тствовало значению главного военного, то есть «государева наместника», в Кабуле. Варенников видел дальше и панорамнее. Почему западные гаранты вывода шурави из Афганистана никак не усмиряют моджахедов? Даже наоборот. Почему избавление Афганистана от нашего присутствия становилось самоцелью Москвы? Неужели всё дело в скудоумии канувших в Лету прорабов перестройки?
Он с воодушевлением встретил приход Горбачева, но к концу афганской кампании сохранял лишь уставную сдержанность. Сталинистом, позднее присваивающим «вождю всех народов» «Имя России», он тогда точно не был и вообще спорными историческими реминисценциям не злоупотреблял. Что же из прагматика сделало неосталиниста — только ли ностальгия по молодости? — вопрос, не ограниченный послужным списком и жизненными исканиями генерала Варенникова.
Можно спорить, насколько в тактических обстоятельствах он был обращён к прошлому и будущему и что превалировало в его взглядах. Осенью 1988-го он дотошно инструктировал «дневного» губернатора Герата Халекьяра, как воевать с его «ночным» антиподом — Тураном Исмаилом. Приводил примеры из далекой от афганцев хроники борьбы с бандеровцами в конце 40-х. Халекьяр, рассчитывавший на пост афганского премьера, относился к Варенникову, с одной стороны, с оглядкой на по-восточному изменчивого Наджибуллу. С другой — губернатор знал, что генерал, предвидевший «постсоветское» будущее Афганистана, сам ищет примирения с «ночным» Тураном. Судя по всему, Варенников связывал стабильность страны с тандемом просоветского пуштуна Наджибуллы и главного моджахеда-таджика Ахмадшаха Масуда. Может, тогда бы не было ни наркотрафика, ни талибов с бен Ладеном? По одному из свидетельств, генерал даже беседовал с Ахмадшахом, назвавшимся при встрече лишь его родственником, чего Варенников предпочёл не заметить. Но чем объяснить ракетно-бомбовые удары по Ахмадшаху непосредственно перед выходом наших последних колонн? Только ли тем, что генерала в это время не было в Кабуле? Или левая рука «не знала», что делает правая? Не актуален ли для нынешней России Закон об ответственности госслужащих? Не исторической.
Перечитывая каждый абзац, не хочется забывать и про обратную сторону листа. Его сослуживцы вспоминают и, мягко говоря, непростой характер генерала, и странности, которые кто-то назовет в лучшем случае сиюминутными капризами, и генеральскую уверенность в эксклюзивной правоте. Подавление статусом и опытом, увы, распространялось на всех — от переводчика до Наджибуллы. Обиженные им, в том числе незаслуженно, скажут больше. Но я ощущаю бездну между, с одной стороны, тогдашним переводчиком, с другой, — возможно, единственным Военачальником, сумевшим опыт мировой войны переплавить в Достоинство выхода из острейшего из военных конфликтов второй половины ХХ века. Генерал Варенников не был мелочным и злопамятным. Мы с ним встретились на одном из чествований ветеранов-афганцев. Тогда я спросил: «Вы чувствуете, что в Афганистане сделали больше, чем генерал Уэстморленд во Вьетнаме?» В ответ Валентин Иванович меня просто обнял.
Тем более приторны мифы о Генерале, пытавшемся в единственном лице спасти социалистическое Отечество в августе 1991- го. Валентин Иванович был патриотом, но субординированным по миропониманию комбата Великой Отечественной. Точка. О Форосе с Горбачевым пусть судят те, кто там был.
Есть что-то символическое в том, что генерала похоронили 8 мая, в канун годовщины Великой Победы, знаменосцем которой он останется теперь навсегда. Свой нерастраченный душевный боезапас он передоверил нам.
май 2008 г.
«Каждый выбирает для себя…»
Его омоновский уазик с красным флагом последним покинул сошедшую с советских рельсов Ригу, чтобы продолжить путь по нескончаемым политическим ухабам постсоветских окраин. Несдающийся солдат капитулировавшей державы. По призванию и надежде… С Чеславом Млынником можно спорить, но трудно переубедить.
Трезвенник по жизненной философии, он отказывается даже от чая — пьёт только минеральную воду или кипяток с мёдом. Подчёркнуто корректен: даже с давними знакомыми — на «Вы». По- спортивному подтянут, сосредоточен и весом. Цитируя поэтическую классику или размышляя о постмодернистском мироустройстве, он в следующую секунду готов действовать. Как тогда— в декабре 1979-го…
Боевое крещение 19-летнего сержанта Млынника состоялось в один из первых дней «интернациональной миссии» шурави в Афганистане. Первый для него боевой приказ звучал по-военному предметно и ёмко: обеспечить безопасную посадку наших транспортных «анов» на аэродром Баграм. Обеспечить — значит свести к минимуму риск неоправданных потерь. Для этого на господствующей над аэродромом высотке он сначала обезвредил афганских часовых — тогда ещё «аминовцев»[4], то есть то ли союзников, то ли… К тому времени штурм кабульского дворца диктатора только предстоял. Скрытно подобравшись к часовым, он встал перед ними из укрытия — в полный рост. С гранатами в обеих руках. Продев пальцы в кольца предохранительных чек. В его жизни ситуация «или-или» возникнет не раз… А тогда часовые предпочли не шуметь. Тем же способом десантники разоружили ещё около 80 аэродромных охранников. «Ну вы даёте!» — подвел итог командир десантников. И почти сразу же перебросил группу в Кабул на блокирование аминовского дворца «Тадж-Бек». Успели к штурму, успех которого в той обстановке гарантирован не был. Когда на штурм поднялись «альфовцы» с «мусульманским батальоном», в их боевом резерве находилось подразделение, в котором служил Чеслав Млынник. Политическая страница была перевёрнута. В остальном — и так будет много раз — спрос с политиков.
