Аббан улыбнулся и пожал плечами:
– У меня, Дамаджах, есть связи во всех деревнях Дара Эверама, и я щедро плачу за новости, которые сулят мне выгоду.
– Выгоду?
– В хаосе всегда найдется выгода, Дамаджах. – Аббан глянул на Ашию. – Даже если сначала приходится выкупать свою жизнь.
Инэвера махнула рукой, и Ашия снова скрылась в тени. Она не покинула комнату, но через секунду ее след потеряла даже Инэвера.
– Как скоро узнают об этом дамаджи?
Аббан снова пожал плечами:
– Самое большее через час. Наверно, быстрее. Прольется кровь, Дамаджах. Реки крови, когда они не найдут виновных.
– Почему ты так уверен, что не найдут? – осведомилась Инэвера, но без несогласия.
– С тех пор как мы покорили чинов, Дамаджах, прошло больше полугода, а местные дама едва изъясняются на их языке и еще меньше разбираются в их обычаях, – ответил Аббан. – Вместо этого мы навязываем свои порядки и язык.
– Порядки Эведжаха, – уточнила Инэвера. – Порядки Эверама.
– Каджи, – подхватил Аббан. – Веками толковавшиеся в свою пользу продажными дама.
Инэвера поджала губы. Она неоднократно слышала кощунства, которые Аббан нашептывал в мужнино ухо, и, правду сказать, нередко с ним соглашалась, но одно дело – игнорировать слова, не предназначенные для твоего слуха, и другое – не обращать внимания, когда их бросают в лицо.
– Поосторожнее со святотатством, хаффит, – сказала она. – Я знаю тебе цену, но буду не столь терпимой, как мой супруг.
Аббан улыбнулся и коротко поклонился:
– Мои извинения, Дамаджах.
В его ауре не осталось и намека на недавний страх. Инэвера и правда терпела от него многое. Она все глубже постигала коварство хаффита, но, пока он оставался ей верен, была готова закрыть глаза почти на все его непотребства.
И Аббан это знал.
– Когда мы с твоим мужем были най’шарумами, Дамаджах, мы отправились в деревню под названием Баха кад’Эверам.
Инэвера слышала об этом хаффитском селении. Там жил гончар Дравази, и многие его изделия украшали ее дворец.
– Связь между Чашей Эверама и Копьем Пустыни прервалась много лет назад. Полагаю, деревню захватили демоны.
– Глиняные демоны, если быть точным, – кивнул Аббан. – Они заполонили это селение. Убили бы меня, если бы не Ахман. Годы спустя они чуть не убили Пар’чина, когда я послал его туда по делу.
– Хаффит, зачем ты мне это рассказываешь? – Инэвера держалась невозмутимо, но слушала очень внимательно.
Аббан не знал предсказанного костями: Пар’чин был Избавителем с той же вероятностью, что и ее муж. Она доверилась только матери, хотя позднее Ахман выведал это при помощи коронного видения.
Тот факт, что оба предполагаемых Избавителя посетили одну и ту же заброшенную далекую деревню и в деле замешан Аббан, являлся слишком серьезным совпадением, чтобы его игнорировать.
Не в первый раз она задумалась о замысле Эверама насчет Аббана. Кости говорили о нем с возмутительной расплывчатостью.
– Эти глиняные демоны завораживают, – сообщил Аббан, и его аура на миг зарябила от страха. – Они, понимаешь, сливаются с окружением. Их броня в точности повторяет текстуру и цвет бахского самана. Такой засядет на лестнице, прижмется к стене или устроится на крыше – и будешь смотреть на него, не видя, пока не шевельнется.
– Хора видят недоступное глазу, – сказала Инэвера.
– Дамаджи, я молюсь, чтобы это было так, – кивнул Аббан. – Потому что в Даре Эверама землепашцев вшестеро больше, чем нас. Они – саман, а чины, которые стремятся посеять ужас в наших сердцах набегами, – глиняные демоны. Дама не увидят их, пока те не тронутся с места, и стыд заставит духовенство карать других, чтобы сохранить лицо.
– Шаг, который только загонит клин глубже и укрепит решимость чинов, – прикинула Инэвера.
– Если мы не будем действовать осторожно, атаки повторятся и станут хуже, – сказал Аббан. – Надо искать и казнить подлинных виновников, но каждый землепашец помимо тех, кто держит факелы, станет мучеником за их дело, если мы его тронем.
«Им помогают с севера».
Когда разгневанные дамаджи втекли в тронный зал, Инэвера сидела на подушках подле андраха и пребывала в раздражении. Ее сыновья и племянник уже стояли внизу, дожидаясь, когда впустят всех остальных.
После ухода Аббана и отсылки гонцов она почти час бросала кости, но получила лишь кроху полезной информации о мятежниках.
«Им помогают с севера».
Было легко решить, что речь шла о племени Лощины. Оно выигрывало от чего-то подобного больше других, особенно если выжил Пар’чин. Но не слишком мудро предполагать большее, чем говорили кости. Бунтовщиков мог запросто поддерживать любой северный герцог. Может быть, Юкор Милнский или Райнбек Энджирский. Даже Лактон, располагавшийся в основном на востоке, лежал севернее Дара Эверама, а Лиша Свиток уже предупредила тамошних, что они станут следующими, на кого нападет Красия. Хватит ли герцогу Ричерду и его докмейстерам глупости спровоцировать атаку?
