Он решает ехать туда на машине – «сейчас уже не опасно», хотя только что речь была о том, что опасно. Садимся в «буханку», начинается бешеное ралли по ухабам, причем я понимаю, что едем туда, куда недавно из пятиэтажки нам показывали направление – «вон там хохол». На очередном повороте видавший виды «уазик» глохнет, но происходит это еще в городе, среди домов. Аккумулятор мертвый, 49-й начинает по-старчески, совершенно по-настоящему ворчать на водителя, как будто он лежит на печи и руководит процессом запуска двигателя. Водитель понимает, как противостоять этому потоку недовольства, с которым знаком явно не первый день, и отвечает миролюбиво и односложно, пытаясь успокоить и нейтрализовать источник беспощадной критики. Причем 49-й употребляет вполне современные и очень емкие термины, но водителю некогда обижаться. Мы начинаем толкать. Вообще, дедом командира танкистов можно назвать лишь условно – например, он постоянно ходит в бейсболке, причем козырьком назад. Когда мы в итоге добрались до танкистов, с командира машины он снимает черный танкистский шлем, потому что командир велел ему быть в шлеме, со словами «давай сюда говорящую шапку».
Танк, действительно, совершенно новый. Мне впервые демонстрируют такой девайс, как ключ от него. Начинаем писать интервью с 49-м, и он гладко, без усилий, в свободной разговорной манере, разворачивает мне все тезисы, которые были озвучены командиром. Я в изумлении смотрю на него – с высоты своего журналистского опыта я был уверен, что сейчас попрет «синтетика», но ей и не пахнет. Он замечает мое замешательство, в глазах его начинают мелькать искорки торжества, видимо, он уловил его природу, и, не давая мне расслабиться, он продолжает бить козырями: ведь у меня огромный боевой опыт, и, кроме всего прочего, я окончил Академию бронетанковых войск. Я понимаю, что интервью, в принципе, записано, но не могу не спросить: как это все вообще? Он спокойно отвечает: да, взрослые внуки и на подходе правнуки. В военкомате покрутили пальцем у виска и сказали: дед, иди домой. Но потом догнали и дали нужный телефончик, через который сюда попадают.
«Я же не мог сидеть дома, я думал о том, что могу быть полезен Родине, это не высокопарные слова. Это так и есть…» Он смотрит прямо мне в глаза, и я понимаю, что так оно и есть, правда.
Танкисты этого танка ловят каждое его слово, авторитет ощущается бесспорный. Я прошу попозировать и инсценировать небольшое «производственное совещание» на полу старого ангара, у гусениц. Он берет палочку и начинает чертить, кто как выходит на огневой рубеж позиции номер такой-то, в какой момент какую скорость включает механик, как синхронизируются действия всего экипажа в этот момент и, в конце концов, как поразить цель, предугадать действия противника и свалить из-под ответного огня, который тут начинается через долю секунды, за которую и надо все успеть сделать. Взрослые бородатые танкисты, матерые мужики слушают открыв рот и наматывая на ус – бутафорское и постановочное совещание для камеры превращается с самое настоящее, в реальный и ценный инструктаж.
Танк в ангаре снять невозможно, не засветив ангар. Разумеется, противник идентифицирует локацию, танкисты это понимают и позицию будут менять, нам разрешают не стесняться и «палить» место. Мы снимаем танк красиво – он сам по себе, помимо того, что новый, укомплектован по полному разряду – до ключа, всех резиночек и шайбочек. Не говоря уже о специальных прибамбасах, типа модуля «Сосна», который видит то, что не видно. Кто когда-либо принимал новую технику по линии Минобороны, может рассказать, что это за взрывоопасное мероприятие, где постоянно могут возникнуть условия для мордобоя, потому что зачастую принять надо непринимаемое и укомплектовать некомплектуемое. Здесь же даже государственный топор заткнут за обшивку в положенном месте, а сам танк вообще как в автосалоне как в автосалоне можно было ходить и выбирать, о чем с гордостью рассказывал механик – 1200 кобыл под капотом, на глиссер встает с места! В глазах его восторг, это понятно.
Если у читателя возникнет впечатление, что «Невский» – это что-то типа кружка «Московское долголетие», то это далеко не так. Никаких бабушек у подъезда тут нет. Тот же начальник разведки подразделения – личность не менее примечательная, за спиной там все главы новейшей истории спецслужб и обширнейшая конфликтная география, но он на то и начальник разведки, чтобы не попадать на камеру и в эти заметки. Все на своих местах, задорная молодежь вполне присутствует, а аксакалы типа Лукича и 49-го обеспечивают передачу лучшего из своей практики прямо в клювики алчущим опыта современным, рождающимся в войне молодым орлам, прямо сейчас расправляющим крылья в настоящих, грозных орлов, уже матерых. Опыт этот нужен и востребован, при всем уважении сомневаюсь, что его мог бы дать удовлетворяющий возрастным параметрам военнослужащий, в отношении которого у виска в военкомате пальцем не покрутят. И, например, тот же Лукич в нестандартных ситуациях отщелкивает команды, как монеты из разменного автомата, которые со звоном последовательно и четко по рации падают в лоток сознания командира орудия, и ему надо их просто исполнять, а в критической ситуации, например, несрабатывания затвора пушки, когда может разорвать ствол к чертовой бабушке из «Московского долголетия», это дорогого стоит.