В коридоре рижского ОМОНа висел листок со стихами Юрия Левитанского: «Каждый выбирает для себя / Женщину, религию, дорогу / Дьяволу служить или пророку / Каждый выбирает для себя». Командир отделения из состава 103-й воздушно-десантной дивизии, поляк по национальности, уроженец Белоруссии, рижанин по месту призыва сержант Млынник свой выбор сделал, скорее всего, задолго до штурма «Тадж-Бека». Сделал — по судьбе и Присяге, которую он приравнял к Достоинству. До наградных планок на кителе полковника в отставке Млынника было ещё далеко.
В километре от Гудана на атакующих обрушился шквальный огонь. Четверо десантников, находившихся на острие атаки, тем не менее вывели из строя до 30 душманов. Четверку пытались отсечь, окружить, лишить путей для маневра, засыпать минами… На личном счету первого, кто ворвался в Гудан, — сержанта Млынника — 2 минометных расчёта противника. За 2 часа боя, совсем не похожего на тот — из киношной «9 роты». Когда все стихло, комбат доложил о 500 уничтоженных душманах. Назовём поименно тех, кто шёл в лобовую атаку: прапорщик Готовкин, сержант Млынник, рядовой Долгов (убит в бою), рядовой Саадуев. 11 лет спустя, в рижском ОМОНе, один из его подчинённых скажет: «друг — это тот, кто прикрывает тебя со всех четырёх сторон света». Командир ОМОНа майор милиции Млынник другому научить не мог.
А тогда вернувшихся из пекла наградили совсем как передовиков соцсоревнования — грамотами. Медаль «За отвагу» воин-интернационалист Млынник получил уже на завершении своего афганского пути в ноябре 80-го. Следом за ранением в грудь и контузией, стоивших ему несколько месяцев госпиталей — в Шинданде и узбекском Чирчике. Последовавшие специальная подготовка, в том числе в Высшей школе милиции, освобождение заложников в следственном изоляторе и командование рижским ОМОНом, как и феерический поиск своей Маргариты, а ещё — спасение друзей — преданных нами, преданных нам, пережитое покушение и прочие жизненные зигзаги останутся общим рефреном его биографии. Ее, похожую на жизненный путь графа Монте-Кристо, Чеслав Геннадьевич полнее напишет сам — был же он одно время корреспондентом общероссийской газеты. Напишет, если не найдутся дела поважней…
Впрочем, и написанное от первого лица не отразит всех его ипостасей. Некоторые из них проявились потом и оказались заметнее со стороны. На этой ноте кто-то спросит, мало ли «борцов — по характеру» или «боевиков — по привычке» рождает военное время, для многих никогда не прошедшее? Другой, порывшись в интернете, назовет Млынника в лучшем случае ортодоксом-авантюристом, в худшем — «слепым орудием имперской политики». Но и по перечисленным качествам — он далеко не нарицателен. Иначе не там бы себя искал и, скорее всего, нашел бы. Верно и то, что человек, на протяжении почти 20 лет занимавшийся нетрибунной политикой, однозначным быть не может. Тем более что никому лично он нравиться не обещал. А судьи?.. Географические контуры его судьбы проходят по не расплетенным до сих пор узлам во многих концах страны, истинный Гражданин которой ощущает её не только как географическое понятие. Тем более что многие его начальники отдавали приказы бойчее, чем отвечали за их исполнение. Яснее скажет он сам…
В конце 2004 г. Чеслав Млынник оказался в числе тех, кто спас Абхазию от гражданской войны. Не только как герой абхазской «Отечественной войны 1992–1993 гг.», а как человек, знающий, чего стоит ситуация «или-или». Как в декабре 1979-го, он опять встал в полный рост. Но уже без гранат. Встал между вооруженными и решительными сторонниками местных Сциллы и Харибды. Политики и дипломаты знают: конструктивный диалог между непримиримыми возможен лишь до первой крови. Потом он надолго сведётся к выяснению, кто начал первым. Случайная жертва от шальной пули, к счастью, не вызвала цепной реакции. В долгие сухумские часы — под привычную минеральную воду, он, как будто следя за губами собеседников, искал, откуда исходит угроза примирению. Собеседниками выступали горячие сторонники своих политических группировок, надеявшиеся на поддержку Млынника. Но тогда…
Он испещрял пометками блокнот, чаще оставляя свое мнение при себе. Услышав неожиданное, стремительно уезжал. В основном один. В Афганистане всё решал дерзкий выпад и первый выстрел. В Абхазии — умение избежать того и другого. Описание каждого афганского рейда требует подробностей. Его работа в Абхазии — времени, чтобы не навредить тем, кто сознательно или по обстановке помог сдержать конфликт на пиковой отметке. Потом смягчил его остроту. Потом по сухумским улицам опять пошли троллейбусы.