Нет. Это Лощина. Иначе же и быть не могло? Или на суждении Инэверы отразилась ее ненависть к Лише Свиток? Улыбаться в лицо и поджигать за спиной – вполне в духе северной шлюхи, и Инэвера была бы рада поводу убить ведьму вместе с растущим в ее чреве ребенком Ахмана.
Иногда она ненавидела кости. Они всегда выдавали туманные намеки и загадки, непонятные даже Инэвере, которая читала их лучше, чем любая дама’тинг на протяжении трех тысячелетий. Чем важнее бывал вопрос, тем больше влиял на будущее ответ и тем неопределеннее высказывались кости. Она бросала их по три раза в день, выясняя судьбу мужа, но кости говорили ей не больше того, что сказали в горной долине, куда упал Ахман, и в этом были даже откровеннее, чем в отношении мятежников.
Возможно, замысел Эверама подразумевал восстание чинов или гражданскую войну в Красии и преждевременное тому препятствие вошло бы в противоречие с инэверой. Или, быть может, она впала у Него в немилость и Эверам решил вещать через другую.
«Не исключено, что дитя северной шлюхи – тоже инэвера». От этой мысли ей стало тошно. Она была чуть ли не благодарна дамаджи, когда те разгалделись и вернули ее в настоящее.
– Я с самого начала сказал, что мы слишком церемонимся, умиротворяя чинов! – проворчал дамаджи Кезан. – Мы позволяем им гнуться, а их надо ломать!
– Согласен, – отозвался дамаджи Ичах, словно напоминая Инэвере, насколько скверно пошли дела. Если Кезан с Ичахом едины во мнении, то впору и солнцу взойти на западе.
Насчет двора андраха кости отзывались более вразумительно. Ашаном она пока могла управлять. Ее сыновья сочтут восстание не кризисом, а поводом снискать славу при его подавлении. Однако дамаджи – старики, изнежившиеся среди изобилия Дара Эверама. Опасность, грозившая их новым владениям, ужасала сильнее, чем дети Най.
– Надо дотла сжечь деревни, где поджигали, – сказал дамаджи Энкаджи. – Разрубить на куски всех мужчин, женщин и детей, развесить на деревьях и оставить алагай – пусть попируют.
– Это легко сказать, дамаджи, когда атакованы не твои земли, – возразил дамаджи Чузен. Нападение на шанджинов произошло в новой столице его племени.
– Чины не дерзнут напасть на земли мехндингов, – хвастливо заявил Энкаджи, чем удивил Инэверу.
Бунтовщики не тронули пять самых сильных племен: Каджи, Маджах, Мехндинг, Кревах и Нанджи, но если им помогал север, это только начало.
– Еды и так мало после того, как в Ущерб алагай сожгли посевы, – подал голос Ашан. – Нам нельзя жечь поля и убивать тех, кто их возделывает, – если хотим дожить до весны.
– Что помешает чинам за поля-то и взяться, поджечь их? – осведомился Семмел из племени Анджха. – Даже в больших племенах не хватит людей, чтобы защитить землю от коренного населения.
– Андрах, ты не можешь оставить это безнаказанным, – сказал Альэверак. – Чины напали ночью, когда все люди братья; они убили дама и подожгли святую землю. Мы обязаны ответить, и быстро, иначе воодушевим врага.
– И ответим, – отозвался Ашан. – Ты прав, это неприемлемо. Мы должны найти ответственных и казнить их публично, но если сочтем всех чинов виновными в действиях нескольких, то лишь пополним ряды бунтовщиков.
Инэвера подавила улыбку. Ашан произнес в точности, что она ему наказала, хотя его первая реакция на мятеж немногим отличалась от таковой Энкаджи.
– Прости, андрах, но ответственны и правда все чины, – возразил дамаджи Реджджи из племени Баджин. – Они прячут повстанцев и детей. Какая разница, поджигают они или предоставляют поджигателям свой погреб?
– Мы должны показать, что им придется заплатить за дерзость, – вмешался Джайан, ударив в пол копьем. – Дорого и всем, чтобы новых мятежников сломили, боясь нашего гнева, их же соплеменники.
Многие дамаджи усердно закивали и обратили скептические взоры к Ашану.
– Мой брат прав, – громко заявил Асом, выгадав нужную минуту и обратив их взгляды на себя. – Но след еще теплый, и мы сглупим, если затопчем его. Наказание для сообщников можно придумать после того, как будут казнены мятежники и возвращены дети.
Джайан посмотрел на него с нескрываемым недоверием, но заглотил крючок.
– Вот почему я призову Копья Избавителя и распахну каждую дверь, обыщу каждый погреб и допрошу всех родственников похищенных мальчиков. Мы их найдем.
Дамаджи снова закивали, но Асом громко поцокал языком и покачал головой:
– Мой брат рубит дерево, чтобы сорвать плоды.
Джайан яростно глянул на него:
– И что же мой брат дама предлагает взамен?
– Мы пошлем дозорных, – ответил Асом, кивнув на дамаджи племен Кревах и Нанджи. Их лица закрывали покрывала, и они никогда не высказывались на совете, будучи в подчинении у племен больших. Кревахи служили каджи, а нанджи – маджахам.
Племена дозорных обучались приемам особого боя, владели особым оружием и руководили шпионской сетью Красии. Многие их дознаватели владели языком чинов и имели связи по всему Дару Эверама. Даже последние их шарумы умели передвигаться незримо и преодолевать преграды так же легко, как восставали из бездны алагай.