– Михаил Алексеевич, скажите мне, пожалуйста, как вам в пыльном городе живется? – задал я вопрос с подвохом.
– Э-э-э, как всем, – осторожно ответил тот после короткого замешательства.
– Так какого… – Я сдержался, не стал употреблять жесткие выражения. – В нашей столице и в крупных городах Европы улицы в такую жару обязательно водой поливают! Почему же у нас это делают только когда требуется грязь смыть, да и то чаще дождя дожидаются?! Или дворников не хватает?
Последний вопрос задал с ехидцей. Для меня, когда осмотрелся в столице, одним из откровений оказалось, что профессия дворника стала престижной. На такую должность, а это именно должность, непросто устроиться, и требуется своего рода блат. Абы кого не берут, домовладелец при приеме в обязательном порядке интересовался прошлым своего работника. Чаще всего ими становились прошедшие воинскую службу и имеющие награды. Тем не менее требовалось еще какое-то поручительство от какого-либо сослуживца или знакомого. Работа же дворником не такая и простая. На первый взгляд, кажется, что это не так: маши себе метлой да мусор или снег убирай. Однако это лишь видимая часть. В обязанности дворника также входят слежение за порядком на вверенной ему территории и совместная работа с полицией. Да и подработок, так называемых халтурок, у дворника хватает. Кому-то надобно дров нарубить, вещи перетащить или последить за сбором квартирной платы. Опять-таки дворник имеет право выписать определенную справку.
– Ваше высокопревосходительство, все понял, немедленно отдам распоряжение! Дороги и тротуары окажутся в идеальном порядке, – заверил меня градоначальник.
– Только не переусердствуйте, – попросил я и разорвал связь.
– И почему поливать улицы не додумались до вашего распоряжения? – удивленно покачал головой Александр, который все отлично слышал. – Сейчас бы не так с улицы духота шла, а был бы прохладный воздух.
– Лучше поздно, чем никогда, – ответил я и сказал: – Пойдемте, хочу от господина управляющего услышать, как он до такой жизни докатился, а потом и с его сожительницей побеседовать.
– Иван Макарович, а может, кофе и ограничитесь протоколами? Чего он вам может нового рассказать? Право слово, идти в сырой и холодный подвал, брр… – Помощник Анзора передернул плечами, словно ему резко стало холодно, невзирая на то, что на дворе больше двадцати градусов, хотя и ночь стоит.
– Пойдемте, – отмахнулся я. – Вы же могли переусердствовать, а управляющий – себя оговорить. Мне необходима правда, какой бы горькой она ни была.
Александр вздохнул, но перечить не посмел. Мы вышли из его кабинета, который помощник главного контрразведчика за собой закрыл аж на два ключа!
– Остерегаетесь, что кто-то может вас обворовать? – сдерживая улыбку, поинтересовался я у своего спутника.
– Таковы порядки, начальству виднее, а оно требует, чтобы никто посторонний по кабинетам не шлялся, – ответил Александр, намекая на Анзора, который выдвинул такие требования своим подчиненным.
Хм, правильно, если уж заниматься вопросами безопасности и разведкой, то начинать необходимо с себя. Что получится, если каждый сможет заходить в кабинеты? Никакие секреты не утаить. Следует этот опыт перенять и насаждать в той же армии или моем управлении. Часто случается, что Анну прошу принести кофе, и в приемной посетители остаются одни. Охранители, что у дверей, бумаги-то на столах не охраняют… С такими размышлениями спустился за Александром Анзоровичем в подвальное помещение, где находятся камеры для заключенных. Последних, слава богу, немного, шпионов и смутьянов-революционеров в Сибири практически нет. Условия тут, мягко скажем, не очень, зато сейчас вот прохладно, хотя и сыро. Ну, это если после жары и духоты в подвале оказаться, а проведи тут пару часов – и замерзнешь к чертям собачьим.
– Открывай, – приказал Александр Анзорович охраннику, указав на железную дверь в камеру.
– Есть, – коротко ответил ефрейтор.
Господин Корбин сидит на нарах, на лице ссадины, глаз заплыл, губа разбита. Рубашка, когда-то белая, вся в розовых разводах. На ногах у бывшего управляющего заводом обуви нет, только носки, а его брюки – без ремня. Я молча огляделся. Кроме нар и отхожего места, тут нет ничего, если не считать решетки на оконце под самым потолком да ярко светящей лампочки.
– Встать! – рыкнул ефрейтор, и арестованный со стоном с нар поднялся и тут же покачнулся.
– Свободен, – махнул я рукой охраннику.
– Дверь не запирай, – велел ефрейтору Александр, когда тот направился из камеры.
Я молча прошелся по камере: шесть шагов – и уперся в стену. Это одиночка, тут не разгуляешься.
– Хочу услышать все, что вы говорили для протокола, и получить объяснения – из-за чего пошли против империи, – не оглядываясь на Корбина, произнес я.
Люди Анзора допрос проводили с пристрастием, этого Александр не скрывал. На самом деле я опасался увидеть бывшего управляющего с переломанными руками и ногами. Не исключал возможности, что он и вовсе при смерти. Нет, его перед моим приездом привели в более-менее сносное состояние. Не удивлюсь, если и обезболивающее вкололи. Зная Жало, несложно предположить, что тот мог подстраховаться.
– Отвечай! – гаркнул Александр.
Обернувшись, я увидел, что на губах Корбина играет кривая улыбка, а глаза – с расширенными зрачками. Тем не менее его покачивает, да и стонал он недаром, когда с нар поднимался. Похоже, дознаватели перестарались как с выбиванием признания, так и с вколотым снадобьем. Увы, но быстро снять боль легче всего опиумом, который дешев и не запрещен к продаже. Это еще один из пунктов моих споров с Портейгом. Профессор категорически против изъятия из аптек сильного обезболивающего, не соглашаясь, что люди из-за него становятся зависимы.
– Мне не столь интересно, на какую вы работали страну, достаточно того, что предали Россию, – подошел я к бывшему управляющему. – Могу допустить, что из-за каких-то убеждений или проблем в личном плане. Но, черт побери, у меня в голове не укладывается, как можно предать Родину! Или это из-за наживы и желания красиво пожить?
– А разве я этого не достоин? – неожиданно ответил Корбин. – Чем я хуже вас или ваших шавок, которые могут себе позволить в ресторанах развлекаться и девиц понравившихся в кабинетах обжимать? А?! Есть у меня гордость и самоуважение! Вы все плохо кончите, народ вас на вилы поднимет или освободители земли Русской придут и накажут!
– Ах ты мразь! – выдохнул Александр и коротким ударом заехал Корбину под ребра, а потом добавил по печени несколько раз.
Бывший управляющий рухнул на нары и демонически рассмеялся, после чего изрек:
– Гниды вы! Ничего, захлебнетесь в кровушке!
Всего я ожидал, но не такого разговора. Предполагал, что арестованный начнет на коленях ползать и прощение вымаливать. Он на самом деле говорит, что думает, или это так опиум действует?
– На кого он работал? – обратился я к Александру.
– Насколько мы смогли проследить цепочку предполагаемого перемещения двигателя, Британия в этом замешана. Конечный получатель груза – фирма «Баркер», специализирующаяся на пошиве и продаже обуви. Считаем, что получатель подставной, – ответил правая рука Анзора. – Не удивлюсь, что адрес использован с единственной целью – не вызвать подозрений, а впоследствии груз заберет совершенно другое лицо. Анзор предлагает проследить, кто это будет. В ящик напихать металлолом или камни и сделать вид, что нам ничего о посылке не известно.
– Но ведь, – кивнул я в сторону над чем-то смеющегося Корбина, который ползает по нарам, – ни для кого не секрет арест этого господина.
Понимаю, что наша контрразведка хочет затеять игру с вражеской стороной. Допустим, груз заберет заказчик и… Что нам это даст? Ровным счетом ничего. А вот если в ящик загрузить двигатель и части самолета, предварительно внеся такие изменения, чтобы надолго озадачить противника, то нам это может принести пользу. Как минимум пару недель форы.
– Анзор сказал, что груз изъяли без шумихи, могут посчитать, мол, недоглядели и не знали, – пожал плечами Александр.
– А сам как считаешь? – поинтересовался я, но ответа не стал дожидаться, спросил о другом: – Черт возьми! Чем вы его накачали? Он явно одурманен!
– Гм, перестарались слегка, – печально вздохнул Александр. – Ваше высокопревосходительство, пойдемте в кабинет, этот, – он указал рукой на гладившего ладошкой нары Корбина, – все равно ничего рассказать не в состоянии.
– Скажи, а на хрена вы ему обезболивающее кололи, да еще в такой дозе? Я же предупредил, что приеду!
– Ну, он говорить не мог, – опустил голову Александр, – только визжал и плакал. Потребовалось два укола, первый не помог, потом его в надлежащий вид привели и…
– Хватит, – оборвал я откровения. – Пошли посмотрим, какие вы из него признания выбили.
Верить или нет тому, что в протоколах понаписали? Доказательств выше крыши, а номера счета, где лежат деньги, полученные за работу на англичан, – нет! С другой стороны, все складно и соответствует виденному на заводе, да и хотел Корбин со своей сожительницей из Екатеринбурга ноги делать. Но что-то тут мне не дает покоя, какая-то зацепка и несоответствие.
– Саша, а кто груз отправлял? – задаю вопрос, постукивая пальцем по столу.
– В каком смысле? – не понял меня помощник Анзора.
– В прямом, черт побери! Корбин при всем желании не мог сам загрузить двигатель в ящик, упаковать его и отправить перевозчиком по адресу!
– Иван Макарович, да зачем нам такие подробности? Нанял грузчиков – и всего-то делов! – махнул рукой Александр, но документы, относящиеся к перевозке груза, стал искать.
В накладной отправителем значился некий Иван Иванович Петров, с несуразной подписью. Нашлись и показания железнодорожника, который груз принял; с его слов, подъехал какой-то грузовик, пятеро мужиков споро вытащили ящик, используя для этого тросы и бревна, по которым ящик перекатили из грузовика сразу в вагон поезда. Железнодорожный смотритель поделился своим изумлением с тем, кто его опрашивал: «Сынки-то богатыри, но молчаливы, и чем меня поразили – ни словом не обмолвились, даже не матюгнулись, и одеты прилично!»