– Ты сам выпустил этого джинна из бутылки, хаффит, – ответила Инэвера. – Сам и придумай, как ее закупорить. Никто не соберет в пузырек слез по Хасику.
Аббан вздохнул. Если рядом постоянно будут Керан и Глухой, то Хасик вряд ли нанесет удар, а сам Аббан покажет себя достаточно полезным, чтобы быстро втереться в доверие к Джайану. Несомненно, в Лактоне удастся сколотить состояние. Много состояний, если обладать зорким зрением.
– Значит, с оброком я могу вернуться? – спросил Аббан. Несколько недель он точно продержится.
– Ты сможешь вернуться, когда над Лактоном взовьется красийский флаг, и не раньше. Кости говорят, что при штурме придется проявить мудрость, а ее при дворе моего сына не много. Ты должен взять руководство на себя.
– Я? – задохнулся Аббан. – Вести войну и отдавать приказы сыну Избавителя? Это больше, чем позволяет моя каста, Дамаджах.
Инэвера рассмеялась.
– Прошу тебя, хаффит. Не оскорбляй нас обоих.
Как предрекла Инэвера, Ущерб не сопровождался какими-либо необычными атаками алагай, но даже мятежные чины не были так глупы, чтобы во мраке новолуния ослабить оборонительные укрепления. Рассвет после третьей ночи наступил слишком быстро.
– Как только дорога станет безопасной, ежедневно оповещай меня о каждом предпринятом действии, – приказал Аббан, обращаясь к Джамере.
Джамере закатил глаза:
– Дядя, ты мне уже семь раз об этом сказал.
– Дама следовало бы знать, что семь – число священное, – ответил Аббан. – Тем паче – семьдесят раз по семь, и столько я буду тебе повторять, если понадобится, чтобы вбить сказанное в твою тупую голову.
На свете было мало дама, с которыми хаффит мог объясняться в подобном тоне – если не хотел отправиться одиноким путем, но Джамере приходился Аббану племянником. Возвысившись до белого, он стал заносчивым и несносным, но Аббан никогда не взял бы юнца под свое крыло, не будь тот умен. Умен достаточно, чтобы понимать, что его беззаботная жизнь целиком зависела от благополучия дяди. Он предоставит вести дела сестрам и женам Аббана, а сам станет подставным лицом, которое будет подписывать бумаги и угрожать всем, кто посмеет покуситься на территорию Аббана в его отсутствие.
– Клянусь Эверамом и всем святым, что буду ежедневно слать письма, – самоуверенно поклонился Джамере.
– Эверамовы яйца, малец! – хохотнул Аббан. – Такому обещанию я верю меньше всего!
Он обнял юношу, которого считал таким же сыном, как остальной свой выводок, и расцеловал в щеки.
– Хватит лить слезы в пузырьки, как жены в сумерках, – осадил их Керан. – Твои новые стены крепки, Аббан, но они подвергнутся испытанию, если за тобой явится шарум ка.
Наставник восседал на огромном землепашеском коне. В нем не осталось ничего от калеки-пропойцы, которого Аббан лишь месяцы тому назад застал валяющимся в луже своей же мочи. Правое стремя специально сконструировали для его металлической ноги, и он правил животным легко, как опытный наездник.
– Каждый день, – в последний раз шепнул Аббан на ухо Джамере.
Джамере рассмеялся:
– Ступай, дядя.
Он чуть подтолкнул Аббана к верблюду и всем весом налег на веревки проклятой приставной лестницы, когда Аббан попытался вскарабкаться.
– Может, послать за лебедкой? – спросил Джамере.
Аббан отставил костыль, поставил ногу на ладонь молодого священнослужителя и, перенеся вес, поднялся на следующую ступеньку. Джамере охнул и убрал руку, едва тяжесть исчезла; тряся кистью от боли, он тем не менее улыбался.
Аббан наконец взобрался на спину животного и пристегнулся. В отличие от Керана, он не мог долго ехать на лошади – боль становилась невыносимой. Проще устроиться под балдахином на любимом верблюде. Животное было упрямо и одинаково склонно плеваться и слушаться, но под кнутом становилось резвым, как красийский скакун, а скорость имела важность для сухопутного похода.
Аббан смотрел перед собой, пока процессия не вышла за ворота, после чего замедлил ход и бросил последний тоскливый взгляд на толстые стены своей крепости. Там он впервые почувствовал себя в безопасности с тех пор, как Ахман вывел свой народ из Копья Пустыни. Бетунные стены едва успели застыть, охрана только-только привыкла к повседневным обязанностям, а ему уже приходится покидать цитадель.
– Не так красива, как дворец Дамаджи, но прочна, как крепость в Копье Пустыни, – сказал ехавший рядом Керан.
– Верни меня туда живым, наставник, – откликнулся Аббан, – и я сделаю тебя богаче дамаджи.
– Зачем мне богатство? У меня есть честь, копье и шарак. Больше воину ничего не нужно.
Наставник рассмеялся при виде тревоги Аббана.
– Не бойся, хаффит! Так или иначе я поклялся тебе. Честь требует, чтобы я вернул тебя целым и невредимым или погиб, защищая.
– Первое, наставник, будь уж добр, – улыбнулся Аббан. – Или то и другое, если понадобится.
