты!» – сопровождающий нас офицер, тот самый, со смеющимся взглядом, обращается к безжизненному фундаменту и остаткам стены. «Здорово, командир», – отзывается фундамент, и я вижу мелькнувший в подвальной щели шлем и глаз, который на нас смотрит. Не только по всей окружающей обстановке, но и по этому взгляду становится понятно, что человек вооружен, и оружие у него наготове. «Ахмат» – «N-ский полк» – происходит обмен данными, и я вспоминаю вчерашнее «Чего уронил?» на всю улицу. К первому цепкому взгляду добавляется вторая пара глаз. Они рассматривают очень пристально именно меня, и я понимаю, что их внимание привлек микрофон «Россия», заткнутый за мой броник.