удачи, командир поправляет: «Успехов! Удача женского рода и изменяет как бл… последняя…»
Позывной самого штаба при этом настолько курортный, что вызывает только положительные ассоциации – море, пальмы, вкусный коктейль, отпуск и полное отсутствие проблем; потом открываешь глаза и возвращаешься в окружающую действительность, но с очень приятным послевкусием от пережитого, хоть и мысленно.
«Вышли два “карандаша”, посмотрите…» – это могут быть как двое пеших военнослужащих, так и выстрел двумя ракетами из «Града», зависит от контекста. Какой контекст был в этом случае – сквозь сон я не уловил. «Фломастеры» – это ракеты большего диаметра, «Смерчи» или «Ураганы».
Неожиданно обнаруживают группу пехоты врага, рассредоточившуюся по рощице. Рощица обречена. «Разбирай эту полку» – это говорится начарту. Идет череда команд, и туда начинает лететь из всех калибров. «Будут еще давить – с утеса он полку эту пройдет». (Речь о тяжелом крупнокалиберном пулемете «Утес».)
«Пять по-боевому ко мне» (пять бойцов, готовых вступить в бой). «Птица идет на кормежку» (БПЛА возвращается менять батарейки). «Плохо, быстрее, а то сейчас в ненужный момент один глаз останется».
Штаб с курортным позывным при этом регулярно сообщает о том, где будет работать беспилотник нашего подразделения, чтобы свои были в курсе. Названия позиций потрясающе случайны (из женской моды), сам беспилотник в эфире называется фамилией человека, вызывающего ассоциации вообще из другой области, типа Фрейда примерно. Но понятно, над первоначальным смыслом слов никто и не задумывается.
«Пятерка, ко мне бегом, ко мне, бл…» – орет в рацию, это про тех, по-боевому. Наконец они приходят. Командир отделения приходит получать задачу. «Успехов, не удачи». В рацию: «К тебе пошла пятерка. Вторая пятерка идет, как разбираешь?» – «Разбираю хорошо», – собеседник произносит это с явным удовольствием, растягивая слова, и слышно, что он широко улыбается. Пояснение происходящего мне: «Соседи пошли в наступление неожиданно. Ночь прошла без потерь, ребята закапываются, задачу выполнили, поэтому доброе утро!» В рацию: «Сосед, АГС сейчас будет работать навесом по направлению (такому-то)».
Докладывают о трехсотых – легкие, оказать помощь на месте, эвакуация позже по возможности.
Позывной стойла коптеров при этом вообще потрясающий и волнующий – здесь и азарт, и удача, и лотерея, и волнение с нотками нелегальщины. То есть тем, кто всем этим занимается, подходит идеально.
Командир поясняет какой-то важный параметр с передка, речь, видимо, о какой-то чересполосице: «Размазаны как говно с маслом, масло – говно, говно – масло».
Из радиообмена: «Коала, ответь Монаху».
Просят включить телевизор: «Включи уставной канал, а то вдруг там ”Лебединое озеро”, а мы его прое…м». Уставной канал при этом – это наш канал.
Понятий «Икс» и «Игрек» нет. «Харитон» и «Ульяна».
Из радиообмена с минометчиками 120-миллиметровых: «Подготовь еще пять штук по тем же координатам!» – «Не прошло, повтори». – «Подготовь еще десять штук по тем же координатам!» – «Есть подготовить еще десять штук по тем же координатам!»
«Где хозяин курятника?!» – это куда-то отошел старший офицер БПЛА.
– Позывной?
– Позывной Чур.
С моим собеседником мы идем вниз по широкой и прямой улице Соледара, одной из центральных, ярко светит солнце. Когда я спрашивал про позывной и получил ответ, я не знал, как это запишется на камере. Всегда просишь представиться того, с кем говоришь, в начале или в конце интервью, и это скорее технический момент, чтобы потом не запутаться. Я не знал, что с этого записанного криво-косо эпизода я начну потом сюжет про этот день и про этого человека, который последние свои минуты на этой земле провел с нами, и все, что мы планировали сделать, мы так и не сделали. А он потом планировал ехать домой, всего через несколько дней у него завершался контракт. Он из Саратовской области, из города атомщиков Балаково. Но вот Соледар стал для него последней точкой на этой земле, теперь он на небесах, а у меня снова еще один день рождения, уже третий. Первый – в паспорте, второй – в Дейр-эз-Зоре, третий – вот теперь в Соледаре.
А все, что я напишу дальше, посвящается ему, Чуру. Бережной Олег Витальевич – позывной у него теперь небесный, а по земному паспорту его звали именно так.
Собственно, работа сапера подразумевает опасность. Ведь ты сам постоянно, день ото дня, берешь в собственные руки смерть. Ведь ТМ[8] разрывает танк. А он и его подразделение ночами минировали направления, где был возможен прорыв. Противопехотные мины, противотанковые – разных типов. Все это он нам показывал – где лежит и как работает. Интересно, конечно, но лично мне было довольно страшно. Краем глаза я даже подсмотрел, как размещено подразделение – все показалось довольно грамотным.
