Солдатское всё — это байки: духовная надстройка жизни. Не раз бывало так: невероятное оказывалось правдой, а «ты же сам видел» — фуфлом. Так к этому и отнесёмся.
Вот, например, история о казаке. Звали его Валерий Павлович. Одни говорили, что он из Ставрополя, другие называли его терским — с надтеречной части Чечни. Кому-то он даже записывал свою фамилию, но она как-то не отложилась: Валерь-Палыч и Валерь-Палыч. Серьёзный мужик, но, ох, какой непростой: воевал там, где считал, что служит России. Воевал, считай с начала 1990-х и рука об руку с очень разными союзниками-попутчиками. «Нефедеральными» в том числе… Погиб казак. Одни рассказывали — подорвался на мине, другие — сам себя подорвал. Вроде как попал в окружение. А действовал в последнее время с такими же, как он, двумя-тремя «профедеральными» одиночками. Когда узнали о его смерти, нашли бумажку с именем — типа визитки. И прочли: Валерий Павлович Луспекаев. И телефон, начинающийся с кода 812. Налили. За державу обидно.
Был ещё Серёга Виноградов — почти сорокалетний контрабас. Простой, как «Прима», но балагур — то ли от Бога, то ли от чёрта, то ли от того и другого сразу. О чём только он не травил! И сам Брежнев его на руках нянчил, и хоккеист Старшинов — его дядя, и у Гагарина в гостях бывал. Пацаны смеялись, подначивали, просили подробностей: правда, что этот (называли спортивную или иную знаменитость) пил, как лошадь? а что пил? Попутно выясняли, кто с чьими женами как себя вёл. Тут Серёга, когда был под хмельком, так живописал, что и порнухи не надо. Но чаще стеснялся… Думали — фантазии не хватает. Но потом опять садились вокруг печки и снова расспрашивали: «И чего — Гагарин?.. А она — чего?..» И опять балдели: во — даёт! Закончился у Серёги контракт. Уехал. Через месяц прислал мужикам ксерокопии нескольких фотографий:
и вправду он какой-то родственник хоккеиста Старшинова. Потому и крутился ещё малолеткой вокруг культовой по тому времени хоккейной сборной. Отсюда и Брежнев с Гагариным.
Много баек о бабах. От их дефицита. Что ни говори, а солдат, особенно контрактник, завсегда об ей думает. Да и среди господ-офицеров целибат не замечен. Так что все поголовно «сублимируют» в байки. Самое «безобидное» — это когда громко завидуют тем, кто служит в больших гарнизонах. Туда приезжают артисточки и вообще «тёлки» ходят необъезженными табунами. Уверяли, что некоторые специально сооружали для актрис-певичек высокие подмостки, чтобы наслаждаться не только музыкой. Только никакие конкретные гарнизоны при этом не назывались. А гарнизонные «мадонны» — тема мутная. Тут диапазон — от и до. Большинство всё же посередине. Не жить же в одиночку, но и домой дурную репутацию везти зазорно. Молва распространяется с «профессиональной» оперативностью: большинство женщин — телеграфистки. Как правило, одиночки. А медички? Часто приезжают сплочёнными женско-мужскими «коллективами»: посторонним вход воспрещён. Подсел выздоравливающий к дежурной сестричке, юной и нежной: «Хочется?» Покраснела: «Очень». А сама на руки ему смотрит. Ё-моё, так это она о кетчупе — в холодильник нёс. Поставил перед ней бутылочку и пошёл бедолага спать.
То там, то здесь оказываются на блокпостах «обалденные» залётные журналистки или «ищущие мужского плеча душевные» дамы. Остаются ночевать после универсального средства от простуды. Много ли, мало их на самом деле, но насчет журналисток, точнее, одной — история такая. Её, кстати, небезызвестную, искали недели две: родная редакция спохватилась. Дошло до самого верха — выше не бывает: «вы что!?», «похищен журналист, а командование и ухом не ведёт!»… Её нашёл замкомандующего группировкой. Случайно. Пьяная, одеться сама не может. Да и из одежды на ней — чуть ли не одна аккредитационная карточка, оформленная правильно и непросроченная. У прапора, начальника блокпоста, спрашивают, почему она здесь. «А куда её девать? Она с утра уходит “за живым материалом”, потом возвращается — датая». — «А почему не доложили?» Молчит. Найденная «фея пера» — девица, судя по публикациям, вполне патриотичная. И по судьбе — несчастная, откровенна, как первоклассница у врача. Но «тему» она задала хлопотную. Оставлять её на блокпосту нельзя, а забирать — вроде как «злоупотребляешь служебным положением». Решение пришло само. Прямо с поста звонит замкомандующего в Ханкалу: нашлась, мол, такая;
доложите тому, тому и ещё этому. Значит, увозит её «официально». Приехали в Ханкалу. Вечер. Вертолёты — только завтра. Куда её девать? Пошёл замкомандующего по женским контейнерам — устраивать гостью на ночлег: подчинённых подставлять неудобно. Женщины ухмыляются: где взял, туда и отдай. Нашёлся-таки пустой контейнер. Попрощались. Через полчаса она заявляется — в том виде, в котором ложатся спать, просит взаймы бутылку. Иначе — не уснёт. В присутствии «понятых» (не дай Бог, такого понапишет!) налили стакан. А дальше — как в «Осеннем марафоне»: «а поговорить?»… А работы в тот вечер выдалось немерено! Через каждые полчаса то посыльный, то сам порученец командующего заглядывают: «Вас, товарищ полковник, к правительственной связи»… Утром с ней расстались: приодели — подарили новый камуфляж, посадили на ближайший борт до Моздока. Аккредитацию отобрали, но без дискредитирующих барышню последствий. Дальше — хоть стой, хоть падай. Её чеченские публикации признали едва ли не лучшими на тему всенародной помощи воюющей группировке.
