Заходим в помещение, на входе в которое нас очень внимательно изучает постовой – делает он это полностью по-боевому, не формально, а вполне серьезно. Мы находимся у него на линии огня, пока точно не установлено, что все пришедшие – свои. Обстановку я сразу угадываю – штабной воздух воюющего подразделения густой, его психологическая температура и густота не меняются в зависимости от времени суток, иногда накаляясь и начиная звенеть, когда на участке ответственности происходят какие-то серьезные события. Нас знакомят с командиром – видно, что он не спал последние сутки точно, интервью, понятно, не сейчас, он просит поспать. Тут же он ложится в углу гудящего штаба и мгновенно крепко-крепко засыпает. Но я успеваю спросить: можно ли тут снимать? Обычно такое снимать не разрешают, и это понятно почему. Слишком многое врагу тут знать совершенно необязательно. Сейчас же – на удивление – нам разрешают работать без ограничений, и я не верю своим ушам. Разумеется, кроме очевидных вещей – оперативной карты крупным планом и тому подобного.
В штабе, как на капитанском мостике корабля, находятся все необходимые специалисты. «Летчики» – это БПЛА, метеомен, парочка группы управления артиллерией, офицер группы связи. Постоянно поддерживается связь с соседями справа и слева. Все друг другу помогают артиллерией, синхронизируется через довольно любопытный алгоритм общая для сектора сетка целей. К тому же моя совесть в этом случае чиста – еще перед тем, как командир выключился на своей кушетке, мы успели проговорить, что никаких публикаций и эфиров не будет, пока он сам, лично, не отсмотрит готовый материал. И любопытный момент: как я узнал потом, нас использовали немного втемную – мы должны были кое-что снять, ну мы и сняли, и в репортаж это включили. То, что надо было специально показать врагу. И как показало дальнейшее развитие оперативной игры, на эту такую простую уловку противник купился, то есть наши репортажи и мои тутошние вирши там отслеживают. Так что прекращайте это дело, товарищи украинствующие русские, сопротивление бесполезно.
Кстати, стала понятна и серьезная настороженность «вратаря» на входе. Из радиоэфира я слышу, что по городу передвигается троица ДРГ, в нашей, советской форме. Один из них представляется позывным «Святой». Ну а мы не святые, слава богу.
В штабе один персонаж колоритнее другого. Сразу по наметанному взгляду я угадываю коллегу-телевизионщика, он сидит на связи и очень точно и метко помогает нам найти нужные акценты и выстроить работу, неожиданно и приятно было почувствовать подставленное плечо коллеги на этой локации. Кстати, он ведет телеграм-канал «Оренбургский военкор». Хотите посмотреть на жизнь штаба изнутри – подпишитесь.
Но выделяется и приковывает к себе взгляды, конечно, как вопросили бы Ильф и Петров, «кто этот мощный старик?», причем без нотки комизма. Это Лукич. Он сидит одновременно на пяти рациях и командует всей артиллерией бригады. Командует уверенно, со знанием дела и потрясающе громко (вспоминается даже анекдот: он что, по телефону позвонить не может?) Когда впоследствии мы писали интервью командира в соседнем помещении, довольно далеко от Лукича, он вполне уверенно своими командами обеспечивал нам интершум во время интервью. Командир, к слову, поспал как Штирлиц, ровно сорок минут.
Лукич – преподаватель артиллерийского училища в Коломне. Конечно, отставной, в последнее время – учитель географии и пенсионер. Но сколько поколений артиллеристов он вырастил; не исключаю, наверное, что чуть ли не каждый второй кадровый командир батареи в зоне СВО – его выпускник. Я спрашиваю, конечно: встречал ли выпускников своих, как научил? Он смущается – да, встречал, и научил вполне хорошо.
Передо мной классический полковник на пенсии, причем полковник-интеллектуал, чувствуется огромная начитанность. Аккуратный, подтянутый, четко понимающий, что и в какой последовательности он делает. «Лукич, с направления Ы54 по позиции ЗЮ6 работает миномет» – цифробуквы, разумеется, условны – это связист передает донесение передовых разведчиков, которых указанный миномет в эти минуты кроет мина за миной. Лукич смотрит на карту, прикидывает там что-то штангенциркулем или чем-то похожим, потом пододвигает к себе электронный планшет, где на физической (спутниковой) карте нанесены разноцветные точки – цели и позиции. Офицер-связист шепотом мне поясняет, что сейчас он выберет, чем и откуда может накрыть этот миномет, исходя из того, что у него есть «под рукой». Рядом с Лукичом сидит офицер Вилли – это его правая рука, он быстро делает необходимые расчеты, но сейчас я вижу, что можно пообщаться – интервью выйдет живым, и в кадре мы увидим, как над вражеским минометом сгущаются тучи – погода, что называется, начинает портиться.
Вилли рассказывает, что он системный администратор, компьютерщик. К слову, и Вилли, и Лукич одеты в штатную форму ВКПО, без раздолбайства и тактикульного улучшайзинга. Чье это решение – очевидно. И напомню, что в «Невском» все, кто служит – люди, принявшие это решение самостоятельно и инициативно вступившие именно в это подразделение.
