— Я же понимал, чего вам стоит меня не замечать. Мало у вас и без этого болячек!
Оказывается, у него была совесть. Больная совесть! У этого грубого и развязного парня. Его близко посаженные глаза смотрели мягко, смущенно, без обычной колючести.
— Вы простите меня — вам сразу легче станет. Да и ребята обрадуются. Они за вас знаете как переживали?
— За меня?
— Ну что мы, Марию Семеновну не знаем?
Я еще сохраняла хладнокровие. Но в голове у меня был полный кавардак.
— Ладно, — сказала я. — Забудем!
Он не шевельнулся.
— Ну, что еще?
— Вы улыбнитесь, улыбнитесь! У вас это здорово получается.
— Что — это?
— Ну, улыбка. Как у моей младшей сестренки. Я часто дурня из себя строил, чтоб вы улыбнулись…
Постояли, помолчали. Потом я улыбнулась. И подумала, что иметь такую «больную совесть» в классе одинаково полезно и для учеников и для учителя.
Глава 6У ВОРОТ ШКОЛЫ
Второй год работы в школе напоминает второй год в жизни молодоженов. Он проходит легче первого. Школа привыкает к учителю, а учитель почти не встречает незнакомых лиц ни в школьном коридоре, ни в классах. Он уже знает склонности, симпатии и недостатки учителей и многих учеников.
Я поняла главное — в школе нельзя ни на секунду выключать самоконтроль. Учитель, как сапер, не имеет права на ошибку, потому что и одна ошибка может иногда искалечить человеческую судьбу.
Неожиданно прекрасным комсоргом в новом учебном году стал Рыбкин, мальчик грубоватый и некрасивый. Ребята называли его Рыбаком, а девочки — Утюгом. И повзрослели девочки. А это наложило отпечаток сдержанности на мальчишескую «вольницу». Они еще часто валяли дурака, но при этом уже не ощущали себя героями.
Первое столкновение в новом учебном году с Марией Семеновной произошло у меня из-за школьного вечера. Вечера эти мы проводили по указанию райкома комсомола: в субботы устраивать в школе интересные мероприятия, чтобы «своих ребят не предоставлять улице». Мария Семеновна не возражала, но энтузиазма эта идея у нее не вызвала. И она поручила проводить подобные развлекательные вечера Светлане Сергеевне и мне. Но я была только исполнителем. При Светлане Сергеевне моя инициатива гасла. Она была удивительно властным, сильным и собранным человеком. Никого в школе так не боялись и не слушались, как ее. Даже Марию Семеновну.
При этом ничего жесткого в ее внешности не было: загорелая даже зимой, круглолицая, щекастая, с челочкой. Она умела шутить. Но в классе она говорила голосом укротителя тигров.
Вначале мы пытались устраивать тематические вечера, встречи с разными городскими знаменитостями, а потом выдохлись. Шел конец четверти. И субботние вечера превратились в элементарные вечера танцев.
Неприятности начинались с первыми звуками радиолы в нашем переулке.
У ворот школы скапливались по субботам местные хулиганы. Они любой ценой пытались просочиться на танцы, а мы со Светланой Сергеевной любой ценой пытались изолировать от такого «инфекционного контакта» наших учеников.
Старый швейцар наш был глуховат, ворота он запирал изнутри на огромный засов, и проникнуть в школу никто чужой не мог. До начала танцев наши мальчики патрулировали группами в переулке, встречали и провожали девочек. Патрульными командовал Рыбкин и Валерик Пузиков — его приятель. Или они нашли язык с хулиганами, или выполняли свои обязанности сверхбдительно, но никаких драматических происшествий у нас не было месяца два, пока однажды в зал, где я сидела около радиолы, составляя программу танцев вместе с Дроботом, не вбежали перепуганные девочки.
— Ой, Марина Владимировна, скорее идите вниз, Свету чуть не убили!..
В вестибюле я увидела на стуле Свету Забелину. На лице ее лежал носовой платок, быстро набухавший кровью. Тут же толпились взбудораженные девочки и непрерывно трещала Майка, ее подруга, самая любопытная и болтливая девочка нашего класса.
— Я ей говорю: молчи, не связывайся, — а вы же знаете, какая она! Как это можно — ей слово, а она смолчит?! Ну она и ответила ему и раз, и другой, да еще с усмешечкой, пока не довела…
Выяснилось следующее. Света постоянно опекала Майку. Не видя ее на вечере, она пошла к трамвайной остановке ее встретить. Света никого никогда не боялась. Она была очень красивая. Майку она встретила, а с патрульными разминулась. И обе девочки подошли к воротам школы, у которых толпились хулиганы. Какой-то парень, «не местный» — Майка это отметила с полным знанием дела, — стал ее задирать. Майка отчаянно стучала в ворота. Наш швейцар ничего не слышал, а дежурные по вестибюлю разлетелись, конечно, по школе.
Парень ругался и нахальничал, и Света стала его высмеивать, и тогда он ударил ее по лицу, «чтобы фасон не давила». Тут Майка так истошно заорала, что швейцар ее наконец услышал и впустил девочек в школу.
Я приподняла платок на лице Светы и увидела, что у нее не просто ушиб, а рана. Светка не плакала, только с удивлением смотрела на нас. Очевидно, в шоке она еще не чувствовала боли.
— Надо в больницу, — сказала я.
Тут глаза ее мгновенно наполнились непролившимися слезами.
— Ой, а я так потанцевать хотела!..
Пальто ее было расстегнуто, и я увидела, что под ним надето новое платье. Эту девочку родители не баловали. Она донашивала вещи старших сестер и уже давно рассказывала с волнением, что ей все-таки решили сшить новое, совершенно новое платье. Весь наш класс принимал участие в выборе фасона и получал подробную информацию после каждой примерки. Но над Светой не смеялись. К ней с симпатией относились и девочки и мальчики. Может быть, потому, что она никогда не подчеркивала свою красоту.
— Где Светлана Сергеевна? — спросила я.
— Не знаем… — Дежурные девочки пожали плечами. — Кажется, еще не пришла.
Я задумалась. Свету нужно срочно в больницу. Если же вызвать «скорую помощь», машина придет не сразу. Район у нас был окраинный, и работы «скорой помощи» хватало. До прихода Светланы Сергеевны уйти из школы я не могла, не имела права. Оставалось поручить кому-нибудь проводить Свету Забелину в больницу…
И тут я вспомнила об Андрее, Светкином рыцаре.
Они дружили с первого класса, жили в одном доме, и с этой почти классической дружбой давным-давно примирились и их родители, и ребята, и даже Мария Семеновна.
Андрей был ничем не замечателен, разве что своей преданностью Свете. И когда о нем говорили, то добавляли в виде пояснения:
— Андрей? Ну тот, Светкин.
Они сидели вместе в классе, ходили вместе в школу, и он нес ее чемоданчик.
И для нее не существовал никто другой, хотя на эту девочку поглядывали многие мальчики, даже старших классов.
Меня немного удивляла эта дружба, пока Света не дала мне прочесть стихи, очень лиричные, хотя и не очень талантливые, посвященные «темноглазой радости».
— Никто не знает, какая у него душа! — сказала она гордо. — Никто, кроме меня. Он обязательно будет поэтом. И великим. Вроде Маяковского. И все стихи мне будет посвящать. Мы так уговорились.
— Где Андрей? С патрульными? — спросила я девочек.
— Нет, он в школе, в радиорубке, за ним пошли.
Андрей отличался еще неплохими способностями по физике и был одним из главных организаторов школьного радиоузла.
Я услышала торопливый бег. По лестнице буквально скатился белый, много бледнее Светки, Андрей.
— Света! Кто это сделал?
Он так зло на нас посмотрел, словно подозревал во всем нас.
Она сжала губы. Видимо, сказывалась уже боль. Андрей лихорадочно обдергивал серую косоворотку под ремнем, которую носил навыпуск, как шестидесятники.
— Ничего, Рыбак узнает, Рыбак даст им жизни… — многозначительно протянул Дробот, такой миловидный и маленький, что его все в первую минуту принимали за переодетую девочку-пятиклассницу.
— Надо немедленно отвести ее в больницу, — сказала я, сменяя на лице Светы третий носовой платок. — Сейчас мы ее закутаем, и ты проводишь…
— А почему в больницу?.. — странным тоном протянул Андрей.
— Врачу ее показать. Может, и ничего страшного, но рентген сделают.
Андрей закусил губу и промямлил:
— Может, сейчас не стоит, попозже…
И сразу наступила тишина. И в этой тишине Андрей топтался на месте, вздрагивал, и на лбу его выступили капли пота.
— Скис? — присвистнул Дробот. — А еще поэт!
— Да нет, — сказал вдруг удивительно рассудительным тоном Андрей, — я о ней думаю. Она уже их разозлила… как бы чего не вышло.
Он выглядел как человек, наконец-то ощутивший под ногами твердую почву.
— А что, что может выйти? — возмутилась Майка.
— Ты ручаешься, что она снова не начнет огрызаться, злить их?
Андрей сделал шаг к Майке. Он говорил так, точно Светки здесь не было.
— А если ее опять ударят? Меня схватят, и она будет целиком в их власти… А ты знаешь, что может сделать шпана?
Он произнес слово «шпана» с ненавистью.
— Кто хоть это сделал? — спросила я.
Мне казалось, что Андрею просто надо дать минуту передышки, чтоб он оправился от ужаса за Светку, от растерянности.
— Какая разница! — Майка передернула плечом. — В милицию же не заявим…
— Конечно.
— Да это наши, соседские…
— А еще говорят, что своих шпана не трогает!
В устах моих девочек слово «шпана» звучало почти как профессия.
— Одевайся, Андрей! — сказала я решительно. — Быстрее!
— Та я ее отведу! — предложил Дробот, и девочки засмеялись: от него польза могла быть, как от цыпленка.
Андрей пошел к вешалке. Движения его были замедленные, точно связанные, а уши пламенели.
— Девочки, помогите Свете…
— Никто мне не нужен. Я и одна дойду.
— Вместе с Андреем.
— Нет, не вместе. С ним я не пойду.
— Но Светик… — Андрей порывисто оглянулся, надев только один рукав шубы.
Света придерживала платок у лица, пальцы ее были в крови, но глаза смотрели со спокойным вызовом.
— А, где наша не пропадала! — Майка притопнула, схватила ее под руку и повела к двери.