При этом сам Соледар сейчас место чрезвычайно взрывоопасное. В городе не проводили сплошного разминирования, только очаговое, так что валяется и осталось всего навалом. Кроме того, какое-то время здесь стояли, как мы помним, «музыканты», а их саперы – одни из самых суровых саперов, которые после себя очень много чего оставили, и в том числе – явно показывая, куда они не хотели бы, чтобы кто-то лез. Разгадка таких взрывоопасных ребусов – одна из задач, которые приходится сейчас в Соледаре решать простым, обычным, не музыкальным саперам.
В прошлом Чур был майором милиции, причем застал еще времена не только ОБЭП, но и ОБХСС. На пенсии сидеть не стал, пошел добровольцем. Бывает так, что с человеком мгновенно возникает чувство эмпатии – мы шли и разговаривали, обсуждали то, что видим по сторонам. В своем саперном подразделении он обладал непререкаемым авторитетом – опять же, как командир он и представлял собой это подразделение. И тем более в безвоздушном пространстве оказались его ребята, когда его вдруг в одночасье не стало. У суровых парней и даже мужчин на глазах наворачивались слезы, когда они рассказывали о количестве дней, которые остались Чуру до отъезда домой. «Как же так, ну как же так?» – никто не мог этого понять. Но это война, логику того, как и кого она забирает, когда – проследить или предсказать невозможно.
Мы выпустили сюжет о Чуре из того материала, который успели снять. Это то, что мы можем сделать в память о нем. Сюжет этот я выкладывал в своем канале, и я полагаю, его нашли взрослые сын и дочь Чура. Они с очень большим самообладанием и в то же время эмоциональностью написали тогда, что гордятся своим отцом, знают, что жизнь свою он сложил за правду, которая на нашей стороне. Я же лишь еще раз могу сказать о нем, что он был очень достойным человеком, до последней секунды спокойно и уверенно смотревшим опасности в лицо. И конечно же, с легкой иронией.
На «уазике» мы несемся на бешеной скорости по улицам Соледара в сторону одной из окружающих деревень, где начинается прям уже передок-передок. Происходит все реально на огромной скорости – в повороты мы входим в контролируемом заносе и, когда водитель переключает скорость на пониженную, завершаем мы эту дугу уже с буксом.
Некоторые места я узнаю по прошлой поездке и понимаю, что количество сгоревших единиц техники прибавилось, причем и легковушек тоже.
Обычный «уазик» ехать так явно не может, с ним что-то явно сделали, хотя кузов старый и видавший виды, запыленный, ржавый и мятый. Задаю вопрос – так и есть, двигатель стоит от «тойоты».
В эту поездку мы пообщались и с танкистами, и с медиками, и с бойцами в окопе – прямо вдоль дороги на Славянск, до которого всего 22 километра. Тут же и интересный рассказ разведчика с позывным «Мексиканец»: удалось посадить вражеский коптер. И с него получили интересные съемки – этот аппарат должен был сопровождать в атаку БТР с пехотой. Их старт к светлому будущему он и снял, но с одним интересным происшествием. Перед атакой один из бойцов в момент погрузки на БТР увильнул в кустики и прилег там. В атаку его товарищи поехали без него. «Боятся…» – так резюмировал Мексиканец.
Поговорили и с пленными. Их было больше, но для общения нам выделили четверых. История эта эмоционально довольно непростая всегда, потому что видишь перед собой таких же людей, как и ты сам, как и те, кого ты знаешь. В плену весь лоск «не-русскости» слетает быстро, хотя один упорно твердил: я украинец, я украинец. При этом говорил на чистейшем русском, а сам из Николаева. Какие там украинцы, понимает любой, кто хоть немного интересовался вообще происходящим в этой стране.
В один голос заявляют, что воевать не хотели, их заставили и так далее. Я записываю слова, которые войдут в сюжет: «Бригада ”Ветераны” молодцы, все четко сделали: раз – и все, и я уже в плену». – «Сколько ты провоевал, получается?» – «Пятнадцать минут». Мотивации – ноль, навыков – ноль, вышли в магазин, что называется, за хлебушком.
При этом я стараюсь не включаться в сочувствие, в которое очень легко скатиться в такой ситуации. У меня один раз был такой случай. Один из пленных, которым мы задавали аналогичные вопросы, улучил момент и тихонько так мне говорит, чтобы конвоиры не слышали: нас тут пытают, бьют сильно. Руки и ноги при этом целы, человек не выглядит избитым, явно не голодает. И вот что мне, получается, делать в такой ситуации, скажите, прекрасные обладатели белого пальто?
Я тогда подошел поговорить на отвлеченные темы с командиром конвоя. Из этой беседы стало понятно, что человек он явно хороший и порядочный, но очевидно, что вообще не ведет с пленными никакой работы за пределами алгоритма «покормить – помыть – посчитать по головам». Уже потом, позже, я в совершенно другой обстановке смог задать вопрос командиру именно того подразделения, которое и взяло этих пленных и, как мне и пожаловался один из них, «работало» с ними дальше.
Я начал с того, что взял с него слово офицера, что никто не пострадает в результате моего вопроса. Он пообещал. А пострадать могли не только пленные, но и командир конвойных, хоть время и прошло, но все-таки это он допустил неконтролируемое общение пленных и такого опасного человека, как я. Причем, зная взрывной характер этого командира, еще неизвестно, кому бы из этих двоих досталось больше.