«Раньше я никогда бы не подумал, что в окоп можно попасть с двадцати километров, – рассказывает мне Вилли, – а вот к Лукичу пришел, и он меня научил». Разведчики через связиста орут: где там ваш Лукич, чего он копается? Все на нервах, понятно, ситуация серьезная.
Связист Лукичу: ну что, гасим этот миномет? Лукич уже закончил расчеты и придвигает к себе свою тетрадочку: да, гасим. Он берет тангенту рации и начинает выдавать четкие, с интонациями Левитана, команды. По позывному я понимаю, что он выбрал БМ-21 (РСЗО[7]). Расчету велено выдвинуться на определенную позицию, зарядиться определенным типом боеприпасов (это все – части его уравнения, в ходе расчета он спросил и метеоданные), навестись по указанным координатам, которые он диктует с отскакивающим даже в хрипящем эфире звоном, и по команде открыть огонь. Он все от него зависящее сделал и подзывает меня к себе. Я не понимаю, для чего.
В своей тетрадочке аккуратным почерком он записывает мои фамилию, имя и отчество и просит оставить автограф – такое у меня впервые, но Лукичу я отказать не смог. Артиллеристы РСЗО навелись, разведчики подтвердили, что наблюдают. Птица корректировки висит в воздухе. «Расход три огонь». – «Расход три да». Слышу с улицы, как пошли три ракеты – значит, установка где-то совсем недалеко. Миномет заткнули. Разведчики благодарят, Лукич откидывается на спинке стула и снимает узкие очки, касаясь дужкой нижней губы. Глаза его светятся удовлетворением от хорошо сделанной работы, и он этого не скрывает, беря в руки тангенту. «Лама-83, ветер» – тут же звучит хриплое подтверждение получения команды: «Лама-83 ветер да». Я у связиста шепотом интересуюсь: «Ветер – это что?» – «Это значит – сваливаем». Это не учения, это не постановочные стрельбы, которые мы снимаем так часто. Это реальная опасная боевая работа. Настоящая мужская работа, только для смелых и отважных, правильных мужчин.
Говоря о «галерее ЖЗЛ» КП бригады, нельзя не упомянуть еще одного, совершенно невероятного персонажа. Первый раз я его увидел случайно, проходя мимо, когда вдруг осознал, что ничего не ел с утра, а в глубине располаги идентифицировал большую и вполне перспективную кастрюлю. На стуле в углу помещения сидел, судя по позе, очень уставший человек, с большим и пухлым, совершенно неуместным в окружающей обстановке кожаным портфелем. Человек при этом довольно пожилой, с длинными, как у хиппи, волосами и бородой. Как будто какой-то церковный персонаж с картины Нестерова. Взгляд его был устремлен в пустоту. «Интересно, кто это такой?» – подумал было я, но переключился на кастрюлю.
Когда с проснувшимся командиром потом мы обсуждали, чего бы еще можно было снять из того, что можно, всплыли танкисты. Это единственная добровольческая бригада, у которой есть собственное бронетанковое подразделение. Да, это всегда интересно, тем более что танкисты тут боевые, сдерживают неослабевающие нахрюки хохла, работающие не только с закрытых позиций, но выезжающие вполне себе и на прямую наводку.
«Вызывайте Сорок Девятого», – командир дает команду связисту, и тот начинает вызывать. Мне со всех сторон начинают рассказывать, что 49-й – совершенно невероятный человек. Во-первых, его позывной – это его год рождения, то есть человеку, пардон, 74 года, а он командует танковой ротой, в данный момент трансформируемой в батальон. Это тот самый уставший человек с пухлым портфелем, но уставший не из-за возраста, а из-за ситуации – такими усталыми здесь являются все, начиная с командира и заканчивая таким посторонним человеком, как ваш покорный слуга.
Сорок Девятого вызвали, и командир ставит ему задачу: вот журналисты (это мы), им надо озвучить по пунктам это, это и это. Я досадую, конечно, потому что когда человеку заранее говорят, что он должен сказать, получается картонно и «воняет синтетикой», как выразился командир, и я взял эту хорошую фразу на вооружение. Сорок Девятому было велено, чтобы «синтетикой не воняло». Как хороший охотничий пес, он сразу включается в уяснение и реализацию поставленной задачи. Усталость моментально улетучивается, мы начинаем прикидывать, к какой машине можно подобраться, чтобы отработать с экипажем, ведь все находятся на боевой задаче, и часто даже добраться к ним проблематично. Танк рядом есть, но он стоит в руинах и специально засыпан хламом, в маскировочных целях. Я говорю: о, отлично же! Но ему не нравится – естественно, он хочет показать «товар лицом», ведь все танки в подразделении совершенно новые, пробег ноль, и пахнут автосалоном. Как можно в такой ситуации показывать кучу мусора с торчащей пушкой? Определяем позицию, до которой можно добраться, но туда идти метров восемьсот, при этом начинает темнеть, рабочего времени остается совсем немного.