у что мы, белые господа, решили, что так правильно и нам виднее. Нет, так не получится.
К сожалению, реализуется самый разрушительный сценарий, которого можно было бы и так хотелось избежать. Но Донбасс, Харьков, Одесса, Николаев, Чернигов, Киев, Кривой Рог, Днепропетровск, не говоря уже про Запорожье, Херсон и Тирасполь и прочее и прочее – это Россия, и теперь выбор сделан, и цветочек сорван. Россия вновь изгоняет со своей территории немецкие «Леопарды» с белыми крестами – только идиот мог придумать такой визуальный образ и закольцовывание истории, нашей истории, истории нашего Отечества.
Я все-таки поговорил с водителем БТР на обратном пути, когда он нас вывез из Марьинки, следующей ночью. Как же вы все-таки видите в темноте? Он хитро сощурился: «Мой позывной – Акула, а эта рыба видит везде. Мы будем ездить столько, сколько надо, и выполним задачу командования, чего бы нам это ни стоило…»
Я не просил его ничего этого говорить, спросил только про темноту и про зрение. Но он ответил таким образом, это есть в сюжете, как и про глаза акулы, которые видят все, но их надо смешно таращить, и он даже показывает – как. Этот человек рискует совершенно реально и осознанно, каждый свой выезд. Он в своей машине – цель для врага и конкретного смертоносного механизма. Но это не останавливает его от выполнения своего долга на том месте, где он должен это делать.
Мы все сделаем нормально и все доведем до конца, не сомневайтесь. Ведь все это уже было, в том числе и здесь же, не только географически, но и по смыслу. И потом все тоже будет хорошо, обязательно. Ведь это Россия.
7 июня
Александр Невский и соль в пачках
На въезде в Дебальцево, если ехать из Донецка в Луганск, огромный перекресток. Впервые я сюда попал, когда Дебальцево еще дымилось от недавнего «срезания выступа» и «Минска-2». Люди были все с вытаращенными глазами, рассказывали очень яркие и емкие истории про сбежавших «захыстникив», центр сильно разбит. Но населенный пункт уже вернулся в семью городов ДНР, начинались восстановительные работы – тогда, в 2016 году, никому было не ведомо, что вообще будет дальше. На перекрестке – огромный (заснувший) пост ГАИ, и по всем признакам понятно, что перекресток в «нормальные» времена был очень оживленный, там стоял указатель «Харьков» и расстояние – несколько сот километров. Тогда это было все равно, что указатель «Планета Марс – 500 световых лет». Дорога была перекрыта бетонными блоками, асфальт засыпан мусором – понятно, что не ездил туда никто и как будто бы никогда, и непонятно было, поедет ли.
На одном из восстановленных после череды подрывов мостов этого направления в ДНР мы тогда же, очень давно, записывали интервью с исполняющим обязанности главы ДНР Денисом Пушилиным. Это было сразу после гибели первого главы ДНР Александра Захарченко. Когда мы стояли на этом мосту, интервью я строил на том, что у нас за спиной, а что впереди – это была игра слов и игра смыслов. Я имел в виду не только географию, а вообще – что впереди у всех нас? Я тогда этого не знал и ни в каких самых смелых мыслях не мог предположить вообще ничего. Но очень хорошо я запомнил один момент: Пушилин тогда очень внимательно посмотрел на меня, и, видимо, понял и принял предложенную ему игру подтекстов. Так что у нас позади? Позади у нас Россия (а географически трасса действительно выходила на М-4). А что впереди?..
Дениса Владимировича я очень уважаю, специально отмечу это для некоторых постоянных комментаторов моих заметок, могу подробно остановиться на том, за что именно.
Тогда он очень внимательно посмотрел мне в глаза (на дворе 2018 год, напомню), выдержал паузу, камера все это беспристрастно фиксировала. И затем он ответил: «Впереди у нас Харьков».
На окраине Дебальцево мы много раз писали стендапы, общий смысл которых сводился к показыванию рукой на горизонт и словам типа «вот она, Светлодарская дуга». Далеко-далеко у горизонта были видны гигантские узкие и высоченные трубы – про них я говорил: вон она, Светлодарская ТЭЦ. Она была такой далекой и недостижимой, через дрожащий воздух горячих южных степей ее трубы казались дрожащими и довольно опасными, какими-то угрожающими. Светлодарский выступ был одним из самых напряженных отрезков линии фронта все эти годы.
И вот мы встречаемся с нашими сопровождающими на Дебальцевском кресте и выезжаем в сторону той самой дороги, когда-то перегороженной блоками. В сторону Харькова. Прямо на трубы ТЭЦ. Всю дорогу они маячат слева и становятся все более высокими и вытянутыми. Проезжаем поворот на Светлодарск, здесь стоит блокпост, на котором очень серьезно вникают, кто едет и куда, зачем. Становится понятно, что это крайний блокпост перед попаданием, что называется, «в район» – на милицейском сленге так называется район ведения боевых действий, район со сложной оперативной обстановкой, здесь заканчивается более-менее понятное. Солдат с нарукавником «Военная полиция» заглядывает и в наш салон, изучающе смотрит каждому в глаза, листает документы, спрашивает пароль для проезда. Никакого пароля мы, понятное дело, не знаем, он улыбается, видит, что свои, и с надеждой подсказывает: «Ну, рыба такая». Какая еще рыба? Но из передней машины все формальности улаживают, и мы проезжаем дальше.
