Он сразу понял, о ком идет речь. Этот, что обратился ко мне, оказался совсем не таким душкой, как представлялся. Он был из спецназа, причем связист. То есть он владел всей картиной на поле боя: где кто базируется, у кого какой позывной, пути и время подвоза б/к, места его накапливания, и что украинские командиры предпочитают на завтрак в этом районе – это он все знал. И, естественно, эта информация представляла ценность для наших подразделений, именно здесь и сейчас, потому что это сохраненные жизни наших бойцов. Естественно, эту информацию от него получили, и естественно, несмотря на то, что он поначалу пытался изображать из себя героя. Получили довольно быстро.
«Но мы без беспредела», – командир сразу оговаривается. Я уточняю и задаю прямой вопрос, на который получаю прямой ответ: половую неприкосновенность товарища не нарушали. А что делают с нашими бойцами в украинском плену? Эти истории я приводить не буду. Не хочу, но наказаны за это будут все, и без срока давности. Это наши «органы» делать умеют.
Сдержал или нет этот командир свое слово и получил кто-то из-за меня по морде или нет, возможности проверить у меня не было. Но, зная этого офицера, я уверен, что данное мне слово будет его сдерживать, даже если ему кому-то очень и захочется дать, что называется, в табло. Но вот если кто-то провинится уже вне этой договоренности, тут уже можно будет только посочувствовать.
К вопросу о том, как все может быть по-разному. В одну из ночевок в Соледаре спали мы в большом помещении, кровать – вполне обустроена, спальный мешок – хороший, тепло. Да вот незадача – мыши бегают прямо по тебе, не стесняясь совершенно. Поля вокруг не засеяны, еда осталась только в городе, тепло и вкусно рядом с человеком, вот они все и потянулись в город. Спать с непривычки невозможно совершенно, хотя поначалу я в спальник полностью застегнулся, с головой, но даже так это совершенное безумие с наркоманскими прерывающимися снами, как полный калейдоскоп. У оператора они вытащили из кармана и стали грызть пачку мясных чипсов – прямо тут же, при нем. В итоге он был вынужден уйти в более светлое и обитаемое помещение, вообще не приспособленное для сна, и спать сидя, но даже тут у него эти наглые морды лазили прямо по карманам штанов, которые были на нем.
Кошки при этом есть. Ухоженные, сытые. В мисочках – мясо, молоко, творог, сметана – на выбор. Мисочки раздельные. Кошка спит и потягивается на пуфике рядом с караульным и меняет дислокацию только в случае уж совсем сильного увеличения обстрела. Да, я задал вопрос: зачем их кормят. Ну, во-первых, их кто-то будет подкармливать в любом случае, как это ни запрещай. Ну а во-вторых, в этом случае они уйдут просто в другое подразделение, в другие развалины. Так хоть ради развлечения мышь иногда ловят и хоть как-то влияют на что-то самим фактом своего присутствия. А если уйдут, с мышами подразделение останется вообще один на один, а это неприятное противостояние очень, доложу я вам.
Еще немного записок из штаба. Приехал с какими-то учетными делами некий полковник «извне». От замкомандиров подразделений ему нужна простая бумажка со столбиками, в которых забиты определенным образом определенные параметры. Казалось бы, все просто. Но действительно, все по Толстому – понятно, что каждый из них сделал ее неправильно, но каждый сделал неправильно по-разному. Эпопею эту я наблюдал сквозь сон и сквозь работу в течение почти суток, со второй попытки не справился тоже никто, с третьей – тащ полковник начал уже закипать, и пошли разговоры, что «медведь в цирке на велосипеде», со следующими попытками пошли уже вопросы «ты кем работал?». Один из пришедших оказался в прошлом инспектором ГАИ, что вызвало новую волну негодования – уже чуть шутливого, но тем не менее заулыбался из-за своих раций и компьютеров уже весь штаб. Другой – связист, родом из Горловки. Тоже находится в противостоянии с таблицей, приносит пятый или шестой раз. «Ты долбо**?» – «Никак нет, тащ полковник». – «Ну в следующий раз я же тебя укушу уже». Отвечает, смотря в угол под потолком: «Вам не понравится, тащ полковник».
В какой-то момент мы возвращаемся с выезда, в штабе тихо. Разгар дня. В офисном кресле, откинувшись, спит начальник артиллерии Жук. Командира нет. Полковник «извне» сидит и довольно мрачно пересматривает принесенные ему таблицы. Я в порядке вежливости интересуюсь, как обстоят дела. Вот, Жук храпит, значит, то ли мы на все забили, то ли на нас все забили. Жук слышит упоминание своей персоны, просыпается и начинает включать планшет, который лежит перед ним на столе.
Личность он очень примечательная. Внимательный читатель помнит про Лукича и Вилли из «Невского». Жук – и. о. начарта и невероятная их противоположность во всем, по крайней мере, по внешним параметрам. Это совсем молодой парень, ему чуть более двадцати лет. За год он прошел путь от номера минометного расчета до командира сначала расчета, потом батареи – так хорошо научился целиться и попадать, и теперь он начарт уже целой бригады «Ветераны». То есть у него в подчинении, и РСЗО, и ствольная артиллерия, и самоходные гаубицы, и минометы. Своим команды он отдает через радиста – и только в этом случае мы услышим Харитона и Ульяну, а вообще все он старается делать молча; с командирами (я так понимаю, с начартами-коллегами из соседних подразделений) у него связь через интернет, координаты, залп – все это происходит там, а вслух он произносит только «подарок в небе», то есть выстрел состоялся (иногда мы и слышим глухое «бум» снаружи), а полет снаряда – тридцать-сорок секунд. Он щелкает секундомером-луковицей – время пошло. Оператор Залы держит квадрат, куда сейчас вот-вот прилетит… Посреди ночи мы застали момент, когда эта самая Зала своим тепловизором обнаружила группу пехоты противника, идущую гуськом, а так делать нельзя. Но, видимо, или фонарь, или тепловизор был на группу только один. И Жук начал за ними охоту, притом что с помощью Залы мы все видели: и как они присели после первого прилета, и как попробовали спрятаться и переждать (от тепловизора, да), и как совершили очередную ошибку и не рассредоточились. Наказание на фронте прилетает очень быстро, и оно неотвратимо.
«Жук, а в школе у тебя по математике была пятерка?» – спрашиваю его. Он смущается и слегка так улыбается, удивляясь моему вопросу (а я такие люблю). «Не-ет, тройка твердая» – это и пошло в сюжет.
Так что, если Жук храпит, значит, и правда ничего не происходит. До этого, насколько я знаю, в этом кресле, не отлучаясь на сон, без сменщика, он провел более двух суток. Сменщика вызвали получать награду – орден Мужества. Его он и привез под наш отъезд, с горой коробок суши и пиццы из цивилизации – проставлялся, их и поставили прямо на огромную карту местности на столе, распечатанную на плоттере.
Выезжаем из Соледара так же ночью. Нас везут на прыгающем джипе два веселых солдата, очень быстро и по очень плохой дороге. Держаться надо очень крепко. Периодически мы сворачиваем не туда – ночью все одинаковое, ориентиров никаких, но они быстро понимают, что не туда едем, и разворачиваются. Один раз уперлись в темную неподвижную громаду сгоревшего танка.
«Давай заправимся» – это говорит один другому. Звучит как шутка, но второй, который за рулем, смотрит на стрелку бензобака, опускает козырек, берет оттуда путевку, смотрит что-то в ней. Я понимаю, что они действительно собрались заправляться – в чистом поле, в полной темноте, на окраине какого-то черного необитаемого уничтоженного села. По пыльной дороге иногда проносится военный грузовик – задних красных фонарей не видно из-за пыли, впрочем, передние фары у многих тоже залеплены красным скотчем – красный свет в темноте не видно, и впечатление немного фотолабораторное. Вдали какая-то цепочка желтых огней – я не понимаю, что же это может быть? Ведь в таком месте и в такой ситуации никто не будет зажигать цепочки гирлянд, как будто рядом кафе на модном городском водоеме, и не сразу, но я понимаю, что эти цепочки огней, на расстоянии, которое очень сложно определить в полностью окружающей тебя темноте, – это горящие и уже догорающие поля. В воздухе отчетливо узнаваемый запах гари, перемешанной с пылью.
– Да где это, ты не помнишь?
Мы едем по темному селу, и на фоне темного неба видны только контуры темных руин. Вот-вот, сюда – мы паркуемся задом к одной из развалин, выходим из машины. «Воины», – отчетливо обращается ко мне развалина, и я вижу автозаправочный шланг, который мне протягивают из непонятно откуда взявшегося и открытого окошечка. Я туплю и не понимаю, что мне делать. «Подходим, не стесняемся, берем хобот», – так же вкрадчиво продолжает увещевать меня голос. Я опять туплю – ведь машина стоит от этого волшебного окошечка, наверное, метрах в пятнадцати, если не больше. Здесь неловкую паузу прекратил один из сопровождающих нас солдат – он взял «хобот» и уверенно начал тянуть его к машине. Заработал насос, бензин наполнил шланг, солдат и заправщик начали производить какие-то манипуляции с путевкой и росписями.
«Добро пожаловать на сеть АЗС ”Пи…ц”», – усаживаясь и убирая путевку под козырек, комментирует наше удивление водитель.
Потом мы разговорились. Судьба у человека оказалась невероятно удивительной. Родом он из Донецка. В 2014 году ему было шестнадцать лет. С самого начала вписался во всю прорусскую движуху – ему и не надо было включаться, так как он в ней и был, и все друзья, и родители. Люди здесь были за Россию задолго до 2014 года, это факт – собственно, это во многом и предопределило события 2014-го.
Но самое интересное началось потом, уже после Минских соглашений. Его вызвали наши специальные товарищи и предложили в Мариуполе поступить в институт. Ведь все донецкие институты и университеты якобы переехали в Мариуполь, который стал временной укровской областной столицей, но на самом деле переезд этих вузов был скорее бегством несогласных с происходящим сотрудников администрации с несколькими папками документов из деканата. Сами-то институты остались в Донецке и выдавали даже дипломы российского обра