С чеченками — всё ясно. В массе — морально неуступчивы. Говорили, правда, что в тех же Шалях уже 20 проституток. Только не про нашу это честь. Хотя и упоминают о каких-то местных путанах: полупридурочных-полубомжистых. Отсюда и молва, что чеченки не только не забитые, но порой даже очень «творческие». Отдельная тема: поймали сообщницу духов. И всей ротой оставили её в живых. Аж дух захватывает! Только если что и было, то вряд ли кто из участников-очевидцев в этом признается: желающих повторить судьбу полковника Буданова что-то не находится…
Тут и предисловие к полулегендарной, столь же деликатной теме прибалтийских или прочих снайперш, так называемых «белых» или ещё каких «колготок». Вообще говоря, колготки — не самый практичный на войне вид одежды, да и не самый «верхний». Пока тётенька жива, что там она носит «снизу», вопрос, конечно, интересный. Но «в живую» сверху — чаще камуфляж-«унисекс», на худой конец — брюки. Сами чеченки не в счет — разговор не о них. А если нашли труп, то столь «въедливого поисковика» самого еще надо поискать: брезгливость сильнее любопытства. Да и зачем?.. Может, кто из снайперш и носил белые колготки — для андреналина. Но, скорее всего, это журналистский штамп. А вот русские женщины на дорогах Чечни, в том числе нестарые, иногда встречаются. Порой с непонятными документами и невразумительным объяснением, что они здесь делают. Кого-то из них «фильтруют», но по чеченским весям русские жёны и сёстры действительно разыскивают своих пропавших без вести… Иногда даже предъявляют духовские бумажки… Жизнь — она, конечно, о разных сторонах. Только трудно вообразить, что та, кто ищет близкого, думает о чём-то ещё… А кто ищет другого? Нужно ли для этого ездить в Чечню?
Один же рассказ кое-какие подтверждения получил. Ходили в одну спортивную школу парень и девица — постарше. Занимались сначала биатлоном, затем она перевелась на одну стрельбу. Настырная девка — на мастера спорта сдала. Серёжки оригинальные носила — чёрно-зелёный «камуфлированный» квадратик — запомнились. Потом жизнь развела. Парень стал прапором-спецназёром. Ехал в электричке из Прохладного в Моздок, узнал девчонку по серёжкам, подсел. Она: «Обознался, парень. Не Аня я, Вера. К мужу еду. Во Владикавказ. Серёжки? Он и подарил. На восьмое марта». Не поверил спецназёр: она это, она, только постарела. Расстались… Брал спецназ дом в Грозном. Тяжело было. Снайпер с восьмого этажа грамотно работал: пять трупов за час. И всё же сбросило снайпера взрывом. Упала под ноги того же спецназёра. С теми же серёжками. Кто-то ожесточившись, вырвал серёжку с частью уха — спецназовец забрал ее с собой. Приехал в отпуск. Через бывшего тренера нашел адрес. Поднялся в квартиру: «Где Аня?» — «Анечка в Италии работает, вот уже два раза по 300 долларов прислала: у неё ведь сынишка. А вы проходите… Она вас помнит». Постоял спецназер: показать сережку или нет? Говорит: «У вас из почтового ящика конверт иностранный торчит. Может, от Ани?» — «Ой, наконец-то. Сейчас спущусь». У пустого ящика первым оказался спецназёр. Бросил серёжку с частью синей мочки. Так было или иначе, но место событий называли одинаково: у станции метро «Удельная», Санкт-Петербург.
Отдельная тема — прибытие пополнения. Новички, особенно контрактники, свои байки рассказывают, а старожилы их к «духовной жизни» коллектива приобщают. Главное, чтобы рассказ был и правдоподобный, и плутоватый (начальника «подкололи»), и цепляющий за живое, и немного сентиментальный. То есть бугорок на ровной поверхности серых буден. Хорошо, если он еще и на притчу похож. Вот спрашивают: будут ли «иностранцы» из бывшего Союза в «красной армии» служить? Так они уже служат. Много ли, мало — другой вопрос… А история такая: жили-были два родных брата, не близнецы, но друг на друга похожи. Один в Ростовской области жил — русский, значит. Другой — в Донецкой. То есть по паспорту — хохол. «Хохол», звали его Семён, до 1992-го в Советской Армии прапорщиком служил. Уволился, пошёл работать в шахту, но шахта закрылась. А семья — будь здоров: семеро по лавкам. Приезжает в «братское зарубежье», просит «русского» брата: «“Потеряй” паспорт, но сразу не заявляй». А сам с его паспортом — в военкомат. И «характеристики» принёс. Так, мол, и так — возьмите контрактником. Взяли Семёна. В Чечню направили. Хорошо служил: всю дагестанскую операцию взводного заменял, контужен был, на медаль Суворова послали. Хоть и малость прижимист: никому не одалживал, не пил, не курил, «боевые» всеми правдами-неправдами выцарапывал и сразу домой отправлял. Вдруг с опером-особистом целая боевая группа приезжает — «засланного духа» вязать. Разобрались: Семён, оказывается, ежемесячными пятью-семью тысячами заделал «рокфеллерами» всё своё семейство. Такое не скроешь: в его «хохлошахтинске» половина населения зубы на полку кладёт. Соседи от зависти «бдительность проявили». Просигналили в местную «беспеку-сигуранцу»: такой-то в Чечню подался — наверняка к боевикам. «Беспековский» же начальник оказался горячим патриотом России: