Что на них было? Одним словом — рвань. Но какая, одной фразой не описать. Бросалась в глаза нелепица в «гардеробе»: на остатки длинной осенней куртки натянута короткая женская кофта или драный свитер. Многие сидели в одинаковых грязных камуфлированных штанах. Возможно, им их выдали уже вэвэшники — из автозаковского «комплекта». На эту же мысль наводили и военные ботинки: берцы — не берцы, что-то стоптанное, замызганное и без шнурков. И последнее, никто бритвенными принадлежностями не пользовался уже давно, может, никогда. Сквозь неровную волосатость лиц смотрели разные глаза: тупо-безразличные, с шизофреническим отливом, бегающие, с конъюктивитом, заплывшие глаза пьяницы-полутрупа. Речь… Остались подробно заполненные листы допросов.
Уже в Ханкале вэвэшники по одному подводили освобождённых к столику с лампой. За столиком сидели два офицера, возможно, опера, умевшие разговорить Тутанхамона. Впрочем, многие освобожденные говорили бессвязно, но в основном — с жадностью. Кто-то пытался понравиться, кто-то с опаской… Потом для доклада один из офицеров подчеркнул красным фломастером избранные места из монологов «гостей». В той последовательности, в которой их приводили конвоиры. Первых семь. Остальные — такие же. Обойдёмся без фамилий: неизвестно, как сложились их судьбы, да и не всё услышанное требует публичности. По разным причинам…
Михаил Т., 1945 г. р., из Орловской области, до 1990 г. шабашил там же. Были там и чеченцы. Вместе с ними уехал в Грозный. Попал к хозяину. Хороший мужик — партийный и партбилет показывал, одно слово — пенсионер, немолодой, не давал молодым бить, даже одежду дал зимнюю и крестик оставил. Обещал сделать документы, чтобы вернуться домой, но началась война. Вместе с хозяином прибыл в село, работал у него и еще у главы администрации. Никуда без охраны не выпускали, хотя кормили с двумя другими работниками. Больше всего хотел побывать в магазине: купить чаю и мыла, но денег не платили. Бежать не решался: болен, возможно, туберкулёз. «Ты считал себя рабом?» — «Нет. Все так». В селе осталось еще 6–7 работников. Владимир Ш., тот самый «немец», с Украины, год рождения точно не знает, кажется, 1960-й, малограмотный, три ходки на зону, потом пил беспробудно, не помнит, когда и как попал в Чечню: «ребята пригласили еще при Горбачёве». Летом пас баранов у дяди главы администрации, зимой сидел в подвале. Денег не получал, но когда чеченцы победили, хозяин всех напоил самогоном и после этого не бил — самое сильное впечатление за жизнь.
А знаете, что прервало допрос? Спецвыпуск новостей. В Москве боевики захватили концертный зал на Дубровке.
В последующие часы и дни журналистские обращения к командованию группировки начинались с вопроса: «А правда, что?..» За этим следовали предположения, а то и предложения, порой фантастические. Приходилось особо жёстко следовать принципу: ни слова, ни намёка во вред московским заложникам. Тем не менее официальные пресс-релизы выходили 2–3 раза в день. Вот характерные цитаты из того, что в те дни поступало из Ханкалы в информационную сеть.
«9.00. 24 октября: события в Москве на обстановку в зоне ответственности группировки не повлияли. Объективные показатели внутричеченской динамики (число обстрелов, подрывов, объём и содержание конфиската) ниже среднесуточных»;
«18.00. 25 октября: власти ряда населённых пунктов заявили о готовности своих земляков прибыть в Москву для замены ими заложников. Командование объединённой группировки с пониманием относится к этому человеческому порыву, но разъясняет, что разрешение подобных ситуаций не приемлет стихийных действий»;
«9.00. 26 октября: личный состав группировки занимает выдержанную государственно-патриотическую позицию и не допустит спекуляций на национальные темы».
Что же стояло за приведённым официозом? Прежде всего демонстрация подконтрольности событий в самой Чечне и хладнокровия командования. Впрочем, и население Чечни в эти дни безусловно испугалось внутричеченских последствий «Норд-Оста».
Никогда ни раньше, ни позже вся двенадцатикилометровая трасса Ханкала — Грозный не выглядела такой пустой, почти вымершей. Уже потом при уточнении местной криминальной хроники выявились всего два происшествия — оба относились к вечеру 25 октября: подрыв чеченца, возможно, ставившего мину, и обнаружение крупного лесного схрона с заготовками на зиму — на юге Чечни. Только через недели две-три некоторые подростки, небесприбыльно тусовавшиеся перед журналистами, бравировали родством с Бараевыми и даже представлялись «счастливо скрывшимися из театрального центра на Дубровке». По последней теме — это ложь. Проверяли «глубоким бурением». Одновременно опровергаю любой домысел на тему «сдерживания реваншистских порывов федералов». Что было в душах людей — в них и останется. Но эксцессов не было. На последнее обратили внимание даже те чеченцы, которые Москве не симпатизировали.
Такова реальность той октябрьской Чечни, не всегда адекватно отражённая в СМИ. Больше всего вопросов возникло о «Бараеве» — Мовсаре Сулейманове. Предположу, что до октября он не только находился в Чечне, но и был в поле зрения соответствующих служб. Было весьма небезосновательное предположение о его гибели. Об этом действительно были оповещены мировые СМИ. В расчете на то, что если он и жив, то объявленный убитым — скорее выдаст свое местонахождение в «опровергающем» радиообмене. Увы, выдал себя он уже в Москве.
Бамут — Аршты — Ханкала, октябрь 2002 г.
Аслан Масхадов: зеркало чеченской трагедии
Полковник Советской Армии
До 1992-го его жизненный путь был прям, как просвет на офицерском погоне. Он родился в 1951 г. в Карагандинской области Казахстана в депортированной чеченской семье. В шестнадцатилетнем возрасте вернулся в родовое село в Надтеречном, следовательно более «европейском» в сравнении с горной Чечней, районе. Как и многие из его рода, отличался деловитостью и стремлением к карьерному росту. После окончания в 1972 г. Тбилисского артиллерийского училища получил назначение на Дальний Восток. В тридцатилетнем возрасте закончил Артиллерийскую академию в Ленинграде, был одним из ее самых молодых выпускников. Бывшие однокашники вспоминают: нормальный, но не самый заметный офицер, не «блатник», не бабник. В отличие от других кавказцев, штатным тамадой и душой кампании не был. О таких говорят — себе на уме. Происхождение не афишировал: «В служебное время я русский, в отпуске — кавказец». Продолжил службу сначала в Венгрии, потом в Вильнюсе. К сорока годам стал полковником, начальником ракетных войск и артиллерии мотострелковой дивизии. Его профессиональные, да и личностные качества, проявившиеся в сходившей с советских рельсов Прибалтике, все-таки приукрашивают. Вот личное впечатление о Масхадове 1991 г.: сосредоточенный, безусловно деловой, неглупый, угрюмый, обидчивый («вечно недооцененный»), довольно четко выражающий свои мысли. Политики — с начала известных вильнюсских событий — скорее сторонился. Потом как будто пытался наверстать упущенное: участвовал в спорах с напористыми представителями «Саюдиса», хотя и не всегда убедительно — политического кругозора, да и полемических навыков все же не хватало. Почти афористичный эпизод тогдашней вильнюсской хроники. На прямой вопрос: «Верите ли Вы, господин полковник, хоть в Бога, хоть в Аллаха?» — Масхадов после паузы ответил: «Я верю в артиллерию». Оказывал профессиональную помощь вильнюсскому ОМОНу — главной местной антисепаратистской силовой структуре. Кстати, там и находился при «телеисторическом» январском (1991 г.) ночном визите невзоровских «600 секунд» на омоновскую базу в Антакалнисе. В конце того же 1991 г. по призыву Джохара Дудаева прибыл в Чечню. При очевидном дефиците военных кадров среди новой элиты мятежной республики за последующие три года вырос до начальника главного штаба сепаратистских вооруженных формирований, хотя собственно к политическому Олимпу его не подпускали. С Дудаевым не ссорился, но и не дружил. С Басаевым и особенно с Радуевым был откровенно на ножах. В первую кампанию (1994–1996 гг.) руководил деятельностью боевых отрядов сепаратистов. За счет профессиональных качеств, но не интриг стал самостоятельной и популярной фигурой чеченского масштаба. Его несомненной находкой явился территориально-ополченческий принцип организации обороны в сочетании с дерзкими вылазками наиболее подготовленных отрядов. Федералы, действовавшие по академическим учебникам, перестроиться не сумели, да и времени на перестройку им не дали. Красноречива, хотя и двусмысленна частная оценка Дудаевым тогдашних заслуг Масхадова: «Аслан, ты хороший начальник штаба, но в Советской Армии ты бы генералом не стал».
Эмир собственной резиденции
Тем не менее успешность его тактики предопределила избрание Масхадова на пост президента Чечни после гибели Дудаева в марте 1996 г. Вырос ли он при этом до политика — вопрос спорный. Удельная партизанщина («каждый сам защищает-освобождает свой “чечен-аул”») привела к явочной суверенизации каждого района-аула и раздроблению далеко не монолитной дудаевской элиты. Образовался конгломерат эмиров-князьков, действовавших от имени всей Чечни, но командовавших максимум двумя сотнями земляков-соплеменников. Воевать так можно. Но что при этом построишь? Вероятно, правы те, кто считал Масхадова одним из наиболее внятных и договороспособных руководителей на время признанной Москвой Ичкерии. Внятным — на фоне оголтелых Яндарбиева, Басаева, Радуева. Как правоверный суннит он совместно с тогдашним муфтием Чечни Ахматом Кадыровым совершает хадж в Мекку и принимает религиозное имя Халед. А потом узаконивает на чеченской земле ваххабизм как объединительную идеологию. К расколу чеченского общества по отношению к федералам добавилось религиозное противостояние, в свою очередь детализированное обострившимися межтейповыми противоречиями. Масхадов-президент становится не более чем комендантом собственной резиденции, не смевшим наведаться в Веденский район без разрешения его настоящего хозяина — Басаева. В ответ на попытки Масхадова установить связь с федеральным МВД «заслуженный бандит» Ичкерии Арби Бараев едва ли не церемониально похищает, а затем и убивает московского генерала Шпигуна. В августе 1999-го Масхадов, возможно, и не знал, что Басаев с Хаттабом готовят свой дагестанский поход. За ним наступила вторая чеченская кампания.
9 мая и 8 марта
Масхадовское руководство следующим этапом сепаратистского движения — это набор протокольных титулов, пафосных директив «командующего фронтами» и расписок за получение кредитов. Он оставался знаменем «национально-освободительной борьбы», но на фоне новых «героев антирусского сопротивления» — Гелаева, Абу Аль-Валида, Арби Бараева, Умарова — его авторитет померк даже среди вчерашних единомышленников. На импровизированных чеченских толкучках кассеты с воззваниями «эмира всех моджахедов» совершенно неблагоговейно меняли (для новой записи) на номер «СПИД-инфо», не говоря о пачке сигарет. Далеко не про-федеральные чеченцы относились к нему с элементами пренебрежения и сочувствия. Если Дудаев — в «народно-базарном» восприятии — первый лидер «свободной Ичкерии», Басаев — «лихой мститель-абрек», то Масхадов — скорее неудачник, ввергнувший чеченцев в национальную трагедию. Подтверждением тому — страницы семейных альбомов с вырванными фотографиями родственников-кровников. И все же. При проведении летом 2002 г. в Ножай-Юрте всечеченского форума «Единой России» глава чеченской администрации Ахмат Кадыров по-русски весьма жестко характеризовал Масхадова как преступника, вероотступника, наймита и прочее. Не преминул при этом добавить, что в Мекке Масхадов вез получившего травму ноги Кадырова на тележке-коляске. Но в его речи по-чеченски явственно прослеживалась мысль: если Масхадов явится с повинной, то будет прощен. Об этом едва ли не напрямую Ахмат-хаджи говорил накануне своей гибели 9 мая 2004 г. Не потому ли он погиб, что в Масхадове-сепаратисте были заинтересованы «вкладчики» в дело «освобождения Кавказа», а гипотетическая связка недавних «хаджи» обещала завершить кровавый кавказский круг? Не исключено, что на «возвращение блудного сына» исподволь рассчитывали и сами федералы. Конкретные факты, по понятным причинам, никто не приведет, тем более осведомленные. Так или иначе, жена Масхадова Кусама долгое время получала полковничью пенсию мужа. Как бывший советский полковник стал главным врагом российского федерализма — тема другого разговора. Еще менее предметен спор, являлся ли Масхадов сторонником, тем более вдохновителем терроризма. Как номинальный лидер сепаратистских сил он должен был нести ответственность за все, что от их имени происходило. И за Норд-Ост, и за Беслан. Столь же скользок вопрос о его личной приверженности переговорам. По сути он всегда предлагал одно и то же — признать независимость Чечни и вывести из нее федеральные войска. Как на мирных переговорах в Хасавюрте в 1996 г., обернувшихся нападением террористов на Дагестан в 1999-м. На такой основе серьезную политику не ведут. 8 марта 2005 г. Масхадов погиб в результате хорошо спланированной операции федеральных сил. Как до него погиб и Дудаев. Произошло то, что произошло…