Парни в балаклавах перебегают с нами усыпанный битым кирпичом двор, мы опять ныряем в подвал, и это уже последний подвал на самой передовой. Здесь я почувствовал именно это напряженное ожидание, причем всего чего угодно. Война ведь – это череда непрогнозируемых происшествий, к любому из которых ты должен быть готов. И вот в этом подвале вообще не было никакого ощущения расслабленности. Мы шли вдоль вереницы военнослужащих с огромным количеством вооружения и б/к – пулеметами, ПТУР, РПГ, снайперскими винтовками; они все были наготове и напряжены, никто не сидел в расслабленной позе, не травил анекдоты и не общался.
Во все стороны с верхних точек здания смотрят камеры, сигнал выводится в подвале на мониторы. Молчаливое, звенящее ожидание, которое в эту минуту и является тяжелой, трудной работой здесь. Одну из последних атак («накатов») отбили за несколько часов до нашего появления (по обрывкам разговора перед выходом я уловил, что именно из-за этого до конца вообще не было понятно, пойдем мы сюда или нет). Пробиваться попробовала группа человек из двадцати с другой стороны здания, они пытались делать это с артиллерийской поддержкой, которая все более и более перемалывает остатки многоэтажек этого микрорайона. Атаку отбили, а около пятнадцати штурмовиков так и остались лежать в этих развалинах. Смотреть на них мы не пошли – я попросил вместо этого показать мне самолет.
Бывший памятник – это треугольник стыка улиц Чайковского и Корсунского. Самолет здесь и установлен в честь летчика Корсунского – уроженца Артемовска, Героя Советского Союза. Чайковский Петр Ильич в представлении, полагаю, не нуждается. И вот этот мыс из многоэтажек украинская артиллерия разносила в тот момент из всех имеющихся сил – например, панельный дом, на крыше которого был установлен российский флаг на закате и были сняты эффектные кадры, сложили полностью. Наверное, можно не упоминать о том, что вместе с российским флагом там установили знамя «Вагнера», но этот момент, как правило, на монтаже сюжетов для телевидения отрезали.
Сюжет получился, разумеется, вполне насыщенный и информативный, и мой талант или его отсутствие что-либо обусловливали почти в нулевой степени – первоочередной и решающей была, разумеется, фактура. Которая в этом месте на тот момент, что называется, жирная и избыточно зашкаливающая. Город, в котором только что отгремели бои и на улицах которого находиться все еще опасно, имеет свою атмосферу и микроклимат, почувствовав их раз, это ни с чем не спутаешь больше никогда.
У памятника Булавину мы договорились с главой ДНР, что через год встретимся на этом месте в кафе и сядем попить чаю. Глядя на то, какими темпами преображается и отходит от паралича военных разрушений Мариуполь, это может быть вполне реализуемой договоренностью, тем более что Артемовск гораздо более компактный, как я уже упоминал. Но, конечно, только при одном условии: от города должен отойти фронт, и для жителей должны быть созданы условия для возможности возвращения, и в первую очередь это вопросы безопасности. Пока Украина мриет возвращением Бахмута, пытается организовать какую-то очередную перемогу из тотально просранной медийной концепции «фортеци».
Перед дорогой обратно уже с высокой точки я смотрю на город в низине, который передо мной как на ладони. Видимость во все стороны миллион на миллион, склон довольно крутой, спускаться по нему будет легко, а забирались мы с большим трудом. Как этот ландшафт удалось взять снизу вверх, я не понимаю совершенно. По дороге назад мы уже больше молчим – сил общаться нет, все что надо уже снято, и я на ходу размышляю.
На самом деле то, что увидел лично я, довольно показательно, хотя на первый взгляд может показаться – ничего особенного. Попробую пояснить.
Кто сталкивался с украинской социальной инфраструктурой, прекрасно должен понимать, на что был похож детский сад в Майорске, который у меня имелась возможность изучить подробно и не торопясь. Ремонта там не проводили с момента постройки, воспитатели и родители, видимо, своими силами красили все очередными слоями масляной краски, добавляя годовые кольца; старые двери, старые рамы – все довольно обшарпанное, а после квартирования украинских военных и вовсе безрадостное. Прямо посреди групп, с веселой пчелкой на стене и солнышком на голубом небе, они сколотили себе из досок обитые одеялами помещения-кубрики. Из этого можно сделать вывод, что в этот период садик не отапливался.
При этом в одном из шкафчиков я нашел трогательный и довольно мощный привет из прошлого – детский рисунок, посвященный дню космонавтики, с парящим в бесконечной пустоте вселенной непосредственно космонавтиком, на шлеме которого было написано СССР, а внизу рисунка красовалась подпись – 12 апреля. Наш был ребенок, и его воспитатель тоже наш. И родители ребенка ведь тоже. Это люди, у которых голова и мозги на месте, но которые сейчас оказались в заложниках.
На первом этаже располагался медицинский кабинет. В перекрашенную сто раз окосячку была вставлена новая дверь в консервном, очень тонком исполнении, на которой было на разный лад написано, кто же из западных партнеров Украины постарался, чтобы функционировало это помещение. Что-то типа «Врачи Германии – Украине». Внутри стоматологическое кресло (или гинекологическое, или какое-то комбинированное, для всего спектра услуг сразу). Чистые белые стены, организация медицинского пространства по каким-то совершенно «не нашим» стандартам, видимо немецким, раз делали все это «врачи Германии».
И вот на примере этого медицинского кабинета в Майорске можно очень хорошо понять, что такое эти 50 миллиардов евро для Украины, о которых постоянно заявляют как об иллюстрации того, что без европейской помощи страну-камикадзе не оставят, не бросят. Столько, сколько нужно, и так далее.
Эти деньги и превратятся в такие вот кабинеты. Причем в лучшем случае, а в худшем они будут попросту украдены и попилены – поди теперь докажи, сколько там таких условных кабинетов было устроено в том же многострадальном Купянске, который – все идет к тому – наша Красная армия может в обозримом будущем снова взять под свой контроль. И такие вот имитационные акты помощи – это все, на что может рассчитывать подконтрольная Украине территория. Это не решение никакой проблемы, это искусственное поддержание абстрактного уровня не пойми чего, которое не влияет ни на что.
Пятьдесят метров тротуара с шильдиком на железном заборчике – программа ЕС «Безопасные дороги Украины». При этом вправо и влево от этого тротуара ямы будут такие, в которые может провалиться автобус целиком. Или в украинской части Зайцева я видел колодец, на котором висел портрет папы pимского Франциска и написано что-то типа того, что это «джерело» обустроено на деньги Ватикана в рамках программы «Папа для Украины», а ниже список фондов – реализаторов мероприятия. При том, что это был обыкновенный деревенский колодец.
Еще пример… В рамках чего-то подобного под Волновахой я видел установленную совершенно не русского типажа водокачку, с обязательной табличкой: что это за водокачка, и кто конкретно подарил ее Украине, и для чего.
Своего нет, а жизнь за чужой счет – это лишь имитация жизни.
И на фоне этого вы попадаете в Луганск, и у вас просто отпадает челюсть. Да, Луганск в каком-то смысле можно считать сейчас тыловым городом – фронт от него отодвинут на значительное расстояние, всякие гадости от Украины в город прилетают, но в сравнении с артиллерийским поражением, которому подвергается все эти годы Донецк, это, конечно, ничто. Все московские рабочие, которые клали в столице асфальт и устанавливали столь нежно любимые москвичами бордюры, теперь все это делают в Луганске. Во всем городе новое дорожное покрытие. Скамеечки, остановки, фонари. Ничего подобного по объему и интенсивности, думаю, город не переживал вообще никогда.
Когда мы снимали про «Молодую гвардию», еще до СВО, один из эпизодов отрабатывали в Республиканской библиотеке Луганска, и поступление томов Большой pоссийской энциклопедии, как я запомнил тогда, в эту библиотеку прекратилось в 2014 году. Потом я специально сходил в Республиканскую библиотеку им. Н. К. Крупской в Донецке – там была такая же история. Интересно, привезли или нет в итоге в Луганск вместе с асфальтом, бордюром и лавочками недостающие тома Большой pоссийской энциклопедии.
Ну а Донецк, уверен, еще дождется своего pенессанса и выхода из летаргического сна, когда наконец закончится эпопея Марьинки и Авдеевки и за город возьмутся так же, как за Луганск. Сейчас очень много в Донецке делается, конкретные примеры приводить не буду, чтобы не дразнить злобных идиотов, обладающих натовской пушкой, но, конечно, луганский размах еще впереди.
А украинский подход с медкабинетом, водокачкой и десятью метрами бордюра видится совершенно нелепым и неуместным, жалким. Особенно если ехать, например, на Успенку. Вы увидите гигантские водоводы, которые тянут наши военные из Ростовской области, с циклопическими промежуточными резервуарами, покрашенными в яркие цвета российского флага, сотни километров абсолютно новых дорог – с обочинами, разметкой и, конечно же, новыми указателями, на русском. В Мариуполь идет вообще идеальная новая четырехполосная дорога, а мы все, кто только начинал ездить по ней в начале СВО, помним, что она собой представляла тогда. А подорванный мост в Новотроицком восстановили сразу же.
Собственно, все, о чем я рассказываю, – это иллюстрация современной Украины и современной России. Украина – недостроенное административное образование, которое не повернется язык назвать государственным, поскольку государственность свою они так и не выстроили, в итоге выбросив в топку политической конъюнктуры идею объединения разного (что, кстати, является девизом, написанным на флаге за спиной старика Байдена, когда он говорит за своей конторкой) и выбрав в качестве государственной идеи насилие и разъединение, тот самый апартеид – насилие и разделение в идеологии, языке, вере, культуре. Но ведь так не бывает, если вспоминать про базис и надстройку. Поэтому в том числе у наших политизированных украинских братьев не получилось создать по большому счету ничего.