Пишем интервью с командиром – на фоне флага бригады, с профилем святого князя Александра Невского. Долго выставляем свет – получается красиво, но в условиях ограниченного места мимо нас невозможно пройти, и почти получасовое интервью слушают все «мимо крокодилы». А послушать есть что.
Я понимаю, что эти заметки будут читать ребята из «Невского», может, даже и сам командир, «несмотря на огромную занятость». И мне несложно писать комплиментарные вещи, потому что это будет честно. Как я уже давно для себя понял и уяснил, в Донбассе и, наверное, шире – в условиях СВО – двух одинаковых подразделений быть не может. В каждом все полностью абсолютно не так, как в каком-то, условно говоря, подразделении, которое можно было бы считать близнецом. Нет тут никаких близнецов, и то, что собой представляет подразделение, – это то, что собой представляет его командир. Как все организовано, как люди общаются, какое настроение висит в воздухе, что в кастрюле, как люди спят и, конечно, как они воюют – это все идет только из одной головы. Все остальные – реализаторы готовой концепции. В «Невском» то, что видел я, заслуживало высшей оценки и похвалы. В других подразделениях я зачастую видел очень всякое, о чем даже и рассказывать не хочется.
В случае «Невского» командир не скрывает ни имени, ни фамилии. Желающие эту информацию найдут. Родился он и вырос в Киеве. И в словах, которые пишет наша камера, такой пласт густоты горя и злости на то, что сделали с его страной и его городом захватчики, вывернувшие все наизнанку. Человек он верующий – и, конечно, в произошедшем нельзя не усмотреть бесовскую издевательскую мерзость: русский Киев, мать всех наших городов, превратить в помоечную карикатуру, заставлять поклоняться дикости, над которой в любое обычное, нормальное время только посмеялись бы, да вот совсем не смешно вышло. Проблемы языка нет, ведь на двух языках говорят не только в Киеве, но и на самой-самой Западной Украине. А родной язык – это тот, как известно, на котором в детстве с тобой говорила мать. Современная Украина же провозгласила, что ни детства, ни матери ни у кого там не было. Конечно, добром это кончиться не может и не могло.
У командира там остались родители и младший брат, общение с ними прервано. По брату он скучает, но условий, чтобы они обнялись, даже если встретятся, пока нет. Кстати, это распространенная и реальная трагедия. В разговоре один офицер, с которым раньше общались и даже снимали его, недавно категорически отказался что-то говорить даже спиной: «У меня брата с той стороны мобилизовали». Ну он же нормальный, все понимает? Нормальный, понимает, но от этого ситуация не легче. А ведь бывает, что и не понимает.
Командир «Невского» – наш человек совершенно. И поскольку он немного с Украиной «изнутри», я спрашиваю то, что сейчас волнует, наверное, всех: что же будет дальше, как это все завершать, фарш чем дальше, тем больше невозможно провернуть назад. Шуточные слова из песни Пугачевой стали страшными из-за своей, возможно, бредовой, но буквальности.
«Только полностью Украина». – «До Львова?» – «Да, до Львова включительно». И лечить, каленым железом выжигая ненавистническую идеологию, которую привили всему молодому поколению гребаные западные партнеры, создатели и реализаторы концепции «политической нации», воспитавшие из страны чудовище и спустившие в итоге сдерживающую его цепь, продолжая науськивать этого Франкенштейна на самоубийственное противостояние – самоубийственное в буквальном смысле. Украину убивают об Россию, только для того, чтобы неизбежно возрождающейся исторической России-фениксу было больнее и кровавее потом возрождаться. Но мы сможем, у нас нет вариантов. Так же, как и у командира «Невского», к которому враг пришел в дом и вымазал своими мерзкими экскрементами стены, сейчас вообще взявшись за Лавру. Мы сможем, и не только Каховскую ГЭС отстроить, но и все остальное. Несмотря на все ужасы, которые они делают с нами, мы из этого огня выйдем опаленными и обновленными.
Ужасы – это я сейчас, например, говорю о кассетных боеприпасах, которыми старый маразматик хочет теперь засыпать Украину. Сколько подорванных людей, детей, машин, тракторов будет на них – и все это будет на совести американских друзей Ющенко, Порошенко, Зеленского. И за каждый такой взрыв, калечащий и уносящий жизни, делающий территории непригодными ни для чего, все они будут прокляты, а старый маразматик – отдельно. Но мы справимся. Как я уже писал неоднократно, все это было, и Россия все это уже проходила, и почти дословно. Ну и Невский, помимо того, что отсыпал шведам и сказал про меч, княжил ведь не только в Новгороде, но и в Киеве.