Керан кивнул, пришпорил коня и увлек за собой процессию. За ними последовала сотня Аббана – ха’шарумы, лично отобранные и вымуштрованные Кераном. Своим указом Избавитель предоставил Аббану сотню, и только сотню, воинов, но тот набрал их сто двадцать на случай, если кто-нибудь подведет или покалечится во время подготовки.
Пока все справлялись, но обучение только началось. Аббан вернет их, когда потребует Трон черепов, и ни секундой раньше. Он хотел взять в Лактон их всех, а заодно и пятьсот чи’шарумов, но Джамере и женщинам Аббана нужны были люди для охраны его владений, да и не стоило показывать всю свою мощь при дворе Джайана. Как минимум, несколько его бойцов стоили сотни.
Аббан и Керан застали шарум ка на плацу, тот давал последние указания своему младшему брату Хошкамину. При дворе андраха разинули рты, когда Джайан объявил, что на время его отсутствия Трон копий займет Хошкамин, только-только надевший черное.
Это был смелый шаг, показавший, что Джайан не беспечен и сознает, насколько опасно покинуть средоточие власти. Хошкамин слишком неопытен, чтобы править всерьез, но Джамере, третий сын Избавителя, и его одиннадцать сводных братьев были пугающими кандидатурами.
«Джайан все-таки может занять Трон черепов, – подумал Аббан. – Мне лучше заручиться его расположением, пока могу».
– Я сказал – на конях, хаффит! – прорычал Джайан, скосив глаза к переносице и взирая на Аббанова верблюда. – Чины за милю услышат рев этой бестии!
Воины расхохотались – все, кроме Хасика, который смотрел на Аббана с нескрываемой ненавистью. Ходили слухи, что, после того как Аббан отрезал ему яйца, он стал лютовать пуще прежнего. Лишенный возможности сбросить пар посредством грубого, но нехитрого изнасилования, он сделался… творческой личностью. Черта, которую Джайан, как говорили, поощрял.
– Хаффит среди нас – дурное знамение, шарум ка, – сказал Хеват. – А этот особенно.
Дама Хеват восседал на белом жеребце с ровной – словно аршин проглотил – спиной и с каменным лицом. Священнослужитель ненавидел Аббана почти так же, как Хасик, но был слишком опытен, чтобы открывать свои чувства. Еще не достигший шестидесятилетия и полный сил, Хеват обучал в шарадже и Ахмана, и Аббана. Теперь он был главным дама во всей Красии – отцом андраха и дедом дамаджи племени Каджи. Возможно, единственный человек, способный удержать в узде Джайана.
Возможно.
За Хеватом сидела на меньшем, но тоже девственно-белом скакуне дама’тинг Асави. Другие дама’тинг ехали в экипаже с продуктовым обозом, но Инэвера, похоже, не собиралась рисковать с этим походом. Не приходилось сомневаться, что вид женщины, пусть даже дама’тинг, верхом на лошади возмутил шарумов, но она – невеста Эверама, и ей никто не мог воспрепятствовать.
Прочесть взгляд Асави было еще труднее, чем Хеватов, – в глазах дама’тинг не угадывалось ни малейшего узнавания. Аббан порадовался, что Инэвера заручилась помощью еще одного агента, но разумно рассудил, что если он прогневает госпожу, то вряд ли сможет рассчитывать на помощь дама’тинг.
– Я не в силах сидеть на коне, шарум ка, – ответил Аббан. – И я, конечно, останусь в тылу, когда ты будешь брать город. Мы с моим шумным верблюдом приблизимся к Доктауну только после того, как ты объявишь о победе и когда тебе понадобится подсчитать трофеи.
– Шарум ка, он замедлит наш поход через земли чинов, – вмешался Хасик. Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом на месте того, что четверть века назад ему выбил в шарадже Керан, из-за чего Хасика прозвали Свистуном. – Аббану не впервой играть роль балласта. Позволь мне убить его, и делу конец.
Керан направил коня вперед. Наставник обучал самого Избавителя, и даже Джайан его уважал.
– Сначала тебе придется разобраться со мной, – улыбнулся он. – И никто не знает твоих недостатков как воина лучше, чем я, тебя учивший.
Глаза Хасика округлились, но удивление быстро сменилось злобным оскалом.
– Я больше не твой ученик, старик, и члены у меня по-прежнему на месте.
– Я слышал – не все! – фыркнул Керан. – Иди сюда, Свистун, и на сей раз я заберу побольше, чем зуб.
– Свистун! – расхохотался Джайан, разряжая обстановку. – Надо запомнить! Угомонись, Хасик.
Кастрат прикрыл глаза, и Аббан на секунду подумал, что это хитрость перед атакой. Керан расслабленно наблюдал за ним, но Аббан знал, что, если Хасик шевельнется, наставник отреагирует мгновенно.
Но Хасик был не дурак, чтобы ослушаться шарум ка. Он низко пал с тех пор, как Аббан оскопил его за изнасилование дочери, и только Джайан предоставил ему возможность восстановить честь.
– Еще сочтемся, пожиратель свинины, – прорычал он и осадил могучего мустанга.
Джайан повернулся к Аббану:
– Впрочем, он прав. Ты замедлишь наше продвижение, хаффит.
Аббан поклонился так низко, насколько сумел, находясь в седле.
– Мне незачем замедлять стремительный ход твоих воинов, шарум ка. Я отстану на сутки с моей сотней и продуктовым обозом. Мы встретимся в лагере за день до атаки, а в Доктауне я присоединюсь к тебе к полудню в день первого снега.