Дорога очень грязная и замусоренная, фактически движение по одной полосе. Все едут быстрее, чем по таким колдобинам следовало бы. По сторонам – сгоревшая и расстрелянная техника, сброшенная в кюветы. Это грузовики, микроавтобусы, гражданские легковушки. Ну и танки, БМП, сожженный подъемный кран ВСУ – такой вывод я делаю, потому что он на базе древнего КрАЗа, с квадратной рубленой кабиной.
Краем глаза я замечаю колонну, которая стоит на перекрестке, – нашу колонну. Господи, это же прифронт – все уже очень хорошо слышно и шкурой ощущается. Но и головой ведь понятно, сколько до противника (совсем немного). Полтора года уже воюем, как старших колонн отучить ездить колоннами, как отучить назначать таких старших колонн старшими – мы все это обсуждаем, и я отмечаю, что машина сопровождающих ускоряется – понимаю почему. Рядом с колонной находиться не нужно. Стоять и курить у бампера кучей не нужно. Стоять колонной не нужно. На большой скорости мы резко сворачиваем направо – это поворот на Соледар.
Отмечаю детские пыльные коляски и инвалидные кресла, сваленные в кучу – тут явно был какой-то пункт перехода из одной реальности в другую. Еще одна эффектная фотография могла бы быть сделана и сделана не будет – сопровождающая машина ускоряется еще сильнее, хотя и так, казалось бы, куда больше. Но нас предупреждали – в районе завода «Кнауф» на въезде будет простреливаемый участок, его надо проскакивать быстро. Деревья по бокам дороги обгоревшие и безжизненные, голые растерзанные стволы торчат из кустов, которые, наоборот, контрастируют своей буйной и неуемной зеленью. По этим мертвым остаткам стволов понятно, какой огненный вихрь из всех калибров носился тут, когда фронт двигался через эти места. Из кустов постоянно грохает – понятно, что они обитаемы, и через нашу голову на запад, в сторону врага летит и летит. Добро пожаловать в Соледар – это северный фас артемовских флангов.
Въезжаем в город. Всякого я видел уже тут, но впечатление очень гнетущее. Покинутые и безлюдные улицы, по которым ездит военный транспорт разных видов и конфигураций, по косвенным признакам я отличаю обитаемые развалины от необитаемых. Обитаемых очень много, плотность войск очень большая. Разбитые и перевернутые машины. Пятиэтажки какие-то сохранились хорошо, какие-то – превратились в груду обломков. По городу уверенно летит: и громкими и шумными «Градами», и свистящими и грохающими одиночными снарядами 155 мм – слышны прилеты тут и там, между которыми мы едем. Несколько крутых поворотов, и я понимаю, что у нас спущено колесо. Солдат на очередном блоке «под крышей» подтверждает мои догадки – он машет и обращает мое внимание на переднее левое колесо. Но машина сопровождающих ждать не будет, останавливаться тут и я не хочу, это просто невозможно.
Мои попутчики понимают, что случилось, мы переглядываемся, и на спущенном колесе я ускоряюсь, чтобы догнать переднюю машину. Понятно, что резине хана. Запаски у нас собой всегда, к слову, две штуки. И хорошо. Потому что когда мы прячемся за стеной дома от противника и выходим из машины, переднее колесо спущено в хлам. Заднее сильно шипит. Ориентироваться в пространстве приходится на уровне ощущений – где враг и откуда летит, надо все время контролировать, чтобы отгородиться домами или развалинами, в тени которых можно остановиться и относительно безопасно, скажем, поменять колесо.
Безопасность, конечно, совершенно условная – в городе стоит канонада от выходов и входов (плохая погода, обильные осадки – так говорят об этой обстановке в радиоэфире), но, когда начинает падать рядом и совсем громко, земля, стены и развалины гулко подпрыгивают, уши заложены, невольно испытываешь животный ужас, и хочется бежать, прятаться. Мы и прячемся в одном из подъездов, и сопровождающие наши тоже. Если бы построек не было, надо было бы слиться с землей, представлять из себя макимально меньшую площадь в горизонтальной проекции. Я присаживаюсь прямо на пол между двумя толстыми стенами в коридоре, подальше от внешних стен здания, гул падающего «Града» нарастает, звуки эти и ощущения ни с чем не спутать и сложно передать. Длится это вроде и секунды, но вроде и часы. Сколько на самом деле, в астрономическом исчислении, наверное, и не скажешь. Все будет ошибкой.
Подразделение, в которое мы приехали, – это бригада «Невский», и с нами привезли каких-то очень специальных товарищей. У меня работает камера «гоу-про», товарищи категорически не готовы попадать в ее объектив, поэтому все время находятся с нами, не снимая балаклав, неодобрительно сверкая глазами на красный огонек в районе моего плеча (камера закреплена у меня на груди). Но «гоу-про» я не выключаю – произойти может все что угодно, и это хотя бы должно быть снято. А там – разберемся. Кстати, потом я выяснил, зачем приезжали в бригаду эти ребята. Функция очень интересная, неожиданная и при этом довольно прозаическая, но и необходимая. Но об этом я расскажу когда-то потом, возможно, после войны.